Жизнь и смерть. Самые важные вопросы детской литературы - Ольга Борисовна Бухина
Развернутую поэтическую картину существования до рождения не просто души, но и некоего варианта тела предлагает Морис Метерлинк в «Синей птице»; для советских, а потом и для российских детей это была уникальная возможность обсуждения подобных вопросов. Целое действие пьесы посвящено детям, которым еще предстоит появиться на свет. Они ждут, когда настанет час их рождения, а пока:
В этом прозрачном дворце, словно состоящем из неба и воздуха, стояли, бегали и даже ползали крохотные мальчики и девочки. Они тоже были будто бы прозрачны и невесомы, как крылья стрекозы. И все заняты делом. Одни возводят небывалые башни и дома. Другие строят невиданные машины и механизмы. Третьи выхаживают цветы небывалой красоты или растят деревья, увешанные совершенно немыслимыми плодами – розовыми, алыми, оранжевыми, желтыми и даже голубыми[68].
Будущее, говоря современным биологическим языком, предопределено: генетика (врожденные свойства) полностью определяет дальнейший жизненный путь. Но важнее в данном случае то, что дети еще до рождения несут в себе тайное знание. Писателей и после Метерлинка волновала мысль о том, что новорожденные дети знают тайны жизни, неведомые взрослым. Джон и Барбара, маленькие близнецы в книге Памелы Трэверс «Мэри Поппинс» (1934), понимают язык скворца, ветра, деревьев, солнечных лучей, звезд. Но они обречены на то, чтобы потерять эти замечательные умения.
За окном подул легкий ветер и стал нежно шептаться с вишнями на улице.
– Слышите, что говорит ветер? – спросил Джон, склонив набок голову. – Неужели правда, миссис Поппинс, что мы вырастем и не будем слышать, что говорят ветер, лучи, деревья?
– Слышать, конечно, будете, – ответила Мэри Поппинс. – Но понимать – нет[69].
В детской книге предполагается, что известное младенцу (младенческой душе) до рождения не переходит в мир уже родившихся. Эта идея прямо связана с подробно прописанными у Метерлинка представлениями о том, что определенный ребенок должен родиться у определенных родителей и родители должны каким-то образом «узнать» своего малыша. У Джеймса Барри брат Венди Майкл спрашивает маму: «Мамочка, а как ты узнала в первый раз, что это именно я?»[70]
Ту же идею подхватывает и слегка пародирует современная писательница Мария Якунина в книге «Восьмерка» (2022). Оказывается, родителей можно выбрать еще до рождения. Еще не рожденные дети придирчиво ищут правильных родителей и назначают день своего рождения. Но у главной героини по прозвищу Восьмерка не все идет так гладко, как хотелось бы. Дети и тут до рождения обладают огромным количеством знаний, почерпнутых из специальных лекций и некоего Хранилища, где явно собраны все тексты, какие только известны человечеству. Однако после рождения, как и в других книгах на эту тему, они всё забывают[71].
Конечно, мне не очень нравилось, что как только ты Появляешься, начисто забываешь все, что успел усвоить из Хранилища. Как-то я спросила у преподавательницы по тем самым «Основам антропологии», зачем нам вообще дали доступ к Хранилищу, если мы забудем все-все, что было от Появления до Рождения[72].
Восьмерка не только от души старается выбрать правильных родителей, но и постоянно думает о множестве важных вопросов; в ее размышлениях тайна рождения неразрывно связана с тайной смерти – и наоборот.
Как-то раз я очень озаботилась вопросами смерти и бессмертия, впечатлившись историей Кащея, но вездесущая учительница по антропологическому представлению закатила глаза и сказала, что я бы сначала Родилась, а потом уже волновалась, как это – умереть[73].
Такое объяснение не помогает, и Восьмерка продолжает думать о жизни и смерти.
– Умирать страшно? – решилась я задать самый главный вопрос из тысячи тех, что крутились в голове в последнее время.
Около глаз снова появилась сеточка:
– Не страшнее, чем рождаться. В общем-то, это одно и то же. […]
– Рождаться и умирать немного страшно, но несложно. Самое трудное – жить[74].
Впрочем, оказывается, что рождаться довольно-таки сложно, и та, кому в будущем суждено стать старшей сестрой Восьмерки, появляется на свет недоношенной. А потом, к ужасу самой Восьмерки, выясняется, что родиться она должна у совсем другой мамы. Все же Восьмерка делает правильный выбор, и те родители, которых она выбрала в начале, в конце концов ее удочеряют: «Она совсем наша, с первой минуты, как мы ее увидели»[75]. Этим еще раз подчеркивается детская интуиция – между родителями и их будущими детьми существует незримая связь.
Глава 12
Посмертие
К тому же в этих краях жизнь ни в грош не ставили. Здесь ценилась смерть, а жизнь была лишь разминкой перед ней.
Фрида Нильсон.
Тонкий меч
Восьмерка не случайно задумывалась о смерти и бессмертии. Ведь если признать, что смерть неотвратима, то возникает вопрос – а что же следует за ней.
«Осознанное отношение» к человеческой смерти означает, что люди не считают свою смерть чем-то нормальным и обычным и, наоборот, склонны считать свою жизнь тем, что не должно прекращаться. Выражается это по-разному, в зависимости от культурных особенностей, но всегда за этим есть ощущение того, что смерть – это еще не все. А дальше уж как подскажет полет фантазии[76].
Книгой, перевернувшей привычные представления о том, как надо разговаривать с детьми о смерти и посмертии, стала повесть знаменитой шведской писательницы Астрид Линдгрен «Братья Львиное Сердце» (1973). Линдгрен – первооткрывательница многих тем в детской литературе, ее Пеппи Длинныйчулок превратилась в символ свободы и независимости ребенка, способного принимать собственные решения, и полностью переменила отношение к правилам и распорядку в детской жизни, по крайней мере на страницах детских книжек. Карлсон, который живет на крыше, не особенно пришедшийся по вкусу шведскому читателю, нашел признание на русской почве. Вот так же Карл и Юнатан, герои «Братьев Львиное Сердце», изменили принципы разговоров с детьми о смерти настолько радикально, что это понравилось далеко не всем. Многие родители и по сей день «сражаются» с этой книгой, осуждая ее как неподобающую для детского чтения. Это была весьма типичная для тогдашней Швеции реакция,
