Подлинная история Константина Левина - Павел Валерьевич Басинский
– Я сейчас приехал, и очень хотелось тебя видеть, – отвечал Левин, застенчиво и вместе с тем сердито и беспокойно оглядываясь вокруг.
– Ну, пойдем в кабинет, – сказал Степан Аркадьич, знавший самолюбивую и озлобленную застенчивость своего приятеля; и, схватив его за руку, он повлек его за собой, как будто проводя между опасностями.
Здесь важна каждая мелочь. И то, что Левин только протягивает руку Облонскому, а тот в ответ обнимает и целует его. И то беспокойство, с которым оглядывается Левин, потому что окружающая среда мнится ему враждебной. И эта его «озлобленная застенчивость», которая легко может перерасти в агрессию. Левину кажется, что он оказался в опасной для него среде. Но на самом деле это он опасен для окружающих, начиная со сторожа и заканчивая служащими присутствия. Во всяком случае, таким он видится этим людям. Поэтому Стива ведет его за руку, как ребенка. Или как больного:
Облонский с своим тактом почувствовал, что Левин думает, что он пред подчиненными может не желать выказать свою близость с ним, и потому поторопился увести его в кабинет.
Но чего боится Левин? Он – родовитый дворянин, барин, в лучшем, старинном смысле этого слова. Он не беднее Стивы, у которого даже нет собственного имения. Его сводный брат, у которого он остановился в Москве, Сергей Иванович Кознышев – знаменитый писатель и социолог.
Можно было бы предположить, что Левин слишком засиделся в своей глуши и несколько одичал. Но он довольно часто бывает в Москве. И очевидно, что он приезжает сюда не развлекаться, а по делам. И вдруг такая паника в каком-то присутствии! Где работает его друг. Кстати, его единственный друг…
Это тоже важная деталь. У Левина нет друзей. Кроме Стивы, который приятель всем на свете, у Левина нет ни одного друга.
Посмотрите, сколько товарищей у Вронского. Несмотря на то что он закончил привилегированный Пажеский корпус, он служит в обычном гвардейском полку. И у него много друзей, в том числе и близких – Яшвин, Петрищев и другие. А все потому, что Вронский не задирает нос, не кичится своим богатством и родовитостью. Он ровен со всеми, кроме подлецов. Такой же Стива.
А Левин? Едва познакомившись с двумя сослуживцами Стивы, он уже смотрит на них «с ненавистью», «как будто кто-то сейчас обидел его», хотя никто его не обижает.
[о]: Левин молчал, поглядывая на незнакомые ему лица двух товарищей Облонского и в особенности на руку элегантного Гриневича, с такими белыми длинными пальцами, с такими длинными желтыми, загибавшимися в конце ногтями и такими огромными блестящими запонками на рубашке, что эти руки, видимо, поглощали все его внимание и не давали ему свободы мысли. Облонский тотчас заметил это и улыбнулся.
Его только что познакомили с Гриневичем. Но он не смотрит ему в лицо, а уставился на его руку. Это мало того, что неприлично, но это и довольно странно выглядит со стороны. С человеком разговаривают, а тот рассматривает твои ногти и запонки…
Стива пытается пошутить над ним, увидев его костюм, пошитый у французского портного: «Как же ты говорил, что никогда больше не наденешь европейского платья?» Это намек на его славянофильские вкусы. Но шутить с Левиным себе дороже.
[о]: Левин вдруг покраснел, но не так, как краснеют взрослые люди, – слегка, сами того не замечая, но так, как краснеют мальчики, – чувствуя, что они смешны своей застенчивостью, и вследствие того стыдясь и краснея еще больше, почти до слез. И так странно было видеть это умное, мужественное лицо в таком детском состоянии, что Облонский перестал смотреть на него.
Левин краснеет и чувствует, что он краснеет, и от этого краснеет еще больше. В романе есть три персонажа, которые часто краснеют. Это – Левин, Кити и Анна. И только два персонажа, которые наблюдают себя со стороны глазами других людей или своими глазами, но как если бы кто-то на них в это время смотрел. Это Анна и Левин. Классическое место в романе, которым восхищался Чехов, когда Анна чувствует, как ее глаза блестят в темноте. У Левина эта психологическая особенность приобретает какой-то болезненный характер, едва он оказывается в светском обществе. На вечере у Щербацких, где он делает Кити предложение, он краснеет два раза. Но не когда делает предложение Кити, а когда разговаривает с другими людьми – с графиней Нордстон и Вронским. Это происходит оттого, что с Кити они давно знакомы, а Вронского он видит первый раз.
Одна из характерных особенностей мимики Левина – его лицо часто приобретает злое выражение:
[о]: Лицо его вдруг приняло злое выражение, происходившее от усилия преодолеть свою застенчивость…
– Что такое Вронский? – сказал Левин, и лицо его из того детски-восторженного выражения, которым только что любовался Облонский, вдруг перешло в злое и неприятное.
Левин не злой человек. Но и не добрый, в отличие от Стивы. Тот знает о своей греховности и легко переносит ее. Поэтому он нетребователен и к людям. Но Стива – заурядный человек, а Левин – нет. Он постоянно находится в состоянии душевного и умственного самокопания. Но по этой же причине он и других меряет тем большим аршином, которым меряет себя и убитую им медведицу. Однако этот аршин совершенно не подходит другим людям, слабым, маленьким и, может быть, даже никчемным, но не обязанным соответствовать левинскому стандарту. Когда он приходит со Стивой в ресторан, их за конторкой встречает француженка. Стива говорит ей что-то смешное, и женщина искренне смеется. Как истинный эпикуреец, Стива в ожидании сытного обеда выпивает за конторкой рюмку водки и «закусывает рыбкой». Эта деталь едва ли не более «вкусная», чем сам роскошный обед. А как ведет себя Левин?
[о]: Левин же только оттого не выпил водки, что ему оскорбительна была эта француженка, вся составленная, казалось, из чужих волос, poudre de riz и vinaigre de toilette[4]. Он, как от грязного места, поспешно отошел от нее. Вся душа его была переполнена воспоминанием о Кити, и в глазах его светилась улыбка торжества и счастья.
Чем же эта несчастная француженка провинились перед Левиным и его идеалом Кити? Кстати, возлюбленная Левина тоже не брезгует шиньонами, что вызывает раздражение у ее отца.
[о]: Она, краснея, потянулась к нему, ожидая поцелуя, но он только потрепал ее по волосам и проговорил:
– Эти глупые шиньоны! До настоящей дочери
