Лидия Либединская - Зеленая лампа (сборник)
Потом читал Александр Соколовский, это тоже было длинное стихотворение на мотив известной народной песни: «Гриб-боровик, всем грибам полковник, повелел, приказал грибам на войну идти». Только у Соколовского война была уже современная, Отечественная, и все хорошие грибы – белые, подберезовики, подосиновики, лисички, опята – были советскими мужественными воинами, а мухоморы, поганки и прочие ядовитые грибы – наглыми фашистами, посягнувшими на нашу землю.
Наконец настала моя очередь. Я написала короткое, в три строфы, стихотворение, этакий портрет гриба:
Землей рожденный, дождиком крещенный,
Пеленки листьев разбросав кругом,
Оглядывает мир. В лохматый и зеленый
Он в этот мир пришел, как входят в летний дом.
Упругий, крепенький, упрямо одноногий,
Задорно шляпу набок заломив,
Он поселился на краю дороги,
Полюбопытствовал, но скоро стал ленив.
Глядит на муравьиные затеи,
Под солнцем нежится в березовой тиши,
Родившись утром, к вечеру стареет,
И жить торопится, и чувствовать спешит…
Когда я прочитала последнюю строчку, Илья Львович вдруг громко и совсем по-детски рассмеялся и весело сказал:
– Есть и поэты такие, полюбопытствуют в молодости и быстро становятся ленивы. А поэзия ленивых не терпит!
Это был последний семинар, на котором мне посчастливилось присутствовать. Илья Львович уехал на фронт, а вскоре я покинула Литинститут – стали рождаться дети.
Встретились мы уже в 1946 году, осенью, в доме одного из учеников Ильи Львовича, и нашего соседа, поэта Александра Яшина. Илья Львович пришел с женой. Он был в штатском, немного погрузнел, почти не шутил, мало улыбался. Много пришлось ему пережить за эти годы – и грубый разнос Сталина за стихотворение «Кого баюкала Россия», и другие проработки, а совсем недавно отгремело грозное постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград». И чудо, что фамилия Сельвинского не попала в газету вместе с Зощенко и Ахматовой. Сейчас, когда мы читаем архивы, узнали, что Жданов со Сталиным разносили его стихотворение «Севастополь».
Я в то время ждала очередного ребенка, и, прощаясь, Илья Львович спросил меня:
– Стихи пишете?
– Нет, – смущенно ответила я.
– Ну что ж, это значит, что вы счастливы, и я очень рад за вас. Женщины обычно пишут или в юности, или когда им плохо.
Как часто потом, после смерти моего мужа Юрия Николаевича Либединского, вспоминала я эти его слова, когда писала свою первую книгу «Зеленая лампа»…
И еще об одной встрече хочется рассказать. Октябрь 1958 года. В Ялтинском доме творчества собралась уже традиционная для этого времени компания – Паустовские, Каверины, Шкловские, Оксман, Данины, Кроны… Днем, направляясь в столовую, я столкнулась в дверях с Ильей Львовичем. Он нес два больших, видимо, очень тяжелых чемодана.
– Что же это вы такие тяжести таскаете?! – воскликнула я, даже не поздоровавшись. – Вы же не тяжелоатлет…
– Но я борец и, прежде всего, мужчина, – шутливо ответил он. – Не могу же я допустить, чтобы Берта Яковлевна хоть один из этих чемоданов тащила. Она и так, бедная, сейчас достаточно переволновалась, да и я, признаться, тоже…
– Как прекрасно, что еще не перевелись рыцари на Руси, – в тон ему ответила я. – А что же заставило вас так переволноваться?
– На одной из последних станций перед Симферополем мы с Бертой Яковлевной вышли на перрон и, пока прогуливались, вдруг увидели, что поезд наш медленно пошел… Жена потребовала, чтобы я вспрыгнул на ходу, так как там остались все наши вещи и деньги. А Берта Яковлевна осталась в халатике и без копейки, представляете?! Но начальник вокзала, которому она, плача, всё рассказала, посадил ее в такси, и на следующей станции она догнала поезд…
В дневнике Ильи Львовича, любезно предоставленном мне его падчерицей Цецилией Александровной, есть такая запись:«24 октября. День моего рождения. Неожиданно и стихийно он вылился в целое событие дома отдыха: море цветов, как у тенора, подарки. Вечером мой концерт, после чего в моей комнате буквально митинг с шампанским в бокалах у каждого. Все стояли вплотную, а я в центре. Едва-едва поворачивался».
Я хорошо помню этот вечер. Илья Львович читал в гостиной «Венок сонетов», слушали, буквально затаив дыхание. А потом просили почитать и ранние стихи. Какие именно стихи он читал по просьбе друзей, я точно не помню, но помню, что в конце ему долго-долго аплодировали, поздравляли. Помню, как Ольга Дмитриевна Форш сказала:
– Давно не испытывала такого наслаждения. Ничего они с русской поэзией не сделают. Никогда.
А через год, в середине ноября, в новом здании ЦДЛ состоялся юбилейный вечер Сельвинского в связи с его шестидесятилетием. Это был радостный светлый вечер, первый вечер в новом здании ЦДЛ, и во всё время этого замечательного вечера меня не покидала мысль, как это прекрасно, что дом открывается чествованием истинного таланта.
После вечера, мы были так радостно взволнованы, что не хотелось возвращаться в домашнюю обыденность. И мы долго сидели с Юрием Николаевичем Либединским и Валерией Анатольевной Герасимовой в скверике возле нашего дома в Лаврушинском переулке.
– Много горького выпало на долю нашего поколения, – сказал Юрий Николаевич, – но, право же, наверное, многое можно пережить ради того, чтобы стать свидетелем такого торжества талантливого человека. Я так рад за Сельвинского, что и сам счастлив.
Через несколько дней Юрия Николаевича Либединского не стало, и я благодарна судьбе и Илье Львовичу, что одним из последних его впечатлений на земле был этот прекрасный вечер.Мила, чтобы этого больше не было!.
Милочка Давидович, Людмила Давидович, Людмила Наумовна… Ее любили композиторы и артисты, художники и поэты, несметные тысячи поклонников эстрады.
В двадцатые, тридцатые и сороковые годы романсы и песни на слова Людмилы Давидович, такие, как «Пока, пока, уж ночь не далека…», «Я возвращаю ваш портрет», «Счастье лежит у нас на пути, а мы проходим мимо», «Хорошо на верхней полке у раскрытого окна», «Играй, мой баян», и многие-многие другие без конца звучали с эстрады, по радио, на пластинках в исполнении Леонида Утесова, Кето Джапаридзе, Клавдии Шульженко, Изабеллы Юрьевой. Ее скетчи и юморески исполняли Аркадий Райкин, Миронова и Менакер, Марта Цифринович, Сергей Образцов – всех не перечислишь. Так же, как не перечислить ее друзей, назову лишь некоторых из них: артисты Николай Черкасов, Борис Чирков, Николай Акимов и Елена Юнгер, Николай Петров и Людмила Скопина, Борис Тенин и Лидия Сухаревская. На ее слова писали песни композиторы Соловьев-Седой, Матвей Блантер, Никита Богословский.
Ее литературный талант высоко ценил Михаил Зощенко, еще в тридцатые годы рекомендовавший ее в Союз писателей.
Но был у Людмилы Наумовны еще один талант, столь редкий в наше время: талант дружбы, доброты, талант жизнелюбия и радости дружеского общения.
Людмила Давидович – ровесница века. Она прожила долгую и, по ее настоятельному утверждению, ОЧЕНЬ счастливую жизнь. Впрочем, трудностей и горя в ее судьбе, право же, хватило бы на несколько человеческих судеб. Но таково было свойство ее натуры: не помнить плохого и благодарить за хорошее. Умерла она восьмидесяти семи лет от роду, никогда, в отличие от многих других женщин, не скрывая своего возраста, с улыбкой повторяя: «Я женщина, потерявшая ровесниц!» Но вернемся к началу…
Родилась Людмила Давидович в Санкт-Петербурге, в семье бухгалтера. В 1937 году 8 декабря, в день ее рождения, отец был арестован, и с тех пор этот день для нее навсегда перестал быть праздником. Отца объявили норвежским шпионом, и он погиб в сталинских застенках. В пятидесятых годах его реабилитировали, и когда Людмила Наумовна спросила следователя, выдававшего ей справку о его реабилитации, на каком основании его, скромного бухгалтера, объявили именно норвежским шпионом, тот довольно цинично ответил: «Вероятно, шведский и датский в тот день уже были арестованы…»
С детства обладая незаурядным артистическим талантом, который, увы, ей не суждено было реализовать на сцене, Людмила Давидович в 1916 году была принята в театральную студию знаменитого петербургского трагика Давыдова.
25 октября 1917 года студийцев отправили в Зимний дворец для поддержания духа юнкеров – для них играли комедию А.Н. Островского «Правда хорошо, а счастье лучше». Но пока студийцы поддерживали дух юнкеров, произошли непредвиденные исторические события – залп «Авроры» и всё, что за этим последовало. Студийцев задержали до утра в Зимнем дворце и лишь к полудню следующего дня, уже под конвоем красногвардейцев, развезли по домам.
Когда же мать, которая провела бессонную ночь, волнуясь за судьбу юной дочки, услышала наконец долгожданный звонок и отворила дверь, она в отчаянии воскликнула:
– Мила! Чтобы этого НИКОГДА больше не было!
– Увы, мамино предостережение опоздало на несколько часов! – со смехом заключала свой рассказ Людмила Наумовна.
