Иван Блох - История проституции
Более старого происхождения, чем живописные портреты, были пластические изображение проституток, которые можно проследить чуть ли не до архаического периода искусства. В историческом отделений международной гигиенической выставки в Дрездене можно было видеть, например, копии пластических произведений с Мальты и Крита, которые представляли, вероятно, проституток. В периоде собственно расцвета гетеризма, в четвертом и третьем веке, статуи гетер стояли в храмах и других общественных зданиях, наряду с полководцами и государственными людьми. Кёлер собрал целый ряд гетер, удостоенных такой чести, которым поставлены были статуи в публичных местах. И здесь также все эти произведения связаны с самыми знаменитыми именами как художников, так и гетер. Так, никто иной как сам Пракситель сделал две статуи Фрины: одна из мрамора стояла на ее родине в Веспии, рядом с Афродитой того же художника (Павзан. IX, 27, 5), а другая, из позолоченной меди, находилась в Дельфах, куда отправила ее сама Фрина с обычным посвящением оракулу (Павз. X, 15, 1; Атен. ХШ, 591, в). Дельфийская статуя, если судить по тому, что она неоднократно упоминается писателями и что она была поставлена в таком почетном месте, была, вероятно, более знаменита. По В. Клейну, Фрина была изображена голой, а по Фуртвенглеру – полуодетой. В пользу первого говорит, пожалуй, суждение циника Кратеса, который назвал эту статую подарком, посвященным эллинской разнузданности (Amen. XIII, 591 в).
Сын Праксителя, Кефисодот, тоже делал статуи гетер, как и Эвтикраии, сын литейщика Лизиепоса (Tatian. adv. Graecos 62).
Тациан (orat. ad Graecos 53, стр. 115; 54, стр. 117) упоминает две статуи Фрины и Глицеры ваятеля Геродота из Олинта; возможно, что в имени этом описка, вместо Геродора, который жил, согласно двум имеющимся надписям, во второй половине четвертого века до Р. X. Старшей Лаис коринфяне соорудили после ее смерти памятник в виде колонны, аналогичный памятнику Диогена, только на ее памятнике вместо собаки изображена была львица, раздирающая барана, как намек на жестокость, с которой она обирала своих любовников. Этот памятник различно изображается на коринфских бронзовых монетах, на оборотной стороне которых изображена юная женская головка, несомненно, относящаяся к Лаис; голова красивой формы с собранными сзади волосами, скрученными узлом над затылком, как резчики обыкновенно изображала впоследствии гетер. О сходстве с оригиналом едва ли можно говорить в этом случае.
Весьма вероятно, что для многочисленных статуй Афродиты (например, для статуй Алькмена, Кеф у содота, Скопаса, Филискоса, Полихармоса и др.) моделями обыкновенно служили красивые гетеры, как мы имеем основание допустить это для знаменитых статуй Афродиты Праксителя, для которых служила моделью, быть может, одна и та же гетера (Плин, nat. hist. 34, 70). В особенности была знаменита в древности статуя Праксителя, изображавшая веселую проститутку (meretrix gandens), моделью для которой считалась вообще всеми Фрина. Изображение было настолько реально, что в лице проститутки будто бы замечали даже как любовь художника, так и вознаграждение за нее (Плин. n. h., 34, 70).
Как уже было упомянуто, большая часть портретных статуй гетер принадлежит к эллинской эпохе. В более ранние времена, так как изображение действительных гетер встречало, по-видимому, затруднение, прибегали обыкновенно к символам; изображали, например, фигуру львицы, которая служила, как мы уже видели, изображением Лаис. Быть может, представление это связано с прозвищем «львица» (Leaina) той знаменитой лютнистки, которая была в дружбе с Гармодием и Аристогитоном и не выдала их заговора, хотя подверглась за это мучительной казни. За это афиняне пожелали почтить ее, но для того, чтобы не подумали, что они хотели отличить в ней проститутку, они велели сделать статую носившего ее имя животного, львицы, и запретили знамени тому художнику Амфикратесу, которому поручена была эта работа, сделать львице язык; это должно было служить указанием, что причиной оказанной чести было храброе молчание гетеры (Плин. nat. hist. 34, 72).
2. Рисунки па вазах. – Обширных размеров достигло в древности живописное изображение гетер и проституции на вазах. Эротические сцены из этой среды встречаются во множестве уже на более старых сосудах. Так, живший еще 500 лет до Р. X. художник Бригос развил этот вид художественных изображений на вазах в особую отрасль живописи. Пол Гартвил упоминает о нескольких неприличных рисунках на античных вазах. На чашке Эпиликоса в Лувре мы видим неприличные группировки мужчин и женщин, большею частью противоестественного характера. Бордельная сцена с применением olisbos изображена на одной из чашек в бургиньонской коллекции в Неаполе. Тот же мотив замечается на чашке Евфрониоса (около 500–450 лет до Р. X.), а также на внутреннем рисунке чашки Пемфайеса в Лондоне. На одной старинной вазе мюнхенской пинакотеки изображены 16 мужчин и 17 женщин «в самых причудливых, неприличных положениях»; на другой вазе – трое бородатых голых мужчин и голые женщины в неприличной группировке А. Шнейдер сделал общее замечание, что на чашках из Акрополиса поразительно часто изображены неприличные сцены и половые сношения. Афинский народ, по-видимому, не был разборчив в выборе подарков, посвящаемых богам города. Такое же направление обнаруживается затем и в эллинской живописи на вазах, которая – как об этом свидетельствует целый ряд сосудов так называемого новоаттического и нижнеитальянского стиля – в совершенстве обладала способностью изображать неприличные вещи в таком виде, чтоб они раздражали чувственность. Особенно многочисленные примеры такого рода доставляет знаменитая коллекция Пурталеса. Сюжетами всего чаще являются попойки и танцы с гетерами, затем изображение интимных деталей туалета и, наконец, различного рода половая деятельность.
3. Бордельные картины и другие вообще эротические картины и пластические произведения. – Наряду с рисунками на вазах, уже очень рано существовало значительное число эротических художественных произведений, которые предназначались непосредственно для целей проституции и разврата, частью для борделей, частью для приватных Venerea и Aphrodisia, частью, наконец, в меньшем формате для книг или для переносных предметов употребления. Уже Еврипид (Hyppolitos 1005) упоминает об этих неприличных картинах, о всеобщем распространении которых свидетельствует известное место в политике Аристотеля (VII, 15, 8), где он требует запрещение неприличных картин. Поставщиками таких картин для развратников служили – и даже прославились в этом отношении – некоторые знаменитые художники. Самым старым из них называют знаменитого Паразия (во время пелопонесской войны). Он рисовал небольшие картины на неприличные темы; сюда принадлежит, между прочим, его картина, изображающая архигалла (т. е. верховного жреца Кибелы). Император Тиверий так ценил эту картину, что купил ее за 60.000 сестерций и запер ее в своей спальне (Плин. nat hist. 35, 70). Сюда же относится, прежде всего, всем известная в древности неприличная картина с изображением «Atalante Меleagro ore morigerans», которая точно также впоследствии продана была Тиверию под условием, что если бы тема картины была ему неприятна, ему дали бы за нее 1.000.000 сестерций, но он предпочел картину деньгам и повесил ее в своей комнате (Свет. Tiber. 44). Наряду с Паразием, как художник неприличных сюжетов выдвинулся Тимантес с Самоса. Он преимущественно пользовался для этой цели небольшими полотнами (pinxit et minoribus tabellis libidines), которые любители, вероятно, сейчас же уносили с собой (Плин. nat. 35, 72). Плутарх (de aud. poet. 3) упоминает о Херефанес е, как о художнике, который изображал сцены coitusa. В виде фресок такие картины находились в борделях и в Venerea. Так, Грассе нашел в Эгине неприличные изображение на стене в отдаленной глухой комнате античного дома. Гетеры украшали эротическими картинами соответственные комнаты своей квартиры, как мы уже видели из описания interieur дома гетеры Таис в «Eunuchus» Теренция (акт III, сцена 5; V, 56 и след.), где в то же время указывается и на действие этих картин, как возбуждающих половые чувства. Всеобщее распространение таких картин в частных домах описывает Проперций (II, 6, 25–34):
Jetzt, was nutzt es den Madchen, der Keuschheit Tempei zu bauen,Wenn die Gemahlin sich– doch alles zu treiben erlaubt.Ja, die Hand, die zuerst unzüchtige Bilder gezeichnet,Schandliche Stücke zur Schau keuschen Gemachem gebracht,Die hat sicher den Blick anstandiger Madchen vergiftet,Und zur eigenen Nichtswurdigkeit jene geweiht.Nicht mit solchem Gebild hat einst man die Zimmer geschmttcket,Noch an die Wand damals Taten des Lasters gemalt.
(Перев. W. Sertsberg).
(Какая польза теперь строить храмы целомудрие девушкам, если супруга позволяет себе делать все, что угодно. Да, та рука, которая впервые нарисовала развратные картины и повесила эти позорные вещи в скромных покоях напоказ для всех – та рука, несомненно, отравила взгляд приличных девушек и посвятила храмы собственной гнусности. Не такими картинами украшали когда-то комнаты, и не изображали также на стенах порочные действия).
