Антон Кемпинский - Психология шизофрении
Одиночество властителя
Атрибутом власти является одиночество. Окружающий мир лежит у ног властителя; он может произвольно управлять им; он — его собственность, в противном случае, когда субъект не может им управлять, мир оказывается чуждым, враждебным, возбуждает зависть и страх. И властитель не знает покоя до тех пор, пока не распространит на него свою власть. Плоскость связи с окружением в этом случае всегда наклонная — властитель на вершине, мир — у его ног, либо когда он не находится на своей территории, когда не может осуществлять власть, его позиция с верхней точки автоматически перемещается в самую низшую. В обоих случаях его преследует чувство одиночества и страха, ибо ни в какой позиции, ни в верхней, ни в нижней, он не имеет дела с людьми, равными себе.
Одиночество на вершине проистекает из того, что все вокруг ниже, не на что опереться, не с кем посоветоваться, приходится решать самому, возникает головокружение от самой власти и в то же время ощущается страх свержения в пропасть. Каждая ситуация, каждый человек могут угрожать власти. Одиночество низшей позиции вызывается тем, что все другие выше, счастливее и сильнее; ими можно только восхищаться, слушать и завидовать им, но нельзя ни понять их, ни быть понятыми ими.
Деспотическая установка
С типичным примером деспотической установки мы встречаемся в раннем детстве, особенно у единственного ребенка в семье. Каждый жест, мина, крик, смех ребенка вызывают немедленную реакцию окружения. Весь его мир, которым в раннем детстве является его мать и который в дальнейшем распространяется на других членов семьи, вращается вокруг него. Однако утрата этого мира делает его совершенно беспомощным. Это — взаимная зависимость господина и невольника. Господин не может жить без своего раба, он погиб бы без него, а раб не может жить без своего господина, ибо он утратил бы цель своей жизни, центр, вокруг которого он вращается.
Плоскость взаимного отношения здесь наклонная: можно восхищаться, осуждать, отдавать приказы, гневаться при их невыполнении и т. д., но нет возможности взаимного понимания — угол зрения слишком острый. Ребенку приходится задирать голову, чтобы видеть своих родителей, а родители вынуждены смотреть вниз, чтобы видеть своего ребенка; в обоих случаях пропорции подвергаются деформации. Мир ребенка — тайна для взрослых, несмотря на то что они сами были когда-то детьми, а мир взрослых — тайна для ребенка. Чертой двучленной семьи (мать — ребенок), которая в нашей цивилизации становится все более типичной, является — вопреки обычно очень сильным амбивалентным эмоционально-чувственным связям — одиночество, обусловленное наклонной плоскостью взаимного отношения.
В социальной жизни примером установки властителя является отношение человека к окружению, которое он стремится подчинить себе, господствовать над ним. В научно-технической цивилизации это извечное стремление человека находит свою реализацию. Познание ограничивается исключительно научным познанием, т. е. таким, при котором субъект полностью господствует над объектом наблюдения и может произвольно манипулировать им в эксперименте. Выражение результатов наблюдения в форме математической структуры обеспечивает максимум господства, так как это — структура, наиболее подвластная человеческому разуму, быть может потому, что сама нервная система, похоже, построена на той же основе. Чувство одиночества, которое столь активно обсуждается в наше время, является одной из основных черт научно-технической цивилизации, девизом которой является властвование над миром.
«Управляю» и «управляют мною»
В жизни индивида проблема власти формируется на основе осцилляции между «управляю» и «являюсь управляемым». Эта осцилляция бывает тем менее болезненной, чем более плоскость взаимных отношений приближается к горизонтальной. Ребенку легче меняться ролями управляющего и управляемого с ровесниками, нежели с родителями. Легче всего это осуществляется в игре, когда все делается «понарошку», и плоскость отношений оказывается горизонтальной.
Благодаря этому, между прочим, игра имеет большое воспитательное значение; она не допускает жесткой фиксированности одной из позиций, учит идентифицироваться с другими ролями. Люди с устойчивыми деспотическими чертами обычно неспособны играть, так как стремятся занять в игре властную позицию, а если им это не удается, выходят из игровой ситуации. Такое поведение часто встречается у тех, кто был единственным в семье избалованным ребенком.
Аутизм и деспотическая установка
Нередко в основании аутизма лежит неспособность осциллировать между установками «я управляю» и «я управляемый». Среда, в которой нельзя быть властителем, становится чуждой и враждебной, высвобождает тенденцию к бегству на безопасную территорию, обозначенную местоимением «мой». Зависть вызывают те, кто свободно двигаются за пределами этой территории. Возникают фантазии о том, чтобы одолеть их и распространить свою власть на чужое окружение. Чем больше упроченной бывает властная установка, тем большим становится расхождение между честолюбивыми фантазиями и действительностью, тем труднее быть побежденным, согласиться с поражением, а способность осциллировать между противоположными установками «над» и «под» является как раз необходимым условием экспансии собственного мира, выхода за границы «моего».
Фиксированная деспотическая установка приводит в конечном счете к отказу от экспансии в «не мой» мир. В этом отказе можно различить две фазы: зависти и безразличия. В первой фазе субъект отказывается от экспансии за пределы собственной территории, на которой он чувствует себя уверенно, являясь властителем и одновременно фантазируя о том, как хорошо было бы жить на других территориях, и завидуя тем, кто свободно на них передвигается. Чем меньше возможности экспансии и чем больше чувство ограничения собственного жизненного пространства, тем более богатыми и менее реалистичными становятся мечтания. В жизни наяву, однако, существует определенная граница толерантности для собственной фантазии. Структура реального мира, которая формирует мир переживаний каждого человека, действует стимулирующим и одновременно тормозящим образом на мир фантазии.
В конце концов граница толерантности для собственной фантазии оказывается перейденной. Фантазия становится чрезмерно фантастической, странной, жуткой либо комичной, т. е. уже не может соответствовать структуре действительного мира. Можно выдержать лишь минутные столкновения с ней, как в сказке, в которой, вопреки ее поразительным эффектам, целое подчиняется законам действительной жизни. Толерантность к собственной фантазии явно уменьшается с возрастом. Отношение мира «понарошку» к «миру всерьез» у ребенка формируется в пользу первого, хотя бы уже по причине его малого жизненного опыта. Реальный мир, каковым считается мир взрослого человека, для него столь же фантастичен, как мир «понарошку», ибо он попросту его не знает. Поэтому нередко ребенок с большой настойчивостью вновь и вновь задает вопрос: «как это бывает на самом деле?».
С возрастом человек учится отказываться от собственных мечтаний как под влиянием контактов с окружением, так и вследствие оценки своих собственных возможностей. Быть может, с наибольшей трагичностью столкновение между мечтой и действительностью происходит в молодежном возрасте. Человек к этому времени становится достаточно самостоятельным, чтобы пытаться реализовать свои мечты, но с другой стороны, бывает подавлен диспропорцией между мечтой и возможностями ее реализации.
Под влиянием действительности мир мечтаний редуцируется; то, что нереально, смещается на периферию либо вообще исчезает из сознания. Это не означает, однако, что то, что не вписывается в структуру реального мира, полностью исчезает; оно проявляется в сновидениях. Но даже здесь действует давление реальной действительности, то ли в форме «фрейдовской цензуры» сновидения, то ли в форме моментального забывания содержания сновидения тотчас после пробуждения. Структура мира ребенка менее связная по сравнению со структурой мира взрослого. Элементы желаний и фантазий легче смешиваются в ней с элементами реальности: лишь с возрастом граница между действительностью и мечтой становится четкой и герметичной. Так называемая эволюционная незрелость обуславливается помимо прочего сохранением детской проницаемости границы между реальным и нереальным. Желании и фантазии с легкостью принимаются за действительность.
Отношение мечты к реальности является существенным элементом обсуждаемой здесь проблемы власти. Мечта является чем-то наиболее «нашим»; мы имеем над ней абсолютную власть (она утрачивается лишь после перехода от бодрствования ко сну; в сновидении человек оказывается во власти собственных видений). Действительность, можно сказать, является тем, над чем люди не властны, хотя борются за эту власть, оказываясь то побежденными, то победителями. На этом основывается интеракция между собственным миром и миром окружающим. Собственную структуру пытаются навязать окружению, одновременно принимая структуру внешнего мира как собственную. Чувство реальности формируется в этом взаимодействии. Внешнее, реальное оказывает сопротивление. С реальностью можно бороться и отступать перед ней, преобразовывать или отчуждаться от нее.
