Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова
Стоячий воздух все стоит
Дмитрий Александрович Пригов. «Звериный зверь идет, бежит…» [73] ;
Уходит на запад кудаблин-тудаблин,
спокоен, взволнован, упрям и расслаблен.
<…>
Он слёзы глотает, он бодро смеётся,
как птицая птица, душа его мнётся
Александр Левин. «Уходит на запад кудаблин-тудаблин…» [74] ;
Вот Вам. Вы одни. Вы куклая. Вы просыпаетесь сквозь сито. Я Вас собираюсь есть. Я хлеб.
Ян Невструев. «Море лежало широко…» [75] ;
Чудесно – в гроб меня улечь!
Твоя мечта, о том и речь,
должна цвести, ронять кирпич,
когда иду я челку стричь.
Ax, ты мой зайчик, друг поэтый,
сто лет живи с мечтою этой,
не мрачен будь и не болей, —
с такой мечтою жить светлей,
налей мне кофе с мышьяком,
с мечтой о чем-нибудь таком…
Юнна Мориц. «Серенада» [76] ;
Он падлой женщиной рожден
в чертоге уксуса и брома.
Имелась в тюфяке солома.
Имелся семикратный слон.
Александр Левин. «Новая история» [77] ;
Ужасна месть слепой природы
Какой-то осьминогий спрут
Уже разводит огороды
Там где сверкал зубов редут
Анри Волохонский. «Эгей» [78] ;
Увозил бы в лес бианок,
беатричей самых разных,
и катал бы их, гондолых,
распевая кватроченту
Андрей Воркунов. «Увозил бы в лес бианок…» [79] ;
Куколка ты моя, куколь, чучелко, человечико,
неприличико, величинка, толикое околичие,
буква «зю» моя, зюзелица, символичико,
недотыкомка-жуколица, ногомногое многотычие,
стой на слове своем, многоярустно наступай
на горлó буты́лое, бóтлое собственно песне,
на язык-миногу. Светлый сказочный расстебай
испечешь и язык проглотишь. Хоть тресни,
насухую стой на слове своем, пускай свое место знает,
пусть хоть сдохнет, но помнит, кто в доме его хозяин.
Владимир Строчков. «Куколка ты моя, куколь, чучелко, человечико…» [80] ;
о, глаз, разглазься до очей
лицо – вломись в себя до лика
прорвись до дьявола, о бог
себя листая до
до крика черт обезкаликих
калеких черт
Владимир Климов. «О, глаз, разглазься до очей…» [81] ;
Удобряй свой мартиролог, мальчик:
пусть растет развесистым и клюквым,
чтобы, знаешь, эдак сесть в тенёчке
среди тех, кто сраму не имеет,
чтобы эдак ягодкою кислой
закусить того, кем закусилось
пополам с каким-то серым хреном
под холодным небом Вустерлица.
Линор Горалик. «Удобряй свой мартиролог, мальчик…» [82] ;
Часторастущий, тыщий, трущий глаз
прохожему осенний лес, —
вот клёкот на его сквозной каркас
летит с небес,
вот некий профиль в нём полудивясь
полуисчез.
Владимир Гандельсман. «В полях инстинкта, искренних, как щит…» [83] ;
Все кошки кошие, все кошки хорошие,
а это мёртвая кошка, эта вот кошка мёртвая,
она говорит спасибо, лежит красиво.
Екатерина Боярских. «Мёртвая кошка» [84] ;
Жираф-гумилефф из Африки заглянет в лицо лазурное,
в ночные зрачки подвижные, в двоящийся трепет век,
и скажет «привет» приветливо, с во рту полуголой веткою,
пятнистый, как все жирафые, улыбчивый человек.
Надя Делаланд. «Взлохмаченную и сонную, прошедшую мимо зеркала…» [85] ;
Это ряское рябое,
почти болотца,
стало мне дорогое
воды лицо.
Ирина Машинская. «Заводь» [86] ;
Когда мы были как привив…
Мы были как прививки оспы
И кожиц наших некрасив
пейзаж шероховат и рыхл
как апельсин в презерватив
свалилось солнце в мглую осень.
Испуг погас, застыв как гипс.
Мы стали то ли писком, то ли
терпеньем. Неминуем смысл.
Алина Витухновская. «Скрипит костями черный город…» [87].
В игровом тексте Ольги Арефьевой прилагательные из существительных получаются при обмене слов слогами:
Собачка колбасатая,
Вернее, полосатая,
А с ней пятниска кисая
(ну вот – наоборот!)
Обедали мясисками,
Вернее, колбасисками,
И невозможно высказать,
Как было вкусно им!
Кормил их дедый седушка
(опять я что-то путаю!),
Зелёнка травенелася,
И пахло чесноком.
На лизыке растаяли
Куски собачьей радости…
Но тут мясиски кончились —
И сказочке конец!
Ольга Арефьева. «Сказка про мясиски» [88].
Окончание прилагательного добавляется даже к неопределенному местоимению нечто, к архаическому союзному слову иже:
Вечером нечего,
Речка нейдёт в ведро.
Вечево во облацех,
нечтое вечеро.
Олег Вулф. «Путник» [89] ;
Не белые и не рыжие,
в крепких ладошках, ижие,
сжимающие апачики
так, что белеют пальчики.
апачики раздающие,
бьющие, хоть не бьющие,
коляны, колоны, клоуны,
на досочках намалеваны,
линялые распальцовщики,
несбывшиеся дрессировщики.
Игорь Булатовский. «Афиша» [90].
Следующий пример буквально воспроизводит механизм образования полного прилагательного (причастия), хотя окончание -я здесь не артиклевого происхождения, как в древности, а сначала является результатом ритмического акцентирования слова, а затем то же звучание дублируется личным местоимением:
Карамелизированный мир!
Тайные конфеты-карамели.
Мой пресладкий-сладкий-сладкий пир
В радостной конфетной карусели!
Карамелизированна-я – Я! —
Сладкая-пресладкая конфета —
Я – в обёртке – золотиста-я – Я,
Как в лучах полуденного света!
И возможно, я – уже не я…
Исчезаю с карамельным стоном…
Там, в Конфетной вазе Бытия,
Я откликнусь карамельным звоном!
Людмила Осокина. «Карамелизированный мир…» [91].
Авторские формы сравнительной и превосходной степени, образованные от разных частей речи
Именной синкретизм проявляется и в том, что сравнительная степень образуется от существительных. А. А. Потебня приводил примеры образования компаративов непосредственно от существительных: бережее (от берег), скотее