Избранные труды по теории искусства в 2 томах. Том. 2 - Василий Васильевич Кандинский
Между различными голосами «музыки сфер» застают врасплох голоса прошедших эпох, особенно великих. Юности следует тщательно изучать дух этих эпох, и когда она отбрасывает в сторону их формы; ведь эти формы были нужны и неизбежны, в прошлом являлись средствами выражения духа эпохи. В руках сегодняшней молодежи они лишены содержания.
Есть современность и «современность». Современный человек (скажем лучше, человек здравого ума) работает над созданием синтеза. «Современный» человек, без интуиции и благодаря своей «способности мышления», остается связанным с внешней стороной жизни. Он останавливается в двух шагах от поверхности действительной жизни. Это потому, что он забыл прямой контакт с жизнью. От отчаяния и от нужды оглушения. Художник адаптируется с таким «современным» человеком или же вплотную приближается к нему?
Если он хочет «понимать» головой, что доступно чувствам, он должен все вещи чувствовать уже поверх их изнанки. Если «простой» человек (рабочий или крестьянин) говорит: «Я ничего не понимаю в таком искусстве, но чувствую себя словно в храме», — он доказывает этим, что голова его не закружилась еще. Он не понимает, но он чувствует.
Однажды один рабочий сказал: «Мы не хотим специально фабричного искусства для нас, но хотим настоящего искусства, свободного, великого».
Для художника, по существу, нет ничего, кроме одного рецепта: честность.
Человек не может существовать без окружающего мира, но он может освободиться от объекта. Это и есть вопрос, на который я себе позволяю распространиться, так как он существен для сегодняшней живописи и ее будущего.
Утверждение, что выбор объекта не имеет никакого значения для живописи («объект является предпосылкой для живописи»), основывается на заблуждении. Белая лошадь или белый гусь провоцируют эмоции весьма различные. Вы имеете в таком случае: белое + лошадь и белое + гусь.
«Изолированное» белое возбуждает определенное чувство, «внутренний звук». Так же лошадь и гусь. Но эти две последние эмоции утверждают совершенно разное.
Белое облако. Белая перчатка. Белая ваза для фруктов. Белая бабочка. Белые зубы. Белая стена. Белый камень. Во всех этих случаях вы убедитесь, что белое имеет значение вторичное. Оно может стать для художника таким принципиальным элементом, как цвет, однако же во всех случаях оно колоризируется и само по себе «внутренним звучанием» объекта. Объект всегда говорит определенным голосом, который нельзя скрыть. И не случайно, что художники-кубисты работают упорно с музыкальными инструментами и объектами: гитары, мандолины, пианино, ноты и др. Выбор, действительно бессознательный, определяется соответствием музыки и живописи.
Так, не случайно, что в начале нашего времени стали говорить одновременно о «цвете» в произведениях музыкальных и о «музыкальности» живописи.
Будет заблуждением утверждать, что один музыкальный звук или одна краска не провоцируют эмоций. Однако эти чувства крайне ограниченны, или же слишком «просты», или же слишком «бедны» и, наконец, слишком преходящи.
Это случай статичного состояния. Момент динамический начинается с последовательного сочетания не менее двух эмоций: элементов, красок, линий, звуков, движений и др. («контраст»!). «Два внутренних звука». Здесь следует искать малые корни композиции.
Вопрос, не менее сложный в живописи, чем в музыке. В музыке, чистый звук (порожден электричеством), иначе говоря, звук, не колоризированный представленным инструментом, и также звук, исполненный инструментом (пианино, рог, скрипка), «лимитирован» сам собой. Он может быть сильным и слабым, длинным и коротким, но не просит ограничений для себя, как краски на плоскости.
Если нет «внутреннего звука» объекта, то не существует вопроса абстрактного ограничения или ограничения данного объектом. По моему мнению, ограничение, называемое геометрическим, оставляет краске возможность в большей степени провоцировать чистую вибрацию, чем такое ограничение объекта, которое всегда говорит более сильно и более сжато в провокации чистой вибрации о себе (лошадь, гусь, облако...). «Геометрическое» или «свободное» ограничения не представляют объекта, провоцируют, как краски, эмоции, но менее указывают на то, что и объект более свободен, более гибок и, наконец, «абстрактен». У этой отвлеченной формы нет ни брюха лошади, ни клюва гуся. Если вы захотите подчинить объект вашей пластической идее, то вы должны сильно изменить или поменять естественные границы, в соответствии с вашими представлениями. Для удлинения лошади вы должны вытянуть голову или хвост. Это то, что я делал до своих поисков возможностей освобождения от объекта.
Однако, как музыкант может передать свои впечатления-эмоции от восхода солнца без использования звуков поющего петуха, так художник своими чисто живописными средствами для «приукрашивания» своего впечатления утра обойдется без изображения петуха.
Это утро или, скажем, вся природа, жизнь и мироздание полностью окружают художника, и жизнь его души для него является единым источником всякого искусства. Слишком опасно игнорировать значение одной части такого источника (внешнюю жизнь вокруг артиста) или другой (его внутреннюю жизнь); однако это даже более опасно, чем отрезать ногу, так как ее можно заменить искусственной. Здесь отрезается больше, чем нога. Отрезается жизнь в своем собственном творении. Художник, «обкормленный» внешними впечатлениями (жизнь внешняя), изменяет их в своей душе (жизнь внутренняя), действительности и грезе! И не заботится об этом. Результат — творчество.
Таков есть главный закон созидания. Различия выражены исключительно в средствах выражения (внутренняя жизнь) «рассказа», «с» или «без» петуха.
В основном все художники (не «артисты») похожи первой частью такой основы (восприятие внешней жизни) (не существует правил без исключения, конечно!). Их различие находится во второй части (внутренняя жизнь), и прежде всего — в манере выражения. Почему же, следуя себе, художнику «абстрактному», я воскликну: «Да здравствует петух!» — и партия враждебная кричит: «Смерть треугольнику!?»
Как существует уже долго музыка со словами (я говорю в основном), песня и опера и музыка без слов, музыка чисто симфоническая, «чистая» музыка, так существует тоже более двадцати пяти лет время и живопись с объектом и без объекта.
По моему мнению, вопросу о форме придают слишком большое значение. Я писал лет двадцать пять тому назад: «В принципе вопроса формы не существует» («Синий всадник»).
Вопрос формы всегда имеет личный характер, следовательно, относителен. Разумеется, человек связан с прошлым, настоящим и ... будущим. Только отдельные «конструктивисты» прокламируют, что «не существует вчера и завтра, только исключительно сегодня». В добрый час!
И не форма, которая создает наши естественные связи с прошлым, но сходство определенных граней современного духа с духом важных прошедших эпох.
Треугольник провоцирует живые чувства, так как сам есть существо живое. Это художник, который использует треугольник механистически, без внутреннего чувства, убивает его живое существо. Все тот же артист, который убил петуха. Но как и «изолированный» цвет, «изолированный» треугольник не достаточен для произведения искусства. Это также закон «контраста». Не следует во всяком случае забывать силу такого
