Яков Цивьян - Мастерская хирурга
Назавтра после операции я уложил Таню на матерчатый гамак так, что вершина бывшего горба приходилась на его середину. Концы гамака были прикреплены к тросам с грузами, переброшенными через блоки. Эти грузы и должны были распрямлять позвоночник. Исправление было достигнуто, и Танин позвоночник стал прямым. Радости моей предела не было. Однако очень скоро ей — моей радости — пришел конец. Таня стала температурить, а состояние ее ухудшаться. Искал воспалительный процесс в легких. Не нашел. Искал гнойное воспаление в ране — не нашел. А Тане становилось все тяжелее и тяжелее. Лишь на шестой день я обнаружил причину.
Задняя часть операционного разреза оказалась сдавленной гамаком, который из-за тяги груза плотно прижимался к туловищу Тани. Кожа выдерживала это давление и внешне не изменялась. А вот глубже лежащие мышцы от сильного давления гамаком лишились притока крови, омертвели. Это и привело к тяжелейшему состоянию, которое было устранено открытием операционной раны, разведением ее краев и иссечением омертвевших мышц. За отсутствие у меня опыта в послеоперационном ведении таких больных Таня поплатилась тяжелым осложнением, а я многими днями забот, тревог и переживаний. Ведь это было не просто осложнение, а осложнение после впервые осуществленной новой операции. К счастью, все закончилось благополучно, и Таня поправилась.
Накапливался опыт, накапливались знания по оперативному лечению болезней и повреждений позвоночника.
Вскоре с докладом об операциях на позвоночнике я был приглашен на ученый совет Центрального института травматологии и ортопедии в Москве. Я исчерпал отпущенные мне сорок минут для доклада и стал завершать его. Аудитория потребовала продолжения. Так повторялось еще дважды. Я говорил более двух часов. Старожилы ЦИТО говорили, что такое случилось впервые в истории института. Это означало, что клиника добилась значительных успехов на путях хирургии позвоночника и заговорила о себе в полный голос. Полный сил и энергии, с радостными надеждами я вернулся в клинику и с еще большим энтузиазмом взялся за продолжение своей работы.
Я много работал и заставлял работать своих помощников. Абсолютное большинство восприняло это как должное, а некоторые не выдерживали. Расплатой за нежелание работать был уход из клиники.
Иначе поступить я не мог. И вот почему.
В обычных клиниках ортопедии и травматологии, где основные оперативные вмешательства производятся на костях и суставах ног и рук, относительно редки случаи гибели пациентов от этих методов лечения. При тех же операциях, которые применяем мы, вертебрологи, всякий раз стоит вопрос о жизни и смерти нашего подопечного. В этой ситуации не должно и не может быть компромиссов и скидок, и простить невнимание к больному, а тем более неполноценную работу или нежелание работать, совершенно недопустимо. В клинике оставались только те, в ком я был уверен, кто действительно хотел работать, кто работать мог. Этими людьми я очень дорожил, оберегал их и всячески содействовал их росту как профессиональному, так и научному. Это делаю и сейчас. Это стало одним из постулатов в клинике.
В клинике образовался очень дружный и работоспособный коллектив. Ко мне потянулась молодежь. Стало известно, что рабочий день у меня не ограничен, что требования высокие, что нужно много работать, много уметь, знать. Р. и С. стали первыми докторами медицины, вышедшими из клиники. Теперь они оба профессора. Один возглавляет кафедру в медицинском институте, второй заведует лабораторией в Ленинградском НИИ ортопедии и травматологии.
К. пришел в аспирантуру из Кузбасса. В эксперименте он изучил механизм возникновения так называемых «взрывных» переломов тел поясничных позвонков и, сочетая данные опытов с клиническим материалом, оформил диссертацию. Сейчас он доцент кафедры детской хирургии. Г. и В, выполнили под моим руководством кандидатские диссертации, а позже и докторские. Один из них руководит клиникой, второй — директор НИИ. И многие другие под моим руководством пришли в науку.
Все это разные люди со свойственной им индивидуальностью. Одни из них лучше, другие, быть может, менее хороши и как люди, и как специалисты. Но все они близки и дороги мне. Память цепко держит имена и тех редких моих учеников, о которых я вспоминаю с болью и сожалением. С сожалением, что я проглядел в них людей, которым не следовало давать место в науке.
* * *Наверное, хватит воспоминаний на сегодня. Понедельник — день тяжелый: впереди еще прием пациентов и клинический разбор.
Прием всегда труден. Труден по двум причинам. Первая заключается в необходимости напряженной работы мозга. Надо быстро сориентироваться в жалобах и состоянии больного, разобраться в основных проявлениях болезни, правильно их определить и распознать, решить целесообразность и очередность помещения в клинику, хотя бы ориентировочно выбрать методы предполагаемого лечения.
А больных много. Очень много. Весь вестибюль перед дверьми кабинета, в котором я веду прием, заполнен ими. Приезжают отовсюду. Если посмотреть амбулаторные карты хотя бы за три — четыре месяца, то, вероятно, можно составить список всех городов нашей страны — и запада, и востока, и юга, и севера. Почти все приезжают с родственниками. Иногда родственников много. И все непременно хотят поговорить со мной, объяснить состояние своих больных родичей, рассказать о них, узнать о перспективах лечения и тому подобное. А больные тяжелые. Часто болезнь запущена и порой необратима. И так горько бывает за то, что слишком поздно попали ко мне. Ведь на год — два раньше им можно было бы помочь, если не вылечить полностью, то значительно облегчить состояние. А сейчас?! Стараюсь сдерживать эмоции. Не показывать своего настроения, своих мыслей. Пациенты — люди весьма чуткие. Порой создается впечатление, что они читают мои мысли! Надо быть очень выдержанным и невозмутимым. Это дается с трудом, а иногда и не удается вообще.
На приеме со мной всегда Л. Она мне хорошо помогает. Заполняет амбулаторные карты, готовит больных, документацию. С ней я советуюсь. В общем приемы без нее — явление необычайное. Часто привлекаю на прием и Д. Это невропатолог — отличный специалист, знающий нашу патологию, прекрасный диагност. Много лет мы работаем вместе.
…Заходит в кабинет двадцатисемилетняя женщина. На костылях. Заплаканные глаза. Сидеть не может. Лежа поворачивается с трудом. Боли постоянные в пояснице и левой ноге. Боли, усиливающиеся при малейшем неосторожном движении, резком внезапном смехе. И так в последние три года. Жена. Мать пятилетнего ребенка. А по существу тяжелейший инвалид, беспомощный человек, требующий заботы и ухода даже в пустяках.
Обычная история. Молодая, здоровая, полная сил женщина. Лет пять тому назад появились боли в пояснице. Значения этим болям не придала. Да они и прошли вскоре. И все было забыто. Через год боли возникли вновь. Жестче. Сильнее. Длительнее. Лечилась втираниями, порошками. Боли постепенно прошли. А еще через три месяца выжимала белье — и вдруг резкая боль в пояснице и левой ноге заставила лечь в постель, не дав завершить стирку. С тех пор она уже не стирала, перестала заниматься домашней работой, не говоря уже о профессиональной работе. Привезли ее в поликлинику. Посмотрел невропатолог. Диагноз — радикулит. Массаж. Лечение в физиокабинете.
Пока доберется в поликлинику, боли усилятся настолько, что с трудом выдерживает сеанс лечения, а по дороге домой опять усиление болей. И так заколдованный круг. Вместо лечения — мучение. Наконец, направили к нейрохирургу. Диагноз — грыжа диска. Стандартный диагноз, стандартное лечение. Операция. Частичное удаление дужек позвонков. По справке — удаление грыжи диска. А боли не прошли, даже усилились. Повторная операция по поводу повторной грыжи (рецидив грыжи — по-научному!). Опять боли. Еще одна операция. И еще одна. Всего четыре! А в результате непоправимое ухудшение состояния, инвалидность. И это закономерно. К неполноценности межпозвонкового диска операциями добавлена неполноценность задних опорных структур позвоночника, да еще прорастание рубцовой ткани во вскрытый позвоночный канал, которая запаяла, замуровала, сдавила спинномозговые корешки, растягивая и повреждая их при всяком минимальном движении в пояснице.
Кладу в стационар, в клинику. Буду обследовать. Иногда таким больным удается хоть частично помочь, а выздоравливают они редко. Буду оперировать. Может, помогу ей. Ведь по сути дела жить только начала. И все наша некомпетентность! Страшна стандартизация в нашей врачебной специальности. И пишу об этом много, и выступаю часто. А таких несчастных все больше и больше. Больше малокомпетентных врачей стало лечить таких больных. Вот и результаты!
…Чудесная белокурая девочка трех лет. Носик чуть курносенький. Задорная, веселая, улыбается. Блестящие карие глаза с золотинкой. И — мамины глаза. Тревожные. Напряженные. Ожидающие. Расспрашиваю маму о дочке, а сам ощупываю детское тельце.
