Поэтический язык Марины Цветаевой - Людмила Владимировна Зубова
Первый важный момент: Масленица, неделя безудержного гротескного пира, предшествовала Великому посту. Вот некоторые фрагменты обрядовых песен[116]:
Ой, да масленица, погостюй недельку,
Широкая, погостюй другую!
Масленица: «Я поста боюся!»
Широкая: «Я поста боюся!»
‹…›
Масленица-блиноеда,
Масленица-жироеда,
Масленица-обируха,
Масленица-обмануха!
Обманула, провела,
До поста довела
‹…›
Масленица,
Обманщица!
Обманула, провела,
Нагуляться не дала.
‹…›
Весело гуляла,
Песни играла,
Протянула до поста –
Гори, сатана!
В 1920–1921 гг. жизнь Цветаевой в Москве была полна трагических событий, это было время болезни и потери близких. Но это и время ее напряженной жизни, новых знакомств, увлечений, время, которое сама Цветаева определяла как «пир во время чумы». Это обостренное ощущение бытия в момент кризиса, экзистенциальное напряжение. С отъездом всё должно было измениться. И это не могло не восприниматься как избавление от наваждения, как «гори, сатана».
Второй важный момент масленичного обряда: Масленица – праздник начала новой жизни, праздник новообвенчанных. Центральная роль в ритуале принадлежит именно молодоженам: они должны были целоваться, их валяли в снегу, они катались с горок. Это связано с магией, вызывающей плодородие земли: кто дальше проедет, у того лен будет длиннее. Тех, кто не успел пожениться к Масленице, бранили, наказывали:
Маслена! Маслена!
Где ж это видно?
Ох, да и что ж тебе, маслена,
Да не стыдно?
Да не стыдно?
Ох, и мясоед прошел –
А я не женился.
Не женился,
Родимый мой батюшка разорился.
‹…›
Масленая, белый сыр,
А кто не женился – сукин сын!
Масленая, белая мочка,
А кто замуж не ишел – сукина дочка!
Цветаева ехала к мужу, и тем самым она не только принимала важнейшее для себя решение, но и исполняла обряд как природное предназначение.
Но этот биографический сюжет, осмысленный в категориях обрядовой магии, включается в сюжет более развернутый: революция и Гражданская война как кровавый пир. Сближение войны с пиром относится к древнейшим метафорам, представленным во многих фольклорных и литературных текстах. Эротический компонент магии, направленной на плодородие, дан у Цветаевой в картинах блуда Масленицы, а она персонифицирована и в фольклоре – это кукла, чучело:
В тысячу девятьсот-от
Семнадцатом – счетом
Забралась, растрепа,
К мужику в окопы.
‹…›
Тисканая!
Глаженая!
Румяная!
Ряженая!
Ротастая –
Твоя купель.
Одна сестра –
На всю артель!
Растерзана,
На круг – рвана!
Кто первый взял –
Тому верна:
На века на вечные:
До первого встречного!
Важно, что всякое ряжение в обрядах связано с символическим обозначением смерти. В масленичном ритуале смерть уничтожается: чучело рвут на части, бросают в воду, сжигают, и все это сопровождается смехом. У Цветаевой же масленица-смерть претендует на победу, в цикле «Сугробы» разгул масленицы не плодотворен, а губителен:
Проваливай, прежнее!
Мои дрожжи свежие!
Проваливай! Заново!
Мои дрожжи пьяные
Подправа из белены –
Пора, парень, за блины!
Зубастые,
Разинские,
Без застав поравенствуем!
Некоторые строки стихотворения очень похожи на строки в поэме «Молодец», и это именно те фрагменты, которые говорят о губительном соблазне и о печальных последствиях для тех, кто поддался соблазну-революции:
Над ушком-то гудом:
‹…›
А в ладонь-то зудом:
Вставай, барин, под черед!
Строки Ни пекарен / Вам, ни круп отзываются в «Крысолове». Так в «Масленице» обозначена тема поста-голода.
И все это сопровождается постоянной темой звукопорождения, а значит, поэзии. Призыв А. Блока слушать музыку революции переводится на язык персонажей из его поэмы «Двенадцать»:
Про наш раззор,
Про горести –
Разборчивей,
Забористей –
На весь забор
Трезвонь, братва!
Така мол нонь
Гармонь пошла.
Висельничек румянист,
Румяный наш гармонист.
При сравнении стихотворения Цветаевой с фольклорными текстами обращает на себя внимание такой факт: персонифицированную Масленицу по-всякому обзывают. В стихотворении Цветаевой прозвища Масленицы похожи на порождение цветаевской словообразовательной фантазии: увальница, бубенница, вафельница, висельница, кукольница, бусельница, гикалу, шугалу, хапалу. Но и в обрядовых текстах у Масленицы множество прозвищ. Ее называют кривошейка, непоганица, покургузка, канадуха, обманяка, обмануха, полизуха, котофейка, ерзовка, блиноеда, жироеда, обируха, объедуха, катилиха. В этих прозвищах часто читается, что сама Масленица – обжора, она сама все съедает. У Цветаевой этот смысл дан преимущественно не в авторском словообразовании, а в сюжете: жадная Масленица уничтожает все вокруг. У Цветаевой есть то, чего нет в ритуальных текстах – обозначение звука, шума: бубенница, гикалу, шугалу. То есть Цветаева усиливает мотив звучания.
Из всего сказанного можно сделать такой вывод: Цветаева, обращаясь к русскому фольклору в период расставания с Россией, вовсе не украшает текст фольклорными элементами поэтики, не расцвечивает текст народными красками, а пишет свой собственный масленичный текст. Стихотворение Цветаевой вбирает в себя весь народный опыт и всю исходную символику и вместе с тем содержит в себе новые реалии – факты личной судьбы и судьбы страны в их единстве.
8. Цикл «Скифские» – послание Пастернаку
Цикл Цветаевой «Скифские» написан в Мокропсах одновременно с некоторыми из ее писем Пастернаку. Стихи этого цикла датированы 11–14 февраля 1923 г., а письма Пастернаку – 10, 11 и 14 февраля. А. Сумеркин в комментарии к первому стихотворению цикла «Из недр и на ветвь – рысями…» обращает внимание на эпистолярный контекст стихов и высказывает предположение, что это стихотворение связано с Пастернаком, подтверждая его цитатой «молодой, смутный мой сириец» (Сумеркин 1983: 446). Комментарии в 7-томном собрании сочинений Цветаевой, изданном А. А. Саакянц и Л. А. Мнухиным, а также комментарии в сборнике Цветаевой из серии «Библиотека поэта», изданном Е. Б. Коркиной, не содержат указаний на пастернаковский контекст ни этого стихотворения, ни этого цикла. В большинстве наиболее известных работ о жизни и творчестве Цветаевой ничего не говорится об адресованности цикла «Скифские» Пастернаку. Немногие исключения – книга Дж. Таубман (Таубман
