Андрей Максимов - Многослов-2, или Записки офигевшего человека
Если экономика не рыночная (например плановая), то человек понимает: для того, чтобы разбогатеть, – необходимо расположить к себе начальство, которое позволит тебе богатеть. Поэтому всех людей надобно разделить на «не начальников», то есть тех, от кого твой заработок не зависит вовсе и на которых, соответственно, можно плевать и не обращать ровно никакого внимания; и «начальников», от благосклонности которых и зависит, собственно говоря, твое благосостояние.
Это, конечно, довольно условная схема. Но не далекая, как мне кажется, от истины. А это что значит? А это значит, что экономика не только объясняет обществу, как вести «домашнее хозяйство», – она диктует ему моральные ценности.
Тут ведь какая история… Если подавляющее большинство людей хотят зарабатывать деньги, а государство устанавливает для них правила, по которым это можно делать, то большинство людей вынуждены подстраивать свои моральные ценности под эти правила – иначе не разбогатеть. Вот ведь какая штука получается: экономика не только строит домашнее хозяйство, она строит людей, в очень большой мере создает или, если угодно, даже созидает нас с вами.
Мы, мне кажется, недопустимо редко задумываемся над тем, что экономические законы играют едва ли не решающую роль в том, какие моральные ценности существуют в обществе.
Вот, скажем, если в некой условной стране плохо развивается мелкий и средний бизнес – то и экономика хорошо развиваться не может. Это понятно, даже очевидно, и об этом экономисты много и с удовольствием пишут. Но я лично убежден в том, что если в обществе нет условий для создания мелкого и среднего бизнеса, в нем с невероятной скоростью растет количество людей, подобострастных к начальству.
Вывод о связи экономики с моральными ценностями общества мне представляется настолько важным, что я решил начать разговор про экономику именно с него.
Хотя по-хорошему да по-правильному начать бы надо, конечно, с начала. С того, что на протяжении всей своей истории люди очень много думали и волновались по поводу экономики. Буквально как государства появились, так и начали граждане размышлять над тем, как домашнее хозяйство вести.
Даже когда люди еще не ведали: то, что их волнует, звучно называется «экономика» – они уже по ее поводу тревожились и писали умные трактаты.
В Древней Индии в IV веке до нашей, замечу, эры появился трактат с экономическим вполне названием «Артхашастра». Почему экономическим? Потому что переводится: «учение о доходах».
Несмотря на то, что экономические проблемы менялись, многие экономические проблемы переживали века, вовсе не теряя своей актуальности. Думаю, когда в том же IV веке, по-прежнему до нашей эры, китайцы писали в своем знаменитом трактате «Гуань-цзы», что государство должно регулировать цены на хлеб, – они и не подозревали, что в XXI веке, совсем уже даже нашей эры, ровно эту проблему будут с жаром обсуждать в соседнем с ними государстве.
А практически в наши дни, во время президентских выборов в США 1992 года, в штаб-квартире претендента Клинтона в Литтл Роке висел плакат «Экономика, тупица!». Так будущий президент обращался к себе любимому, а также к своим активистом – мол, пацаны, не забывайте: хотите на выборах победить – не забывайте про экономику.
Люди спорили про экономику, по ходу споров, естественно, создавая всякие теории и школы. А как же без этого?
Знаете, как называлась первая школа экономической науки? Кто знает – не подсказывайте, чтобы остальные могли окончательно удивиться. Она называлась меркантилизм.
Некоторые (например ваш покорный слуга), наверное, думали, что меркантильный означает «мелочный»? Между тем, в том же словаре Ожегова прямо так и написано: «меркантилизм – экономическая политика торговой буржуазии XVI–XVII веков, основанная на учении, по которому благосостояние создается не производством, а развитием обращения товаров (внешней торговлей) и накоплением денежных капиталов внутри страны».
Если чуток «углубить и расширить» то, что написал Ожегов, что же станет ясно? Меркантилисты считали, что если экспорт превышает импорт (попросту говоря: если продается больше, чем покупается), то все с экономикой будет о'кей. И вот этот подход впоследствии стал синонимом мелочности. Забавно, правда?
Читаешь и, с одной стороны, радуешься: как, мол, мы далеко шагнули в смысле развития экономических идей. Мы теперь такие дюже умные стали и понимаем: ежели нет производства, то придет экономике непременный и окончательный кердык, он же – шандец.
А с другой – удивительно… и я бы даже сказал «метафорически удивительно» (то есть в удивлении можно найти метафору): экономическая наука началась с того, что люди решили: главное – это копить и торговаться. Могли бы, например, сразу понять, что надо производить, – так нет же! Необходимость производить для развития экономики явилась для людей открытием, а надобность копить и торговаться была чем-то естественным, что сразу на ум пришло…
Если же сегодня экономика какой-нибудь страны держится только на продаже и накоплении, то получается, что мелочная эта экономика, меркантильная. И что, может быть, не менее печально: меркантильная экономика воспитывает в гражданах своей страны не те качества, которые помогут наладить производство, а те, что помогают копить и торговаться.
После теории меркантилизма экономическая теория продолжала развиваться да развиваться. Разные ученые экономисты придумывали всякие теории, обсуждали их, спорили. Власть имущие иногда их слушали, иногда легко обходились без них.
Подчас экономисты совершали открытия, не заметить которые было невозможно. Например, в начале XX века некто Фредерик Уинслоу Тейлор придумал научную организацию труда. Раньше люди лишь бы как работали, а после его открытия стали организовывать свой труд по-научному, что принесло результаты, причем, положительные.
Что же такого сделал Уинслоу Тейлор? Он, например, понял, что надо устанавливать не только время выполнения работ, но и время для отдыха. Революционное открытие! Он придумал разделить деятельность рабочих на самые простые операции, что привело к изобретению конвейера. Короче говоря, он придумал, как по науке подходить ко всему, что связано с производством.
Открытия Уинслоу Тейлора использовали все страны мира, в том числе и Россия. До 1917 года. Потому что Советскому Союзу Уинслоу Тейлор оказался настолько чужд, что в 30-е годы в нашей стране были закрыты все лаборатории и центры, занимающиеся научной организацией труда. А действительно, зачем большевикам труд организовывать научно? Диктатура – вот лучшее средство организации труда. В концлагере, например, все хорошо работают, потому что работать плохо там смертельно опасно.
В общем, экономисты работали, придумывали разные теории, некоторые из которых человечество использовало, жили мы так и жили, пока не пришли к рыночной экономике, где и находимся по сю пору.
Как известно, Черчилль выразился в том смысле, что демократия, может, и плоха, однако ничего лучше человечество не придумало. То же самое можно сказать и о рынке. Собственно говоря, выдающийся современный экономист Питер Друкер примерно так и заявил: я – за свободный рынок: даже если он не слишком хорошо работает, ничто другое вообще не работает.
О том, как живется в плановой экономике, мое поколение знает очень хорошо. Сегодня, когда почему-то стало модным вздыхать о советской империи, всегда хочется напомнить вздыхателям отвратительное слово «дефицит». Плановая экономика была выстроена на то, чтобы всех людей уравнивать в бедности. В своей книге «Горькая чаша» политик, к которому, как уже говорил, я лично отношусь с невероятным почтением, – Александр Николаевич Яковлев – приводит такие цифры: «В 1928 году 60,5 % продукции промышленности составляли предметы потребления. В 1940–39, в 1985 примерно 25 %». Ну, и как можно жить, если только 1/4 экономики рассчитана на людей?
Рынок почему так раздражает? Потому что на рынке – всегда! – кому-то хорошо живется, а кому-то плохо. На рынке всегда царит неравенство. И это многих (не только у нас в стране) просто бесит: когда человек видит, что кому-то живется лучше, чем ему, он, человек, начинает страдать от несовершенства мира. «Почему мир так несправедлив? – думает несчастный. – Дайте мне равенства! Я равенства хочу». При этом чаще всего такой несчастик не хочет подняться до тех, кто выше; а наоборот, жаждет этих, зарвавшихся, опустить.
Но ведь предупреждали же умные люди: «Не неравенство создает нужду, а нужда создает равенство, как спасительное приспособление, как выход, предотвращающий хозяйственное и культурное понижение и гибель… Неравенство есть могущественнейшее орудие развития производительных сил. Уравнение в бедности, в нищете сделало бы невозможным развитие производительных сил. Неравенство есть условие всякого творческого процесса, всякой созидательной инициативы…»
