Техника текста. Лекции, прочитанные в Музее современного искусства Эрарта в 2012 году - Самуил Аронович Лурье
Но потом это все многократно меняется: то, что делается для того, чтобы подчиняться – становится средством подчинять и так далее. И потом уже не поймешь: вроде бы всякое начальство, особенно в недемократических обществах, как будто бы пользуется человеческой глупостью, а само оно вроде как умное. И какой-нибудь начальник говорит: «А вы что, всерьез поверили, что я вылез с этими амфорами? Это же было шоу для идиотов»[17]. Он искренне считает, что с идиотами надо обращаться как с идиотами, а если он лжет тем, кого считает дураками, то он умный. Потому что «обманули дурака на четыре кулака». И в этом смысле демократия – видимо, единственный общественный строй за всю историю человечества, где умным, как некоему меньшинству, конечно, но все-таки предоставляются какие-то права. Регулярно, не эксклюзивно, не потому, что тирану нравится вот этот мудрец, а потом он ему отрубает голову. А просто так: у умных тоже есть права. Но это требует совсем другого отношения к государству – как к машине, которая обслуживает нас, а не как к божеству, которому мы служим.
Что же касается написанных глупостей, то иногда они бывают очень обаятельны. Пушкин сказал, что поэзия должна быть глуповата, но я бы сказал, что и проза тоже. Потому что и в прозе тоже – еще и еще раз скажу – как у глухонемых: ну не сказать единой мыслью «Войну и мир», не сказать, надо передавать через пластические образы. Значит, и проза должна быть немножко глуповатой, и это иногда бывает необыкновенно обаятельно. А уж в поэзии – сколько угодно раз, особенно когда страсть охватывает. На самом деле мы все так или иначе дураки: дураки во всем, чего мы не понимаем, во всем, чему мы не учились, чего мы не знаем. Во всем, в чем мы некомпетентны, но пытаемся об этом судить или действовать, мы являемся дураками. Поэтому нам очень смешно бывает друг за другом следить: как этот человек проявляет себя глупее меня. А он только в одной этой строчке, может быть, глупее меня, а на самом деле гораздо умнее.
Я когда-то хотел написать такую работу «Смешное в лирике». Вот выдающийся пример глупости такого умного и даже гениального человека, как Борис Пастернак: строчка «Грудь под поцелуи, как под рукомойник!»[18]. С одной стороны, очень трогательно и замечательно – и поцелуи, и грудь, и даже понятно, что за рукомойник: как на даче, с таким соском, Мойдодыр такой. Даже похоже немножко. Но вот эта командная интонация: «грудь под поцелуи!» – что-то в этом есть смешное, независимо ни от чего. А ведь прекрасное лирическое стихотворение, молодой Пастернак, влюбленный и все такое. У Цветаевой очень смешно: «Льни! – на лыжах! – Льни – льняной!»[19], вот уже слово завело, но представить себе, как это – прильнуть к ней на лыжах, довольно сложно. А не слышат; это, извините за банальность, как токующий тетерев. Но это гениальные авторы. А когда не гениальные, то человек иногда очень проговаривается. И главный источник человеческой глупости и в жизни, и в литературе – это все-таки когда автор слишком уважает самого себя. Когда он для себя является эстетическим объектом, когда он думает, что он умнее нас или красивее. Я уже об этом в тот раз говорил: когда автору нравится он сам, он выглядит глупцом.
Незабываемый пример: в Доме книги продавалась такая книжка, я теперь жалею, что тогда ее не купил, но стихотворение запомнил на всю оставшуюся жизнь. Там лирический герой взбирается со своей любимой девушкой на какую-то гору, где и происходит самое главное. И стихи такие: «Никто на той вершине не был. / И мы забылись там, любя. / Ты видела меня и небо, / Я видел землю и тебя». К этому, надо сказать, был еще приложен его портрет – много наград, в военной форме; так и думаешь: бедная девушка, как она смотрит на это все, жуть какая-то. И все, автор раз и навсегда остался в моей жизни глупцом.
Здесь ведь нет детей младше шестнадцати? Теперь по закону я должен предупреждать – вот, предупреждаю… Одно время я состоял в приемной комиссии Союза писателей и, помнится, зарубил там одного человека – а он, надо сказать, был директор большого петербургского рынка. Это было в девяностые годы, роскошно изданная книжка в чудных обложках. И он давал понять, что если его примут, то он будет спонсором; то есть была масса людей, которые хотели его принять, но все-таки мне казалось это невозможным, и я их все-таки убедил. Но как всегда – когда людей удается убедить? Рассмешив только. Я его убил одной его фразой. Я сказал: вот посмотрите, что тут написано. Там любовная сцена, написано так: «И тогда он ввел свой член в ее лоно». Я говорю: подождите, если член, то все-таки не в лоно. Если в лоно, то все-таки не член. Надо определиться, во-первых. Во-вторых, что значит «свой»? А чей, собственно говоря, он мог ввести? То есть из одной фразы видно, что человек не может быть писателем. Он не понимает ничего, он не слышит слов, так не бывает, хоть он трижды директор рынка. Удалось, представьте, его тогда не приняли. Но меня потом самого исключили из Союза писателей; может быть, его потом и приняли, не знаю, я за этим не следил.
Что нужно делать, чтобы не казаться глупым? Прежде всего, конечно, стараться не быть глупым, но это от нас не совсем зависит. Хотя я думаю, что ум – это природная способность, она у всех есть, за исключением так называемых «сущеглупых»; но мне кажется, что таких людей абсолютное меньшинство, несчастные инвалиды. Я думаю, что каждый человек может быть умным, и различаются люди только тем, что одним достаточно самообразования – просто прочитать много умных книг, а другим для этого нужен хороший учитель, какой-то умный человек, с которым ты поговоришь. Каждый человек, по-моему, может быть умным, но казаться в тексте умным – это сложно. Я могу только рекомендовать какие-то вещи, которые не надо
