Избранные труды по теории искусства в 2 томах. Том. 2 - Василий Васильевич Кандинский

163

Речь, вероятно, идет о технике инкрустации, которая не является ни типичной, ни автохтонной для крестьян Вологодской губернии, и была, вероятно, введена каким-то приезжим мастером (информация предоставлена Г.Н. Романовой, сотрудником Государственного музея этнографии в Санкт-Петербурге). Что касается расписной мебели в крестьянских избах, то мода на нее расцветает со второй половины XIX в., когда заказы выполняются не только местными кустарями, но и пришлыми «красильщиками» (Барадулин В.А. Искусство Прикамья. Народная роспись по дереву. Пермь, 1987. С. 18-31). — Б.Ш.

164

Начало строки оставлено пустым.

165

У многих северных народов по обычаю умерших хоронили в санях, т.к. считалось, что они могут пригодиться покойнику, и также из-за опасения пользоваться вещами умершего, чтобы не навредить живущим. Сани служили носилками для несения тела и гроба. Часто их оставляли на могиле, иногда в сломанном виде (см.: Анучин Д.Н. Сани, ладьи и кони как принадлежность похоронного обряда. М, 1890. С. 53-54).

166

Личность не установлена.

167

Видимо, речь идет о Василии Евгеньевиче Кичине (не Кичеве!) — статском советнике, действительном члене Губернского статистического комитета, инспекторе народных училищ, авторе ряда этнографических статей о коми, опубликованных в «Вологодских губернских ведомостях». Его имя фигурирует в списке адресов в конце записной книжки.

168

«Пель» — «ухо» (коми). «Пеля-шапка» в записи Кандинского обозначает скорее всего местную шапку с ушами, по-русски «ушанку». Слово «пель» входит как компонент в названия различных вещей и предметов, например: «пельса» — кадка с ушами, ушат, «пелькытш» — серьга. От него же происходит и название одного из идолов коми — Войпель (т.е. ночное или северное ухо) (см.:. Лыткин В.И., Гуляев Е.С. Указ. соч. С. 219).

169

Мой шапокляк (франц.).

170

Ворса — зырянский аналог русского лешего, духа-хозяина леса. Слово образовано от «вор» — лес (см.: Лыткин В.И., Гуляев Е.С. Краткий этимологический словарь коми языка. М.: Наука, 1970. С. 67). Персонификация духа леса может быть различной: в виде обычного человека либо человека гигантского роста без одежды, существа в виде птицы или вихря, ветрового смерча. Ворса мог также представляться медведем, которого как русские, так финно-угры и многие сибирские народы считали хозяином леса. Зыряне обращались к духу-хозяину леса «во всех затруднительных случаях», сопровождая просьбы о помощи жертвоприношениями, (см.: Конаков Н.Д. Коми охотники и рыболовы во второй половине XIX и начале XX вв., М.: Наука, 1983. С. 183-188).

171

В.М. Кудряшова выделяет в устных охотничьих быличках образ духа леса в виде женщины, часто в виде жены охотника, неожиданно являвшейся ему во время промысла (см.: Кудряшова В.М. Образ лешего в коми устной несказочной прозе. ТИЯЛИ. Т. 21. Сыктывкар, 1979. С. 36). Н.Д. Конаков, со своей стороны, подчеркивает, что злой дух, являющийся в виде «лжежены», страшно «боится крестного знамения, в то время как на ворса оно не действует» (см.: Конаков Н.Д. Указ. соч. С. 189).

172

См. примеч. 21.

173

«Еретник» — слово, заимствованное зырянами от русских, происходит от слова «еретик». Однако первоначальное значение этого слова, введенного в крестьянскую среду православием, было понято народной культурой по-своему. Русские, а вслед за ними коми и другие соседние народы, особенно в северных районах России, обозначали словом «еретник», «еретик» главным образом злого духа, нечистую силу, мертвеца, выходящего из гроба и беспокоящего живых, колдуна или его тень, блуждающую после смерти. «Один и тот же человек — кудесник, знахарь, порчельник — называется в жизни колдуном, а по смерти, если бы он заходил по ночам и стал есть людей — что бывало на веках, — еретником» (см.: Власова М. Русские суеверия. Энциклопедический словарь. СПб.: Азбука, 1998. С. 170). К. Попов, исследование которого Кандинский несомненно читал, дает имя умершего колдуна post mortem: «Как ни зловредны живые колдуны-еретники, но мертвые еретники-чакодысь еще хуже» (Попов К. Зыряне и зырянский край // Известия Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. T. XIII. Вып. 2. Труды этнографического отдела, 3. Вып. 2. М., 1974. С. 59). В статье «Из материалов по этнографии сысольских и вычегодских зырян. Национальные божества (по современным верованиям)», написанной сразу по возвращении из экспедиции, Кандинский уделяет особое внимание этому поверью у коми и ритуалам, связанным с ним (подробно см.: Этнографическое обозрение, № 3, 1889, с. 107; также см. наст. изд., т. 2, с. 369).

174

Пимы — высокие сапоги, сшитые из оленьего меха шерстью наружу.

175

Вид зимней одежды, бытующей в северных районах России. Малица (или малича) — «глухая одежда прямого покроя из оленьего меха, сшитая ворсом внутрь, с капюшоном, длинными рукавами и с пришитыми к ним меховыми рукавицами» (см.: Белицер В.Н. Указ. соч. С. 249). Совик — «глухая одежда из оленьего меха, такого же покроя, как и малица, но сшитая мехом наружу. Совик надевают поверх малицы» (Там же. С. 250). Передником, надеваемым сверху малицы, Кандинский называет, скорее всего, типично зырянское изобретение «лаз» или «лузан». «Лузан шьется из серого сукна, вроде тонкого, плотного войлока, и имеет вид большого нагрудника, заходящего за плечи и спадающего по спине четырехугольным мешком (котомой). Удаляясь надолго из дома, зырянин в этом мешке носит хлеб и всякий инструмент» (Максимов В. Год на Севере, СПб., 1871. С. 37). Лузан, зарисованный Кандинским, снабжен также кожаными наплечниками и кожаной петлей на спине, в которую вставляется топор.

176

Рыныш — овин, строение для просушивания перед молотьбой снопов хлеба (см.: Жеребцов Л.Н. Из жизни древних коми. Сыктывкар, 1985. С. 36).

177

Пывсян (или пывзан) — баня у зырян. «Баня (пывзан) — это насущная потребность каждого зырянина, это гигиеническое средство от всех болезней, особенно от перекрепу — т.е. когда человек сильно прозябнет, долго находясь на морозе. Бани топятся решительно каждый день, не исключая и Светлого Христова Воскресенья. Каждый день в зырянских деревнях раздаются призывные крики: «Пывзан! Пывзан!» Все ждут этого призыва и