Техника текста. Лекции, прочитанные в Музее современного искусства Эрарта в 2012 году - Самуил Аронович Лурье
Так вот, смешной случай – сегодняшней ночью буквально мне пришлось написать текстик, то есть молоко бы еще не прокисло. Даю вводные: абзац всего, 500 знаков. Я – как, может быть, вам известно – являюсь сейчас председателем жюри премии «Букер». И вот мне вчера звонит координатор премии Игорь Олегович Шайтанов и говорит: «Я забыл тебе сказать, что к завтрашнему дню нужно написать текстик для буклета. В день объявления шорт-листа всем будет роздан буклет, по традиции. Там будет твой портрет…» – где изображена моя физическая красота – «…а под портретом будет такое эссе, 500 знаков, что-нибудь такое о прозе, и какая-нибудь связь с Букером, ну о чем угодно. Но, конечно, к завтрашнему утру, потому что утром я должен встречаться с дизайнером». И все такое.
И вот я, значит, и сел… Просто я хочу вам это описать, это довольно интересно – как человек взял и написал 500 знаков. Понятно, что я не был готов и мне совершенно не хотелось; и понятно, что вроде бы ничего такого особенного в этом нету – я посмотрел, передо мной и Гандлевский, и другие какие-то люди писали: «Современная романистика стремится установить какие-то там закономерности окружающей жизни…» Все это можно написать не думая. Если совсем отключить мозг, я эти 500 знаков написал бы, наверное, за несколько минут. Но из профессионального и, я бы даже сказал, старческого чванливого самолюбия не могу я написать банальный текст, не могу я послать в Москву – да куда угодно, в Тмутаракань – некрасивый или скучный текст, или бессмысленный. Значит, нужно написать так, чтобы это что-то значило – а что? У меня нет ничего в запасе, ни про какую такую прозу, ни про роман…
Я сидел-сидел сколько-то там часов, пока не придумалась первая фраза, которая была совершенно банальна. Она констатировала – я просто и раньше об этом думал, – что настоящий роман, какой ни возьмите, хоть «Отцы и дети», хоть «Войну и мир», хоть сегодняшний любой (мы не берем случай Донцовой)… Что вообще-то человек пишет роман, когда ему кажется, что он нечто знает, генеральную какую-то правду; когда он пришел к какой-то генеральной истине о состоянии мира в данный момент. Но он не может ее сказать одной фразой, не может сказать тремя: он, как глухонемой, вынужден рассказать историю – для того, чтобы из этой истории читатель что-то извлек. Видимо, роман всегда есть некая формула момента. Эта была первая фраза. Вот я так и написал: «Настоящий, то есть написанный с волнением, роман стремится – почти как правило – высказать смысл текущего момента…» Подумал я: нет, не ко всему это подходит. «Текущего момента» – иногда своей собственной личной жизни момента, иногда философского, иногда исторического момента. Тогда я написал: «…высказать смысл текущего момента. Исторического, биографического ли». Это у меня такой фирменный прием синтаксиса, это вполне по-русски так сказать. Можно было написать: «или исторического, или биографического», но это скучно. А «исторического, биографического ли» – это на секунду как будто цепляет читателя, поэтому я так предпочитаю.
Хорошо, теперь у меня есть первая мысль. Она, по счастью, оказалась, так сказать, продуктивной, потому что ведь это и правда так. Если вы высказали смысл текущего момента, то как бы закрыли его. И правда, которая сказана о чем-то, она уже не работает на будущее, ведь верно? То, что сказано, то, что понято – оно уже прошло, все, оно не повторится. Понимаете, как получается? Роман имеет цель объяснить современникам: вот где мы живем, вот в какой момент, вот в чем смысл происходящего. Этот роман – он уже опоздал. Потому что когда он написан, когда это сказано – смысл тем самым стал уже другой. Как наша жизнь: что понято – отброшено. Что мне и дало основание написать следующую фразу. И тут, слава тебе Господи, повезло как раз. «Стремится высказать, но обычно не успевает: судьба быстрей».
И тут мне стало совсем легко, потому что это уже красиво. Сначала я, правда, себе представил, что вот автор, он не успевает за судьбой, она на бегу его обгоняет, что-то такое мне там мерещилось типа слалома, слалом я потом выбросил. А судьба, раз она появилась – она персонаж, от слова «быстрей» она сделалась персонажем, понимаете? И поэтому я написал так: «Похоже, она в курсе литературных новинок: огибает романные сюжеты, как ловушки. Того, что написано, больше не случится. Ну или случится, – но уж точно не так, как пришло в голову человеку». Тут я написал следующую фразу: «Раз пришло – значит, прошло». И когда я послал почти готовый текст одному человеку с безупречным вкусом, он сказал: «Выброси это „раз пришло – значит, прошло“», и был совершенно прав, потому что я это написал на разбеге, а тут есть какая-то тривиальность интонации. Я это выбросил, зато получилось так: «Ну или случится, – но уж точно не так, как пришло в голову человеку. Время прозы – осознанное прошедшее. В котором горит ошибка – и дает свет; и причиняет уму боль». Я подумал, что вообще-то не понимаю, почему я так написал, но это очень похоже на роман, на прозу вообще. А проза похожа на время, и так далее. И вот мне все это понравилось, я послал Шайтанову этот текстик, Шайтанов пишет мне в ответ (это двенадцать ночи, мы уже футбол посмотрели): «Слушай, как интересно, какая яркая вспышка мысли. Но где же тут Букер?» И я тогда сел, посмотрел – у меня же тут есть судьба, которая обгоняет автора, она бежит, летит куда-то, да? Вот этот слалом я припомнил. И я написал последнюю фразу. «Судьба оборачивается и, улыбаясь, вручает автору премию Букера». Было задано 500 знаков, здесь 498.
Да, вот так: «Настоящий, то есть написанный с волнением, роман стремится – почти как правило – высказать смысл текущего момента. Исторического, биографического ли. Но обычно не успевает: судьба быстрей.
