Путешествие в Сибирь 1845—1849 - Матиас Александр Кастрен
Что касается, во-первых, до Угумаковского улуса, то все его жители принадлежат к тюркскому, или татарскому, племени; это остаток народа, жившего некогда на берегах реки Качи близ города Красноярска. Как я упомянул уже выше, многие из этих татар помогали казакам против киргизов, за что и получили позволение занять оставленные киргизами земли между реками Юсом и Абаканом. Другие же не ходили против киргизов и остались на родине, где мало-помалу их одолели русские переселенцы; они слились с ними, хотя и доселе еще имеют свое особенное управление и некоторые права и преимущества, дарованные им с незапамятных времен. При учреждении Красноярской губернии многие из этих последних татар были переведены, по их желанию, из Красноярского в Канский округ и причислены к камассинцам под именем Угумаковского улуса. Некоторые из них поселились на реке Мане, на ее притоке Колбе и на впадающих в Колбу речках Шинъ-яре и Шалбее; другие же расселились в канской речной области по Одъе, Рыбной и по многим небольшим речным рукавам. Все татары Канского округа называют себя Djase-djon (степной народ); лесные камассинцы называют их Nu (множ. Nusang), а русские — степными камассинцами. В отношении к образу жизни эти камассинцы распадаются на два рода: 1) хлебопашцев, имеющих постоянные жилища, и 2) пастухов, которые летом живут в переносных шатрах, а зимой в маленьких избушках. Первые совсем обрусели, вторые сохранили еще язык своих отцов, и доселе совершенно сходный с качинским наречием Минусинского округа. Они все крещены и, по свидетельству духовенства, даже те из них, которые сделали наименее успехов в христианстве, непременно хотя один раз в год ставят свечку перед иконой Николая Чудотворца.
Абалаковский улус совключает в себя лесных камассинцев, как называют их русские; сами же они называют себя Kagmashe (множ. Kagmashesang). Это название заимствовано у татар, которые как себя, так и всех других камассинцев называют иногда Kamgadje-djon (чародейственные люди). Прежде, кажется, и лесные камассинцы назывались калмашенилами; это название — очевидно, искажение Kagmasche и, сколько мне известно, употребляемо только грамотными. Лесные камассинцы — по происхождению самоеды, и единственная самоедская отрасль, доселе еще живущая в южной части Енисейской губернии. Хотя они весьма малочисленны, однако разделяются на 5 разных родов: 1) Njeg, 2) Mador, 3) Bogosha, 4) Baiga, 5) Sela. Родовые названия: Mador, Bogosha (Bogodji) и Baiga (Bai, Baigado) встречаются и у койбалов, и с несколько измененным выговором, по крайней мере два из них, — у туруханских самоедов. Уже и из одного этого можно заключить, что северо-восточные самоеды — колония, вышедшая из Саянских гор, но это доказывается гораздо положительнее близким сродством языков. Отделите от камассинского наречия все заимствованное от татар — не останется ни одного слова, ни одной грамматической формы, которых бы не нашли в наречии северо-восточных самоедов. Сродство это так велико, что и самые незначительные звукоизменения одинаковы в обоих наречиях. Но только языком и ограничивается сродство это. По религии лесные камассинцы — христиане, а в большей части других отношений — татары. Они носят татарское платье, держатся татарских обычаев и даже в чертах лица обнаруживают помесь с татарами. Самоедского в них осталось только то, что занимаются оленеводством и леса предпочитают степям. Летом они живут близ истоков рек Каны и Маны, где «Белые горы» доставляют их оленям не только прохладу, но и корм. Оставаясь все лето на одном месте, как только осенние ветры освежат воздух и прогонят комаров, лесные камассинцы снимают шатры свои и отправляются на охоту за дикими оленями, которые летом укрываются от комарей в недоступных чащах, осенью же возвращаются к прохладным горам. Ловля диких оленей производится и до снегов, но преимущественно по первому выпавшему снегу. Затем начинается ловля соболей и продолжается от половины сентября до ноября. В продолжение этого времени лесной камассинец перебирается в степь, потому что глубокие снега мешают ему охотиться в лесной стороне. Тут большую часть зимы он отдыхает или охотится поблизости за козами, белками, лосями и т.п. С началом весны он снова уходит в леса и преследует соболей, покуда держит его замерзшая снежная кора, но как только снега начнут таять, он снова возвращается на целое лето к своим любимым горам. Таков образ жизни лесного камассинца — бродячая, многотрудная жизнь зверолова, которая, несмотря на величайшие усилия, едва-едва прокармливает. Прежде лесные камассинцы были в целой Сибири самым счастливым звероловческим народом, но теперь даже и у богача редко более двадцати оленей, соболиный же промысел уменьшается и здесь, как и везде. Голод и болезни уменьшили это, некогда многочисленное, племя так, что теперь его составляют не более 150 душ мужского и женского пола.
Третий, или Агульский, улус составляли прежде два рода: Пантыковский на реках Акуле и Малой Кане, и Шалашкинский на реке Кунгузе, впадающей в Агул. В каждом роде считалось, как говорят, до 400 человек, но оспа и другие заразительные болезни действовали на них так смертоносно, что в настоящее время все это племя составляют 20 человек, платящих подать, или всего на все — 76 душ. Из всех сведений, собранных мною об этих камассинцах, видно, что и они, как лесные камассинцы, в старину были звероловы, но потом перебрались в степи и долгое время оставались на той же степени культуры, как и татары. Какие-нибудь десять лет тому назад они жили еще в юртах из коры и бродили по степи с своими небольшими стадами, состоявшими из лошадей, коров, овец и коз. В последние шесть лет оба улуса соединились и основали на реке Агуле деревню, которая теперь состоит из девяти дворов. Деревня эта прозывается Агульским улусом, или Агульской заимкой; жителей же ее русские крестьяне называют разно: и степными камассинцами, и
