Игорь Морозов - Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма
«Оплакивание таракана» завершалось его «похоронами», обставленными с большей или меньшей степенью торжественности и приближенности к настоящей похоронной процессии. Наибольшим разнообразием отличались похороны чучела, которое девушки выносили из избы на руках, на полотенце или на доске. Причем более всего варьировалась заключительная церемония «похорон». В деревнях Федосовского и Райпольского с/с Шацкого р-на Рязанской обл. чучело обычно сжигали где-нибудь «на бугре», в поле, на пригорке возле кладбища или «окаль часовни», в лощине, нередко в самой деревне – на улице или «в праулке». В с. Федосово чучело могли топить «в пролуби», иногда его закапывали в землю (д. Михайловка) или в снег (д. Никита-Поляны). В тех местах, где «тараканом» чаще прикидывался кто-либо из участников посиделок, чучело могли также таскать по деревне, а затем растрепывать или выбрасывать. «Отнясуть яго подале куда да сожгуть там солому-ту ребятня»; «Когда на руках, когда на доске [несу т]. Донясу ть до коя-нибудь, бросять и всё. Из деревни куда-нибудь вынясуть»; «Мы солому-ту вытряхнём, бельё-то мы домой несём, подштанники, штаны-то… У нас там называлася „полянка“ какая-то. Мы выходим вот туда как на бугорок… Вот на этот бугорок мы всегда и ходили. И там жгли»; «Отнясуть на улицу, в снег закопають. Зарывали, ямочку копали, где снег-то: „Ой, милый дедушка, оставайся, живи тута, где покойно местечко…“ – всё, всё пересказывали…»; «Потом, значить, это кончается, нясуть яго и сжигають. За деревней, в поле… Раньше часовни были (а её тут уж в это время-то не стало), окаль часовни эт дело было»; «А потом идуть ёго [т. е. „чучело таракана“] куда-нибудь отнясуть в пролубь, в речку: завернём во что-нибудь и отнесём яго; вот у нас пролубь всягда вот на речки бываить и прям в речку, в воду яго бросим. А потом-то он разлагается и уплываеть…» [ЛА СИС, д. Богослов, д. Никита-Поляны; ЛА МИА, с. Федосово].
С изготовлением чучела в данном регионе связан и обычай «сжигания коляды», которым завершался святочный обход ряженой-«Коляды» [Слепцова 1996, с. 63–65]. В качестве параллели можно указать на итальянскую Бефану, уродливую старуху, которая приносит подарки детям, проникая через дымоход. Ее тряпичное чучело возили раньше по улицам на тележке на Богоявление (6.I) и сжигали на главной площади [МС 1991, с. 93; Календарные обычаи 1973].
Илл. 94
Своеобразной разновидностью куколок можно считать крестообразное, а также зоо– и антропоморфное печенье, выпекавшееся на Рождество, Крещение и на середине поста – в Средокрестье – см. илл. 94, пряник-кукла, рождественское обрядовое печенье из Закарпатья [Курочкін 1995, с. 76, г. Ужгород]. Обычай выпекать на Крещение обрядовое печенье в виде домашних животных, которое также может быть признано отдаленным прототипом традиционных кукол – деревянных «лошадок» и «коровушек», распространен в южных и центральных областях России. Фигурки лепили в зависимости от наличия скота в хозяйстве: «Имеешь корову, имеешь лошадь, и всё эт делали. Овечку, поросёнка сделаешь, и курочку…» [ЛА МИА, с. Казачья Слобода Шацкого р-на Рязанской обл.]. Этот тип печения, как правило, предназначался только для закармливания скота и был несъедобным. Основной смысл совершавшихся с ним магических действий – охрана скота от болезней и увеличение его плодовитости. Выпекавшиеся фигурки были примерно равными по величине (с ладонь или меньше) и отличались только деталями: скажем, у «каровы» кроме ушей были рога. Довольно редкая разновидность рязанского крещенского печенья – фигурка всадника, изображавшая, по-видимому, пастуха [РТК 2001, с. 239–240].
Несколько иные функции имело широко распространенное фигурное печенье – «жаворонки» или «кулики», выпекавшееся на Сорок мучеников [Страхов 1991, с. 98–119; см. также: Агапкина 2000, с. 207–274; РТК 2001, с. 148–156; Корепова 2009, с. 258–269]. Как и для других видов зоо– и антропоморфной пластики, «жаворонкам» можно найти близкие параллели в глубокой древности. А. Б. Страхов указывает на верхнепалеолитические каменные «птички», которые, по мнению исследователей, имеют на спине «отчетливое изображение женского чрева как неиссякаемого источника жизней» [Страхов 1991, с. 118; Столяр 1972, с. 60, рис. 18].
«Жаворонков», как правило, выпекали только для детей, по одному «жаворонку» для каждого ребенка. То есть печенье имело индивидуального адресата, чем напоминало «кресты», изготовлявшиеся на Средокрестье. Смешение крещенских и средопостных форм обрядового печенья проявляется и в обычае выпекать «жаворонков» на Крещение, что можно, видимо, объяснить смещением причины и следствия: первые птицы в народном сознании устойчиво ассоциировались с домашней живностью, на которую они должны были оказывать благотворное воздействие.
Орнитоморфная символика характерна для весенней обрядности многих народов. У финно-угров Приуралья (язьвинские пермяки) в обряде встречи весны использовалось насаженное на кол соломенное чучело трясогузки – сарчика или плитки [Чагин 1993, с. 104–105, д. Ванькова, Немзя]. У лакцев к празднику начала весны выпекали для детей специальные хлебцы барта, изображавшие куропаток (къахъну) и животных. Иногда барта имели вид человечка, с запеченным в животе яйцом [Булатова 1988, с. 21].
Последний пример соотносится с антропоморфными типами «жаворонков» у русских – см. илл. 95 [ЛА МИА, с. Первомайское Инзенского р-на Ульяновской обл.]. Такая форма объясняется своеобразной трактовкой смысла праздника, согласно которой «Сорок сороков, сорок мучеников» – это сорок зарезанных волками мальчиков. «Ну, вот „Сороки“ – ну, почему вот называются „Сороки“? „Сорок сороков – сорок мучеников“, – эти Сороки. Ишли вот сорок мальчиков у школу и волк вот их порвал, порезал, покидал их. И вот он называется: „Сорок сороков – сорок мучеников“. Вот почему „Сороки“ называются они…» [ЛА МИА, д. Ордёнки Козельского р-на Калужской обл.]. Антропоморфный тип «жаворонков» характерен не только для русских [ЛА МИА, с. Чаадаевка Базарно-Сызганского р-на Ульяновской обл.], но и для южных славян, а также встречается в Банате и у румын. Об этом свидетельствуют и названия этих обрядовых хлебцов у болгар и сербов – младенци, младенчипи „младенцы“, а также семантика их румынских наименований – „святые; мученики“ [Агапкина 2000, с. 267].
Илл. 95
Довольно интересным представляется мотив усаживания жаворонков на ткацком стане и украшения их «елочками», подобно тому как обычно украшался свадебный каравай. «Наряжали его – „ёлочки“ на них становили. „Ёлочки“ такие вот [=примерно 15 см] – наряжали бумажки и втыкали жаворонкам в спину. Вот так вот натыкають штуки три-четыри. А ён нарядный, у „ёлочках“ тут, у бумажках! Бумажки красивые. И он долга на стану у хати стоить. Ну, ткуть-то вот, ткуть на нём бабки. Ведь постом это бываеть. ‹…› Эт усем детям. Пять челавек есть детей, и усем детям. ‹…› На стане тока наши „жаворята“ бывають – вот мы, дети, становим. Настановим: там так палки – и тын, бёрда на палках висять. Вот. Мы на эти палочки вот так настановим в рядок их скока – на один день. А потом идуть к вечеру после обеда на вулицу дети, собираются: у кого какие „жаворята“, россказують тама, играють с ими…» [ЛА МИА, д. Марьино (Орлинка) Козельского р-на Калужской обл.].
Связь весенних «жаворонков» с инструментами, предназначенными для прядения и ткачества, по-видимому, не случайна. Например, для изготовления чучел или кукол, применявшихся при проводах масленицы и «проводах весны» [Соколова 1979; Велецкая 1978] нередко использовались прялки, что, по-видимому, объясняется антропоморфной символикой этого важного предмета традиционного обихода, его соотнесенностью с конкретным лицом [см., напр.: Бернштам 1992, с. 14–43]. «Вот „вёсну провожали“ и тут цела улица сходилась, сынок! Выбёгали наряжены, многа и наряженых, цела артель была. Да. И прялку нарядют. ‹…› Её обязывают платком – самую прялку. Из кудели бороду делали, и волосы вот суды делали ей – косы. Всё делали. Даже ребятишки, вон которы умели больно рисовать, нарисуют, привяжут тама, как вроде женщина. Или девчёнку какую. Вот. Ну, как кукла там! Проста „чучело“ раньше называли её. Так и до сих пор называли. Эт всё для игры! И вот и всё играли. И прямо вот в руках несли! Одна кака-нибудь в серёдкых идёт, а её окружают. Да, несёт её наряжену, вот так клонится, вроде [=взад-вперед]… ‹…› [Поносят по селу], ну и всё, расходились по домам. Чья прялка, она её размотает. Тряпки-те бросит, а донце-то опять нужно, сынок!..» [ЛА МИА, с. Радищево Ульяновской обл.].
Куклы или чучела часто используются как символические двойники различных мифологических и обрядовых персонажей. У народов Дагестана (лезгинцы, аварцы) в обряде «вызывания солнца» («Гуни», «бакъшун») девушки сооружали из двух крест-накрест связанных палок или из большого деревянного половника куклу, символизировавшую солнце, надевали на нее платье и платок и обходили селение с песнями, в которых содержалась просьба о прекращении дождя. Собранные во время обхода пожертвования участницы делили между собой у «священного места», оставляя там часть собранного. В селениях Нагорного Карабаха в аналогичном обряде «укрощения дождя» («году-году») «деревянную ложку обтягивали красной материей и надевали на нее платочек. Получалась „красная кукла, изображающая солнце“. Подростки ходили с этой куклой по дворам и пели песни об исчезнувшем солнце» [Гаджиев 1991, с. 83].
