Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы
Воспоминаниями о телесных наказаниях и жестокости бар наполнены записки крепостных: кто же лучше помнил вкус розог и плетей. Дворовая А. Г. Хрущева вспоминала о своем барине: «Не позволял он детям своим и наказывать прислугу, говоря: «Сам наживи собственных людей и тогда распоряжайся ими, а родительских не смей пальцем тронуть!». Сам же наказывал прислугу нередко, а строже всего преследовал неуважение к помещичьей власти. Иногда он казался до того грозен, что некоторые из подвластных, заслышав его приближающиеся шаги, начинали ощущать страх и старались, если возможно, найти другой путь, чтобы избегнуть встречи с ним». Но при этом «крестьян своих барин не разорял и посвоему заботился о них, соблюдая и свои интересы» (111; 105). Не то, чтобы зверь, а так… барин. Но были и любители. «Много говорили… о случае с генералом фон Менгденом. Он любил очень сечь людей. Поэтому каждый день искал случая, чтобы придраться к кому-нибудь, разумеется, находил предлог и порол. Наконец, все люди его остервенились. В один день, когда он пришел на конюшню смотреть, как будут сечь повара, человек 12 дворовых набросились на него, связали и стали сечь» (10; 608). Это, конечно, ужасно, что невежественные крепостные высекли высокообразованного дворянина, генерала, защитника Отечества. «6 декабря, – записывает крепостной Бобков, – по Москве распространился слух, что граф Закревский (генерал-губернатор. – Л. Б.) велел подать в отставку коменданту за то, что он наказывает людей своих ежедневно… У него была привычка каждый раз, когда с него снимали сапоги, толкать носком сапога в лицо. Как-то он много проиграл в клубе и, приехавши домой, так ткнул сапогом в лицо лакею, что тот упал замертво и не приходил в сознание всю ночь…
…Недавно Н. И. Сабуров выпорол в части трех мужиков за то, что они не сняли шапки перед проходившей через двор его любимой экономкой. На оправдание их, что они не узнали ее, так как она была закутана платком, им было сказано, что после порки они будут узнавать ее и в том случае, если на ней будет сотня платков» (10; 602). Но, конечно, наказывали «людей» и за дело. У барыни Ф. Д. Бобкова умер дядя, Л. Л. Демидов, вполне достойный человек, после которого осталось состояние около 200 тыс., большой дом и табуны лошадей. «Он очень любил лошадей и верховую езду. Обыкновенно по Москве он ездил верхом. За ним всегда шел конюх, который не должен был отставать, хотя бы барин ехал рысью. Если барин, оглянувшись, замечал, что конюх отстал, он наказывался розгами…
Из Нижегородской губернии приехал родной брат барыни Александр Васильевич Демидов. За обедом он рассказывал о своем покойном отце… Он вел очень воздержанную и аккуратную жизнь, но был очень строг. Людей он наказывал постоянно. Любил он, например, телячью почку. Когда лакей обносил блюдо, один из гостей взял эту почку себе. На другой же день лакей был сдан в солдаты» (10; 615). Ну, правильно: не отставай, за гостями присматривай…
Иной же раз секли крепостных для их же пользы. Во двор к барыне Бобкова привезли из деревни мужика. «Он стал плакать и проситься в деревню, говоря, что у него остался там без присмотра мальчик 5 лет. Чтобы успокоить, его свели в часть и дали записку квартальному. Его сильно высекли» (10; 602). Конечно, валериановые капли горькие, а мужика нужно успокоить. Барыня человеколюбивая была.
Впрочем, что таска или порка: у мужика шкура дубленая. Ну, можно и по-иному. «Например, однажды в 1820 году… помещик прислал к моему отцу из другой вотчины крестьянина с приказанием посадить его на цепь и кормить однажды в сутки по фунту черного хлеба, впредь до нового распоряжения; при этом было объявлено отцу, что если узник убежит или его будут лучше кормить, то с отца строго взыщется. Приковали мужичка цепью к стене в нашем старом доме и одного человека приставили его караулить; есть же из человеколюбия отец приказал давать узнику довольно. Прошло с полгода. Отец отлучился ненадолго из дому по торговым делам. В это время узник бежал. Донесли помещику, который немедленно приказал взять с отца 7000 рублей штрафу. Через несколько времени бежавший крестьянин был пойман; но деньги остались, разумеется, у помещика», – вспоминал сын бурмистра в богатом торговом селе. (115; 169). Помещик, Салтыков, проживал постоянно в Петербурге, а летом в подмосковном имении Сергиевском. Не граф ли это Салтыков, и не было ли у него в Петербурге и в подмосковной усадьбе библиотеки, не вел ли он переписки с передовыми людьми? Не попадается ли упоминание о нем в восторженных дамских книжечках об утонченной дворянской культуре?
Но бывали иной раз и совсем исключительные случаи зверства помещиков. По России ходили слухи (об этом писали Н. А. Некрасов, А. И. Герцен, использовал этот случай в «Братьях Карамазовых» Ф. М. Достоевский) о помещике, травившем собаками крестьянского мальчика.
Бывший крепостной С. Д. Пурлевский оставил более подробные сведения об этом случае. «Один старый вельможа с ватагой дармоедов переселился на жительство в свою усадьбу и завел псовую охоту. Раз крестьянский мальчик (у него там было три тысячи душ) зашиб по глупости камешком ногу борзой собаки из барской своры. Барин, как увидел, что его Налет хромает, разгневался: спрос «кто изувечил собаку?».
Псари должны были указать. Привели мальчика, тот сознался.
Велено наутро быть готовым в полном составе. Выехали в поле, около лесу остановились, гончих пустили, борзых держат на сворах. Тут привезли мальчика. Приказано раздеть и бежать ему нагому по полю, а вслед за ним со всех свор пустили вдогонку собак: значит, травить его.
Только борзые добегут до мальчика, понюхают и не трогают… Подоспела мать, леском обежала и ухватила свое детище в охапку. Ее оттащили в деревню и опять пустили собак. Мать помешалась, на третий день умерла.
Говорили, что об этом узнал император Александр Павлович и повелел судить барина; но тот, сведав, что дело дошло до государя, сам наложил на себя руки» (83; 138).
Хорошо бы, чтобы поклонники, а паче того поклонницы высокой дворянской культуры прочли это: борзые оказались гуманнее благородного дворянина.
Наказывали ли помещиков за превышение власти? Да. Иногда. Все зависело и от степени этого превышения, и от того, насколько случаи были часты. А еще зависело от предводителя дворянства, от губернского жандармского офицера, в обязанности которого прямо входило недопущение такого превышения власти, наконец, от губернатора, который был ведь заинтересован в порядке в его губернии. Нужно было только, чтобы дело дошло до «вышних» властей: крестьянам было запрещено жаловаться на своих господ, и зачастую эти жалобы, признанные «неосновательными», оборачивались против жалобщиков. Но, если администраторы оказывались на высоте своего положения, дело могло дойти до Сената и даже самого императора. Тут уж не избежать было и определенного решения. Например, предводителю дворянства, а то и губернатору предписывалось провести с виновником увещевательную беседу. Нередким наказанием было удаление из усадьбы и наложение опеки на имение: администрацией назначался управляющий, и доход от имения выдавался проживающему где-нибудь в городе помещику. Известны и (редкие) случаи сурового наказания: лишения дворянства и отдачи в солдаты или ссылки в Сибирь. Но чаще суровые наказания следовали от самих крепостных: то кучер, сговорившись с лакеем, где-либо в дороге зарежут барина, то сенные девушки задушат помещицу подушками.
Крестьянин все же даже в барщинном имении, управляемом самим помещиком, не находился постоянно у барина на глазах: у него был и свой дом, и семья, и хозяйство, он определенное время вообще работал на своей пашне и мог считать себя почти вольным человеком. Иным было положение дворовых специалистов, но и оно было сносным: их также нередко ценили и опять-таки, занятые делом, они не маячили постоянно на глазах у господ.
И совсем иное дело – комнатная прислуга. Вот на них-то и обрушивались и барские капризы, и срывалось дурное настроение, и вымещалась злоба. На них-то и сыпались ругательства, щипки, толчки и зуботычины, они-то и посещали чаще всего конюшню или псарню, где такие же крепостные и озлобленные конюхи или псари вкладывали им розог от души, сколько скажут или сколько придется. Генерала Л. Д. Измайлова постоянно сопровождали вооруженные нагайками молодые, сильные и бойкие доморощенные казаки, специальной обязанностью которых было чинить расправу; «И всем этим исполнителям наказаний: казакам, камердинерам, конюхам – крепко доставалось, если они, как казалось иногда Измайлову, не больно секли провинившихся. Характеристически выразился в своем показании один из несчастных казаков… что, дескать, у него… «почти в том только время проходило, что он или других сек или его самого секли» (95; 369). Из домашней прислуги от этих проявлений барской власти до известной степени своим мастерством был огражден только повар, которого покупали за большие деньги или специально посылали куда-либо учиться и который по злобе мог подвести господ, испортив званый обед, или даже отравить. Поварам до известного предела прощали и дерзости, и пьянство.
