Аркадий Казанский - Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том I
В начале следующих тенет его внимание привлек чей-то сверкающий глаз и шипение, доносящееся из бесформенного комка. Он остановился, пригляделся, затем слез с лошади и подошёл поближе. В тенетах оказался молодой орёл, который шипел, разевая острый клюв, когтистые лапы его были спутаны.
«Что там?» – спросил Штефан из темноты. Кто-то положил руку на плечо капеллана, отодвигая его в сторону. Он обернулся и увидел в свете факела, под волчьей шапкой, лицо ловчего, горбатый нос которого точь-в-точь был как клюв орла; впечатление усиливалось ещё тем, что ноздри у него были вырваны, а кончик носа загибался книзу. Когда ловчий повернулся, чёрные волосы, рассыпавшись, открыли отрезанное ухо. Ловчий протянул руку в рукавице к орлу, тот впился в неё клювом. Ловчий маленьким острым кривым ножом разрезал тенета, освобождая птицу, затем, взяв её за когтистые лапы, перевернул вниз головой. Одно крыло орла беспомощно свисало вниз.
«Ну, что там, Орлуша?» – спросил Штефан из темноты.
«Орёл, пан Штефан» – ответил тот сокрушенно высоким хриплым голосом: – «Крыло сломано, однако, ни на что не годится». Он ткнул кончиком острого ножа в шею орла, тот сразу обмяк; алая кровь струёй забрызгала белейший снег. Подержав немного, пока стечёт кровь, ловчий сунул его в сумку, висящую на поясе.
«Зачем он тебе?» – оправляясь от страха, спросил капеллан.
«Чучело сделаю из скоры» – спокойно ответил ловчий: – «А круп…» – он блаженно закрыл глаза и сглотнул слюну; острый кадык на длинной шее дёрнулся вверх и опустился, затем он открыл глаза, изобразив умиленное лицо.
«Разве-ж орлов едят?» – поразился капеллан: – «Нечистое животное».
«Нет ничего нечистого, разве человек» – невинно ответил Орлуша: – «А вкусней дичи нет».
«Ясновельможный пан» – позвал голос Штефана: – «Идёмте на дорогу и домой». Рядом появился Яков, они, быстро нагнав Штефана, вместе вышли на лесную дорогу, освещенную факелами. На ней уже собралось большинство охотников с трофеями в тороках, доезжачие и псари ловили на сворки гончих, глаза которых ярко сверкали в темноте.
«Пойдемте, нас догонят» – сказал Штефан, шагом тронув коня вдоль дороги. Капеллан, поравнявшись с ним, поехал рядом; Яков чуть позади.
«А почему у него ноздри рваные и уши резаные?» – спросил капеллан: – «Он что, разбойник?»
«Кто, Орлуша-то?» – спокойно ответил Штефан: – «Вы что, ясновельможный пан, какой разбойник, побойтесь Бога. Тут совсем другая история».
«Расскажите» – с горящими глазами попросил его капеллан: – «Очень интересно».
«Тяжелая история, ясновельможный пан» – грустно отозвался Штефан: – «Но извольте, вам расскажу, не к ночи будь помянуто».
«Что, очень страшная?» – спросил капеллан: – «Страшней войны?»
«Что война…» – задумчиво произнёс Штефан: – «Ну, так вот, служил Орлуша ловчим у одного графа. Да каким ловчим: мышь не пробежит, не то зверь. Ну, и чучельник он, руки золотые, художник в своём деле – Пракситель. Не поверите, зверь у него живой получается: смотришь – вот-вот на тебя кинется, мороз по коже. Граф души в нём не чаял. А уж смирный какой, не глядите, что вид зверский, мухи не обидит. Попадёт к нему, бывало, муха в узвар, он её осторожно вытащит, на ладонь кладёт и дует на крылышки, пока не улетит, так вот. А потом он чучело русалки сделал…» – он тяжело замолчал.
«Ну, а дальше-то» – нетерпеливо затормошил его капеллан: – «Что дальше случилось? Откуда русалка-то?»
После тяжелой паузы, собравшись с духом, Штефан продолжил: – «Ну, так вот, была у графа дочка красавица, отрада сердца старого. Мать её родами померла, граф её один растил, на руках носил. А в один черный день утопилась в реке от Любви несчастной. Граф чуть с ума не сошёл, согнал всех в реку её искать. Искали до темноты; все разошлись до следующего дня, Орлуша один остался ещё нырять. Нашёл он её, да уже поздно было, охладела вся, ну он её к себе унёс. На другой день пришли за ним, больным сказался, три недели из хаты не выходил, никого не пускал, только еду принимал под дверью. А графинюшку искали всё время, да не нашли; там зима началась, бросили до весны. Орлуша-то из затворничества своего вышел, ловчим, как всегда, на охоте служил, любил граф это дело; как на охоту ехать, про дочку немного забывал, оправлялся. А однажды приходит к графу, зовёт его за собой; тот идёт, приходит в его хату, Орлуша в углу завеску открывает, смотрит граф: дочка стоит, печально на него смотрит. Он пал к ней в ноги, коснулся, а они холодные. Ох, разгневался граф, велел Орлушу в железа заковать, ноздри вырвать, уши отрезать, в клетку на цепь посадить. Ну, в ту пору наехал я к нему случаем, вижу, Орлуша в клетке сидит, мясом сырым кормят, как волка. Я графу в ноги: – „Продай Орлушу“. Всё готов был отдать за него, село богатое обещал, он ни в какую. Долго так уговаривал, потом повёл меня граф в дальнюю комнату, ключиком дверцу открыл; вхожу я: стоит графинюшка, как живая, на меня смотрит. У графа руки трясутся, пал он мне на грудь, зарыдал, потом говорит сквозь слёзы: – „Забери этого злодея с глаз моих долой, чтоб мне его не видеть никогда“. Ну, я графа из комнаты вывел, дверцу замкнул, слугам отдал, Орлушу, вместе с клеткой погрузил и к себе; здесь уже расковывал. Вот, служит у меня пятый год; ловчих лучше никто никогда не видал…» – он замолчал, глубоко задумавшись.
Подъехали к дому; на зов рога высыпали слуги, приняли коней, поднесли по чарке; Штефан, взяв капеллана и Якова под руки, ввёл в дом; пошли по длинной анфиладе комнат. Чучела были везде: на полу, на стенах, под потолком. Барс впился клыками в шею горного барана; медведь разрывал горло быку – тот встав на дыбы, топтал копытами медведя; волки, с двух сторон, в отчаянном прыжке бросались на лань; та, бешено задрав голову с ветвистыми рогами, пыталась убежать; орлан, с огромной щукой в когтях, пытался взлететь…
«Всё Орлуша…» – с гордостью и грустью в голосе, сказал Штефан: – «Прошу в залу».
«А что граф-то» – неуверенно спросил капеллан, терзаемый любопытством.
«Что граф?» – тихо, как бы нехотя промолвил Штефан: – «Тем же летом помер. Велел похоронить себя вместе с русалкой. Да куда там – народ упёрся, к комнате и подходить боятся, не то, что войти. Поехал я с Орлушей. Орлуша всё приготовил, обрядил честь честью, никто и близко не подходил, я один смотрел. Русалке он глаза закрыл, и лицо сделал спокойно – умиротворенным. А граф – не поверите, в гробу улыбался неземной счастливой улыбкой, как будто Бога видел…»; он отвернулся, вытащив платок, высморкался в него. Чёрную смоль его длинных волос пересекала широкая седая прядь
В огромной зале жарко пылали камины. Посреди стоял просторный дубовый стол, уставленный всевозможными яствами и питиями. На стенах висело множество рогов, клыкастых голов, когтистых и клювастых птиц. Тяжёлые резные стулья обступали стол по кругу. Сверху балконом нависали хоры, на которых расселись музыканты с инструментами. Маленький капельмейстер, с большой головой, казавшейся огромной из-за всклокоченных, стоявших дыбом, волос, в засаленном фраке, со скрипкой в руках, поклонился вошедшим.
«Антонио!» – громко крикнул Штефан: – «Встречай ясновельможного пана Мигеля, соотечественника!» – и проследовал во главу стола. Маленький капельмейстер, подойдя к капеллану, оказавшись ему чуть по пояс, сразу затараторил с ним что-то на своём птичьем языке; капеллан с видимым удовольствием подхватил разговор.
Зала наполнялась гостями – Штефан по очереди подводил их к капеллану знакомиться; видно было, что Яков всех знает. Капельмейстер взмахнул смычком скрипки, с хоров зазвучала прекрасная музыка, капельмейстер заиграл на скрипке, закатив глаза. Гости рассаживались за столом, Яков сел рядом, по левую руку. Штефан подойдя к капеллану и Якову, водрузил на их блюда большие куски оленьей лопатки. Чаши были полны вина; хозяин произнёс короткую речь, пиршество, сопровождаемое оркестром, началось.
Внезапно, справа от капеллана, показалась рука с небольшим блюдом, на котором лежала тушка запеченной птицы. Он обернулся: Орлуша, ясными голубыми глазами глядя на него, показывал знаками, приглашая отведать птицу.
«Что это?» – спросил капеллан, оглядываясь на Штефана и Якова. Штефан, улыбаясь, делал знак попробовать угощение; Яков спокойно смотрел на происходящее.
«Что это, Орлуша?» – спросил капеллан ловчего.
«Орёл, ясновельможный пан» – ответил тот, улыбаясь наивно и чисто: – «Прошу отведать. Всё в жизни надо отведать, ясновельможный пан».
