Достоевский в ХХ веке. Неизвестные документы и материалы - Петр Александрович Дружинин
2. Все возвращаемые книги из‑за границы тщательно проверять и только после полной проверки возвращать их отправителю или производить переадресовку для отправки в другие страны[317].
Несмотря на такой сигнал, никаких спешных мер принято не было, и министр связи 6 августа 1955 года подписал повторное письмо в ЦК, в котором сообщал:
Наши попытки договориться с Главлитом и КГБ при Совете Министров СССР об устранении этого ненормального положения положительных результатов не дали, поэтому на Московском почтамте продолжает скопляться вся непросмотренная литература, так как органы связи не имеют законных оснований к ее проверке и уничтожению. Докладывая об этом, прошу Вас рассмотреть это вопрос. Министерство связи СССР обратилось в МИД СССР с просьбой принять необходимые меры по его линии[318].
Отдел пропаганды и агитации ЦК изучил вопрос, и 23 августа зам. зав отделом П. В. Кованов и зам. зав. сектором издательств и журналов К. М. Боголюбов представили секретарям ЦК свои предложения, с которыми Секретариат ЦК и согласился:
Отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС установил, что на Главном почтамте скопилось около 1500 бандеролей, возвращенных из‑за границы, которые нуждаются в проверке. Эти бандероли с книгами, газетами и журналами, как правило, возвращаются в адреса 18 центральных организаций, в том числе издательству «Правда», «Известия», Всесоюзному объединению «Международная книга», Союзпечати, ВОКС, Совинформбюро, библиотеке им. В. И. Ленина, Машиноэкспорт, ТАСС и другим.
Полагаем, что следовало бы разрешить Министерству связи СССР направлять возвращаемые из‑за границы бандероли с печатными изданиями в адреса тех организаций, которые отправляют их за границу, обязав руководителей этих организаций наладить тщательный просмотр возвращаемых бандеролей через спецотделы, а все обнаруженные издания антисоветского характера изымать и уничтожать в установленном порядке[319].
Примечательно, что сам факт наличия подобной литературы уже никак невозможно было скрыть – настолько велики были масштабы заброски в СССР запрещенной литературы. Или же руководством страны было принято сознательное решение о том, чтобы начать говорить об НТС как об орудии западных спецслужб – «внезапно возросший интерес к НТС советской печати. Тактика, повторявшаяся не раз: то полное замалчивание, то поднимающаяся ввысь волна обвинений и нецензурной ругани»[320].
И поэтому даже в центральную прессу просачивается информация, крайне важная для истории такого книгоиздания. Таковы строки из статьи многолетнего корреспондента газеты «Красная звезда» В. Д. Соколова:
После войны члены НТС наводнили убежище реваншистов – Западную Германию. В занятиях своих они ничем не гнушаются: что велит хозяин, то и делают. По сей день, к примеру, в чистое небо стран народной демократии запускаются шары, начиненные различной пропагандистской стряпней, от которой веет духом истлевшего Геббельса.
Пропагандистский яд распространяется не только по воздуху, но и по земле. Порой, рядясь в личину иностранных туристов, агенты НТС завозят в нашу страну антисоветские листовки, книжки.
Вот образчики «изделий», выпущенных руками сотрудников НТС. На столе лежат куски мыла. Внешне – обыкновенное душистое мыло. Но стоит слегка надрезать такой кусок, как из него вываливается бумага. Что это – подделка аферистов мыловаренного производства? Отнюдь нет. В кусках мыла, оказывается, спрятаны листовки. Это мыло было найдено в туалетах общественных мест.
Страница газеты «Комсомольская правда». На первый взгляд, номер как номер. На левой стороне – изображение орденов, привычный глазу читателя заголовок, внизу дата выпуска газеты: четверг, 8 мая 1955 года. Передовая названа броско: «Кто ищет – тот найдет!». Но с первых же слов текста в голову ударяют, как дурман, слова самой разнузданной вражеской пропаганды. Оказывается, грязные руки предателей состряпали фальшивый номер популярной у нашей молодежи газеты, чтобы таким путем протащить свои гнусные мысли.
Кстати, мы посмотрели настоящий номер «Комсомольской правды» за указанное число. Лгуны из НТС даже не удосужились взглянуть в календарь. В действительности, 8 мая 1955 года газета выходила, но это был не четверг, как уверяют грязных дел мастера, а воскресенье. И передовая называлась: «Всемирно-историческая победа советского народа». Как видно, самый этот заголовок привел в судорогу жалких, презренных отщепенцев из НТС.
То, что члены этого союза продали душу дьяволу и ничего – ни совести, ни стыда – не осталось у них, видно хотя бы из таких фактов. Вот лежат книги в желтовато-серых обложках. На одной рисунок воспроизводит момент битвы на севастопольских редутах: Рассказ Л. Н. Толстого. На другой – помещик и внизу крупно: «Гоголь. Мертвые души». На третьей написано: «А. Твардовский. Поэмы. „Советский писатель“».
Может быть членам НТС надоело заниматься грязной стряпней и они, взявшись за ум, решили пропагандировать великое наследие русской литературы, произведения советских писателей? Но, оказывается, имена писателей потребовались им для того, чтобы хоть как-то прикрыть свое грязное обличье. И стоит раскрыть сборник советского поэта, как после нескольких страниц поэмы «За далью – даль» идет набор несусветной антисоветской клеветы.
Хочется сказать господам из НТС: стары эти методы. Стары и неумны, как и сама ваша одряхлевшая организация[321].
Маленковская весна
Первые месяцы после смерти Сталина, когда страна почувствовала ослабление гнета тоталитаризма, современниками именовалось «Маленковской весной»[322]. Фактически именно Г. М. Маленков стал главой государства (заняв пост председателя Совета министров СССР), а реальное принятие решений в Секретариате ЦК с марта по сентябрь 1953 года носило коллегиальный характер. И только когда в сентябре 1953 года верховная власть оказалась в руках Н. С. Хрущева, память о «Маленковской весне» стала стираться как сама собой, так и усилиями нового руководителя государства.
Изменения политики государства по отношению к великому русскому писателю стали заметны очень быстро, уже в 1953 году, после чего в 1954 году можно отметить устойчивую линию на реабилитацию Ф. М. Достоевского. Едва ли не определяющую роль в этом сыграло не столько желание кого-либо внутри СССР, включая членов высшего руководства, сколько бурно развивающиеся внешнеполитические связи. Руководству СССР трудно было оставить без внимания то, что не только в странах Запада, но и в странах так называемой народной демократии имя Достоевского упоминается наравне с Львом Толстым, а переводы его произведений постоянно выходят в свет и привлекают внимание (из языков народов СССР отдельные произведения писателя к тому времени выходили кроме русского лишь на белорусском, идише, казахском, литовском, молдавском, узбекском и эстонском языках[323]). Нарочитое же игнорирование советской властью творчества Ф. М. Достоевского использовалось средствами западной пропаганды в качестве иллюстрации цензурного гнета в СССР. В этих условиях в 1953 году оказалось более выгодным выпустить Достоевского из застенка – руководство страны осознало, что дальнейшее замалчивание классика становится уже политически вредным.
О том, что на Западе существует устойчивое мнение о запрещении Достоевского в СССР, было известно. Любой публичный факт преследования писателя оказывался в западной прессе. Скажем, когда в ходе антикосмополитической кампании В. Я. Кирпотин был уволен из ИМЛИ, то Запад увидел в этом шаге исключительно выпад против Достоевского, и 21 марта эта новость была отражена в ленте агентства «Рейтер»[324]; появились даже статьи более широкого осмысления произошедшего:
Когда упоминаются имена Шекспира или Гете, то в уме возникает и Достоевский. Как ни относиться к жизненной философии этих людей, ни один из их поклонников никогда не подвергался порицанию со стороны их соотечественников. Но теперь родина ополчилась против своего великого сына – теперь те, кто восхваляют Достоевского, подвергаются изгнанию и запрету[325].
О столь трепетном отношении Запада к Достоевскому знали и в руководстве страны, и в советском обществе. Показательным в данном случае является опубликованный в сентябре 1950 года в «Новом мире» очерк А. Т. Твардовского «На хуторе в Тюре-фиорде», где писатель приводит свой диалог с норвежским фермером:
Речь
