По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир» - Наталья Григорьевна Долинина
Теперь Кутузову представляют бумагу, требующую наказания армейских начальников за то, что солдаты скосили зелёный овёс на корм лошадям.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
«– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пускай косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя…»
Через несколько дней красноносый капитан Тимохин расскажет Пьеру: «Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что… В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчёт этого просто стало. Свет увидали…»
И Барклай, отдавший под суд офицера «за этакие дела», и царь, отказавший Денисову в помиловании, объективно правы: сено, овёс и дрова принадлежат помещикам, их нельзя брать самовольно. Провизия, которую отбил Денисов, кому-то предназначалась – как же он мог её взять? Но ведь и Берг по существу прав, когда кричит, что нельзя жечь дома, – действительно, нельзя – в мирное время. А на вой не – другие законы, и это знает Кутузов. Его «в печку… в огонь» – справедливо, а царская верность закону оборачивается несправедливостью и жестокостью.
Несколько недель назад «князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии». Теперь Кутузов предлагает ему остаться в штабе, и князь Андрей снова отказывается.
«Умное, доброе и вместе с тем тонко-насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты…»
Для царя, как и для Наполеона, главное – он сам, его неповторимая личность. Отказ служить при его особе делает человека подозрительным: разве может быть дело более важное, чем прислуживать его императорскому величеству! Для Кутузова главное – война, и как ни огорчает его отказ князя Андрея, он признаёт правоту Болконского. Умения признать правоту другого лишён царь, зато этим наделён Кутузов.
Но и это ещё не всё – Кутузов умеет чувствовать за других людей, понимать их. Поэтому он так ласков с Денисовым, хотя не очень вслушивается в его план партизанской войны. Потому называет и Денисова, и своего адъютанта, и князя Андрея голубчиками (совсем как маленький капитан Тушин), поэтому так жалеет князя Андрея, потерявшего отца, и находит те единственные слова, какими сейчас можно утешить Болконского: «Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню…»
Этой способности понимать других людей начисто лишен у Толстого Наполеон, занятый собой, всегда переполненный собой. Поэтому он терпит поражение, встретясь с пронырливым денщиком Ростова (а раньше – Денисова) Лаврушкой.
Хитрый, вечно полупьяный Лаврушка умеет найти выход из любого положения. Позже, попав с Ростовым в Богучарово и увидев бунтующих мужиков, он мгновенно поймёт ситуацию:
«– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за ворот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из-под горы кликнуть? – крикнул он».
Никаких «наших» под горой не было, и это отлично знал Лаврушка, как и Ростов. Но бунт был подавлен мгновенно, и староста сам снял с себя кушак, «как бы помогал» себя связать.
Перехитрить тёмных мужиков – не такое уж трудное дело. Но несколькими днями раньше Лаврушка обвёл вокруг пальца властелина всей Европы.
Попав в плен к французам, Лаврушка приведён к императору. Наполеон считает, что Лаврушка не знает, с кем он говорит. Лаврушка, между тем, «очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон».
Лаврушка хитрит, болтает всё, что придёт на ум, и, наконец, чтобы развеселить Наполеона, заявляет:
«– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья…
…Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся».
Переводчик Наполеона поступает совершенно так, как поступил бы на его месте князь Василий: оберегая своего повелителя, переводит только лестную для него часть замечания Лаврушки. И Наполеон остаётся при убеждении, что даже дикий казак, «дитя Дона», восхищается его победами.
Но и «дитя Дона» ведёт себя, как опытный придворный. Услышав сообщение, что перед ним сам Наполеон, Лаврушка «тотчас же притворился изумлённым, ошеломлённым, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь».
Манёвр этот удался вполне: довольный Наполеон отпустил его на волю, и Лаврушка «к вечеру же нашёл своего барина Николая Ростова». Так он перехитрил Наполеона, потому что Наполеону и в голову не могло прийти, что простой казак может оказаться умнее его.
А случилось всё это потому, что великий полководец Наполеон перестал понимать остальных людей; Лаврушка его понял, а он Лаврушку, – не понял.
Эта смешная история имеет более серьёзное значение, чем может показаться. Наполеон не понимает людей, с которыми воюет, – может быть, это и определит его грядущее поражение. Кутузов умеет понять и Лаврушку, и Николая Ростова, и князя Болконского, и каждого солдата – этим он и отличается от Наполеона, от Александра I; это и определит его понимание народной войны, которую он возглавил.
7. Бородино
Описание Бородинской битвы занимает двадцать глав третьего тома «Войны и мира». Это – центр романа, его кульминация; решающий момент в жизни всей страны и многих героев книги. Здесь скрестятся все пути: Пьер встретит Долохова, князь Андрей – Анатоля; здесь каждый характер раскроется по-новому, и здесь впервые появится громадная сила: народ, мужики в белых рубахах, – сила, выигравшая войну.
Но, верный своему методу, Толстой не станет описывать войну от себя, смотреть на неё своими глазами. Он выберет самого, казалось бы, непригодного для этой цели героя, ничего не понимающего в военном деле Пьера – и его непредубеждённым взглядом заставит нас смотреть на великое сражение при Бородине.
Чувства, овладевшие Пьером в первые недели войны, станут началом его нравственного перерождения, но Пьер ещё не знает
