Колдовство - Чарльз Уолтер Уильямс
Все это совсем не похоже на то, что происходило почти повсеместно. У испанской инквизиции хватало своих особых врагов — еретиков, морисков[126], марранов[127], и она преследовала их довольно жестко. Люди могут быть очень решительными, когда дело касается их убеждений. Но какой бы ни была причина, несмотря на все протесты и жалобы, «невозмутимое высшее правосудие сохраняло мудрую умеренность»[128]. Инквизиция поставила под сомнение именно те методы, которыми пользовались в судах Европы. Судьям было запрещено задавать наводящие вопросы, угрожать подследственным и намекать на то, каких именно признаний от них ждут — то есть запрещено было как раз то, что всячески поощрял «Молот ведьм». Вместо огульных обвинений в колдовстве инквизиция предложила в ходе проповедей объяснять, что порча урожая связана, прежде всего, с погодными условиями, а не с происками ведьм; инквизиция допускала чисто формальное отречение, и в конце концов сумела настолько гуманизировать свои суды, что до 1600 года женщина, дважды заявлявшая о своих плотских связях с инкубом, оба раза выходила на свободу. Еще одну женщину, обвинявшую себя и других в колдовстве, приговорили к порке не только и не столько за колдовство, сколько за клевету и ложные обвинения. Многие обвиняемые на словах примирились с Церковью, их приговаривали к покаянию, но ни о каких ограничениях в еде или образе жизни речи не шло, хотя чисто формально многие из них могли считаться еретиками.
В таких условиях колдовская статистика либо не пополнялась совсем, либо пополнялась довольно скромно. Правда, если в деле возникал договор с темными силами, суды инквизиции могли выносить весьма серьезные приговоры. Если такой договор имел место, дело квалифицировалось как связанное с ересью. Но и в этом случае суды могли обойтись отречением от договора и сотней ударов кнутом, возможно, еще и изгнанием на несколько лет. А вот с астрологией инквизиция боролась очень серьезно, по-видимому, из-за опасности ереси и отрицания веры в свободу воли. Так в 1582 году Верховный трибунал инквизиции предпринял решительные действия против университета Саламанки, где активно преподавали астрологию. Однако к астрологии относились терпимо, если речь шла о погоде, видах на урожай, событиях в мире вообще, мореходстве и медицине, а также о выявлении у новорожденных (особенно из знатных семей) определенных склонностей и телесных качеств.
Важнейшим событием стало посещение Наварры инквизитором Алонсо Салазаром де Фриасом в 1611 году. Если король Яков в Англии не особенно раздумывал, подписывая приговоры, то Салазар вел себя весьма осторожно и сдержанно. В Наварре в это время был засвидетельствован всплеск слухов, связанных с колдовством, жители от страха готовы были перейти к самосудам, и светские власти действовали заодно с Верховным судом инквизиции.
В результате состоялось масштабное аутодафе, в ходе которого двадцать девять из пятидесяти трех жертв были признаны виновными в колдовстве, причем пятерых из них осудили посмертно, поскольку они скончались в ходе следствия в тюрьме. Из двадцати четырех оставшихся пятерых приговорили к бичеванию, шестерых — к костру, прочих, видимо, приговорили к суровому покаянию. Это случилось в ноябре 1610 года. К следующему марту Верховный совет обеспокоился происходящим, опубликовал «Эдикт милосердия»[129], и отправил Салазара опять в Наварру. Он пробыл там с мая 1611 года по январь 1612 года, а свой отчет представил в марте.
Данный отчет может считаться одним из любопытнейших документов Церкви, и не только в связи с колдовством. Салазар был инквизитором и судьей; он пользовался полным доверием Священной канцелярии. Он признавал, что «перед лицом Священного Писания и учения отцов и богословов вряд ли можно отрицать абстрактную возможность договора с дьяволом и дьявольского вмешательства в человеческие дела». Но Салазар был умным и не злым человеком. Он хорошо представлял, что такое допросы подследственных, и позволил себе усомниться в представленных доказательствах. Еще в первый свой приезд он высказывал сомнения в истинности доказательств, но тогда его не услышали.
«Салазар принял восемнадцать сотен заявителей (согласно Эдикту милосердия), из которых тысяча триста восемьдесят четыре были детьми в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет, из них восемьдесят один отказался от ранее сделанных признаний». В «Истории испанской инквизиции» д-р Ли пишет: «Салазар устраивал перекрестные допросы, осматривал обвиняемых, проверял и перепроверял показания. Он пришел к выводу, что около тысячи шестисот человек были обвинены ложно. Так, например, ему донесли о шабаше, проходившем на том самом месте, где в это время находились его помощники. Он допрашивал женщин, признававшихся в плотской связи с демонами. Их обследовали врачи и признали девственницами. Он передал на исследование множество волшебных мазей и зелий, все они оказались поддельными и не содержали ни малейших следов магии. Он изучил методы, которыми велись допросы, и пришел в ужас. Он проверял слухи и отыскивал детей, от которые, как это часто случается, эти слухи исходили. В конце концов, он вынужден был констатировать: «Учитывая вышесказанное со всем христианским смирением вынужден сообщить, что не обнаружил даже признаков хотя бы одного колдовского акта, в равной степени как и посещения шабашей или присутствия на них, ни одного случая нанесение телесных повреждений с помощью магии или других подтвержденных фактов. Расследование значительно усилило мои прежние подозрения, что одних только показаний соучастников, не подкрепленных строгими доказательствами, недостаточно даже для ареста, не говоря уже о приговорах. Более того, мой опыт привел к убеждению, что из тех, кто прикрывается Указом о милосердии, более трех четвертей ложно обвиняют себя и своих сообщников. Я полагаю, что они сами пришли бы в Инквизицию, чтобы отозвать свои признания, если бы не страх наказания. Боюсь, что мои призывы без боязни относиться к инквизиции не были должным образом обнародованы, и я также боюсь, что в мое отсутствие комиссары, которым по вашему приказу я предписал делать то же самое, действуют без должного рвения, но с возрастающим усердием обнаруживают с каждым часом все больше ведьм и шабашей, чем прежде.
Кроме того, я также уверен, что в нынешних условиях нет необходимости в новых расследованиях или в продлении существующих, а скорее в том, что при скорбном состоянии общественного сознания каждый новый процесс о колдовстве приносит несомненный вред и порождает новое зло. Я пришел к выводу, что в деревне не было ни колдунов, ни чародеев, пока о них не стали говорить и
