Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова
В продуктовом – кот наплакал; бродят крысы, бакалея.
Пряча твердый рог в каракуль, некто в брюках из барана
превращается в тирана на трибуне мавзолея.
Иосиф Бродский. «Представление» [1019].
У Александра Левина деепричастие мавзолея, безусловно, предусмотрено:
и тетя Дуся из музея
кряхтит и медленно встаёт,
её перина, мавзолея
слегка, тепла не отдаёт
Александр Левин. «Вот» [1020].
У Дины Гатиной появляется деепричастие запятая:
На крышах рыжих
Синий сел
Облак сын.
Из рогатки стрелял.
Воробью попал на пятки,
на запятки,
Запятая, жил,
Заплетая
косы языка
Дина Гатина. «На крышах» [1021].
Деепричастие ржа совмещено с существительным ржа (и ‘ржавчина’, и ‘рожь’) в полисемантике Владимира Строчкова:
Поплетется небом сивый месяц,
ржа вдоль горизонта, час немерян.
Заплетем с соседом околесиц,
позудим, посудим, поемелим.
Владимир Строчков. «Скрашивая сумерки беседой…» [1022].
Если в языке нет омонимии, поэты сами ее придумывают:
Когда Резвяся и Играя
танцуют в небе голубом,
одна их них подобна снегу,
другая – рыжему огню.
Одна плывет как в хороводе,
уклюжей грации полна,
другая бегает по небу,
локтями детскими торча,
а третья льется, как простая
громошипучая вода,
Смеясь зовется. Трём богиням
все вторит весело Громам.
Резвяся плавная сияет,
Играя прыскает огнем,
Смеясь из кубка золотого
сама себя на землю льёт.
И лишь Громам все вторит, вторит,
уже не весело ему,
и он стоит болван болваном
с тяжелым яблоком в руках,
с огро-омным яблоком в руках.
Александр Левин. «Суд Париса» [1023].
Н. А. Фатеева не только указала на происхождение имен Резвяся, Играя, Смеясь от деепричастий в стихотворении Ф. И. Тютчева «Весенняя гроза», что очевидно, но и на более глубокую интертекстуальную связь:
В стихотворении Левина прежде всего обращают на себя внимание глагольные (деепричастные) формы, написанные с заглавной буквы, которые при внимательном прочтении оказываются именами собственными трех богинь (соответственно Афины, Геры, Афродиты – Резвяся, Играя, Смеясь); генетически же они «вторят» тексту Тютчева (Фатеева 2001: 431).
Встречаются и другие примеры омонимии деепричастий с именами собственными:
Колли – пес для медалей и для свитеров.
Для хозяина на закате, когда он листал на крыльце,
Как он тратил бокалы, хмелея, хемингуэя,
фавн Китая, кентавр с башкой сплошь волосатой, чернильной
Виктор Соснора. «Об Анне Ахматовой» [1024].
Осушив пузырь полусухого
разливного полиэтилена,
захлебнется разум и, раскован,
прометея, вырвется из плена.
Владимир Строчков. «Скрашивая сумерки беседой…» [1025].
У Александра Левина есть текст с рядом авторских деепричастий и от нарицательных имен, и от собственных:
Такси меня куда-нибудь,
туда, где весело и жуть,
туда, где светится и птица,
где жить легко и далеко,
где, простыня и продолжаясь,
лежит поляна, а на ней
Полина или же Елена,
а может Лиза и зараза,
а может Оля и лелея,
а я такой всего боец…
Александр Левин. «Такси меня куда-нибудь…» [1026].
Имя Оля проявляет себя как возможное деепричастие, так как следующее имя – Лилия – дано сразу в виде деепричастия лелея (ср. архаико-поэтическое название цветка лилéя). Сочетание Оля и лелея является также производным от созвучного фразеологизма холить и лелеять, вполне естественного в деепричастной форме. Конечно, то, что мы видим в этом стихотворении, можно назвать и омонимическими каламбурами, но сгущение грамматических трансформаций в тексте дает представление о возможностях иной категоризации понятий, язык приводится в состояние первозданного хаоса с его архаическим синкретизмом и тут же гармонизируется заново поэзией превращений.
Пример грамматической омонимии прилагательного с деепричастием:
над парком, над пандором, припадая
на левую, хромая и седая
танцует осень у меня внутри.
Надя Делаланд. «Гарцующая лилия в пруду…» [1027].
Слово хромая как эпитет к слову осень в ритмическом единстве строки является прилагательным, однородным членом предложения со словом седая, а в синтаксическом единстве предложения – деепричастием: хромая <…> танцует. В таком контексте слово седая тоже может восприниматься и как прилагательное, и как деепричастие, тем более что оно рифмуется с деепричастием припадая. Синтагма хромая и седая осень в результате инверсии оказывается разорванной глаголом танцует, актуализирующим прочтение слов хромая и седая как деепричастий.
С деепричастием может совпадать фрагмент слова. Например, Ян Сатуновский делит слово на такие части, одна из которых читается и как деепричастие глагола печь:
Я не поэт.
Не печатаюсь с одна тысяча 938 года.
Я вам не нравлюсь.
И, наверное, уже не исправлюсь.
Но я знаю: ваши важные стихи —
это маловажные, неважные стихи.
Их печатают, печатают, печа…
Так покладу я вам копыта на плеча.
Ян Сатуновский. «Я не поэт…» [1028].
Слово мня у Всеволода Некрасова – и деепричастие, в контексте возможное как от глагола мнить, так и от глагола мять, и редуцированное местоимение меня винительного падежа:
мня мня
себя себя
идя идя
видя видя
сидя сидя
судя судя
живя живя
пиша пиша
и постоянно
постоянно
отстаивая
свою ю
чтоб не сказать
свое ё
Всеволод Некрасов. «мня мня…» [1029].
В ряду деепричастий идя, видя, сидя, судя, живя, пиша, отстаивая местоимение себя тоже оказывается выразительно похожим на деепричастие.
Неологизм Сергея Бирюкова небоплача можно понимать и как существительное (сращение сочетания небо плача), и как деепричастие, зависимое от глагола уставиться:
отодвинуть в сторону лист бумаги
уйти из сна
лицо подставить удару влаги
из окна
поверить внезапно в чистую небыль —
удача
и уставиться в дольнее небо —
небоплача
Сергей Бирюков. «отодвинуть в сторону лист бумаги…» [1030].
Во многих контекстах встречается омонимическое сталкивание наречия зря ‘напрасно’ с архаическим деепричастием (бывшим причастием) зря ‘видя, наблюдая’, при этом происходит реэтимологизация наречия.
Исследование, выполненное Сандрой Бирцер, показало, что смысловая связь между наречием и деепричастием основана на семантическом компоненте ‘праздное смотрение’, при этом «в ХVIII веке уже нельзя найти примеров, где форма зря колеблется между функциями деепричастия и наречия» (Бирцер 2010: 153).
Рассмотрим примеры из современной поэзии.
Сергей Бирюков эксплицирует двусмысленность слова зря в стихотворении о расхождении графики с фонетикой. Всё стихотворение представляет собой метаязыковое высказывание:
мы говорим Е
