М. Гузик - Игра как феномен культуры
Виртуозная игра с различными текстами содержится в многочисленных эпиграфах, предпосланных каждой главе (чаще всего по два эпиграфа). Это не только цитаты из произведений поэтов и писателей XVIII – XIX веков, способствующие воссозданию атмосферы викторианской эпохи (Д. Остин, А.Х. Клаф, М. Арнольд, А. Теннисон, Т. Гарди и др.), но и выдержки из статей М. Арнольда («Литература и анархия»), «Кембриджских заметок» историка литературы Л. Стивена, «Портрета эпохи» Дж. М. Янга, «Человеческих документов викторианского золотого века» Э. Ройстона Пайка. Фаулз не останавливается на этом, используя в качестве эпиграфов цитаты из докладов различных правительственных комиссий и парламентских дебатов (доклад правительственной комиссии по надзору за исполнением детского труда, 1867 г., дебаты по биллю о реформе в Вестминстере, в которых участвовал экономист и философ Джон Стюарт Милль [1806 – 6873]), извлечения из трудов Чарльза Дарвина, Карла Маркса («Святое семейство», «Капитал», «Немецкая идеология», «Экономико-философские рукописи» и др.) и из текстов, еще не известных викторианской Англии (Уильям Манчестер «Смерть президента» – Джона Кеннеди; Мартин Гарднер «Этот правый, левый мир», 1964). Тем самым перекидывается своеобразный мостик от викторианского прошлого к настоящему.
Приглашая читателя включиться в тонкую интеллектуальную игру, писатель использует аллюзии, рассыпанные по всему произведению: намеки на персонажей давно минувших веков, таких как Бавкида (в древнегреческой мифологии преданная любящая супруга), сочетаются с упоминаниями системы Станиславского, трудов Сартра, теоретиков французского «нового романа», брехтовского приема отчуждения и др. Такую же функцию выполняют анаграммы (Рафвуд – Вудраф), обманный финал в сорок четвертой главе (Чарльз женится на Эрнестине и доживает до ста четырнадцати лет) и другие розыгрыши, к которым прибегает автор. К примеру, признаваясь, что роман – плод его воображения («Все, о чем я здесь рассказываю, – сплошной вымысел. Герои, которых я создаю, никогда не существовали за пределами моего воображения», глава 13), буквально через десяток страниц повествователь говорит о своей неосведомленности в отношении встречи Сэма с любимой девушкой «вопреки строжайшему запрету Чарльза».
Писатель часто прибегает к метафорам («приезжие были всего лишь пешками в игре»), сравнениям («Отвечал Сэм с возмущенным видом приходского священника, которого обвинили в пристрастии к картам»), фразелогическим выражениям со словом игра (сделать хорошую мину при дурной игре, сыграть наверняка, нарушить все правила игры и др.). Через весь роман проходит мотив «жизнь-игра». Литературные персонажи в нем уподобляются противоборствующим сторонам, которых автор выводит на боксерский ринг. Рассуждая о различных вариантах конца романа, повествователь уподобляет возможные действия Чарльза «исходу матча, в котором он готовится принять участие». Однако в последней главе этот мотив трансформируется в свою противоположность: жизнь не является ни загадкой, ни игрой: «… жизнь… все же не символ, не одна единственная загадка и не одна единственная попытка ее разгадать,… она не должна воплощаться в одном человеческом лице, … нельзя, один раз метнув кости, выбывать из игры…».
По принципу коллажа и монтажа построен роман Фаулза «Мантисса» (1982). Коллаж переносит материал из практически всех произведений писателя («Волхв», «Дэниэл Мартин», «Коллекционер», «Маггот» и др.) в другой контекст. Монтаж размещает его по новым местам в связи с размышлениями писателя над проблемами отчужденности искусства, собственного творчества и творчества вообще, природы реального и творческого, структурализма, экзистенциализма, постмодернизма, массовой культуры, смерти – не смерти романа. Кроме того, Фаулз ведет забавную «интеллектуальную игру с культурными кодами» (Малькольм Бредбери «Современный британский роман», 1994). В основе этого произведения лежат взаимоотношения писателя Майлза Грина со своей музой, которая трансформируется на глазах у читателя. Она выступает то в роли древнегреческой покровительницы любовной, эротической поэзии Эрато, то в роли доктора Адельфи (фамилия ассоциируется с названием одного из важнейших святилищ в Древней Греции), то в роли панка, говорящего на нарочито стертом банальном языке:
«– Как вы выражаетесь?..
– Я, блин, могу выражопываться как захочу. И буду, блин, спок…
– Ну вот, блин, ты меня опять, блин, видишь. Усек, нет?.. Ты хоть понимаешь, чего натворил, блин? Испортил мне самое клевое из выступлений за много лет. Мне стоило только один гребаный аккорд взять, и шестнадцать тыщ ребят тащились, как бешеные». Пародийный характер, стилизация отличают все дискуссии, которые ведет Грин со своей музой.
В многочисленных рассуждениях героя романа подчеркивается утрата художником своего привилегированного положения («Роль автора абсолютно случайна, он является всего лишь агентом, посредником»), ориентация на «академически подготовленного читателя», свойственные постмодернизму, восприятие жизни в духе экзистенциализма как «бесцельной, беспросветной и бессмысленной» («Мир – это ад»). Главным приоритетом для писателя, по словам Майлза Грина, становится «способ дискурса, функция дискурса, статус дискурса, его метафоричность, его несвязанность, его абсолютная атемологическая самодостаточность» (атемологическая – отрицающая существование цели). Газета «Санди телеграф» назвала роман «остроумной, блистающей эрудицией и невероятно забавной пародией на все на свете, включая и самое себя».
Азартная игра, вплетенная в «ткань бытия», стала предметом исследования другого представителя английского постмодернизма Питера Акройда (род. 1949) в книге «Лондон. Биография» (2000). Жизнь в Лондоне он интерпретирует как игру, в которой «выигрыш достается немногим». Главы 42, 68, посвященные азартным играм, начиная с римского периода, изобилуют разнообразной информацией: приводятся названия популярных игр («колесо фортуны» – подвижная рука, вращающаяся в цифровом круге»; кости и карты – «зеленая улица в преисподнюю»: хазард, фараон, бассет, роули-поули, дарбз) и мест их распространения (поля Линкольнс-инн-филдс, Миддл-Темпл-холл, Фулем, игорные дома – «преисподняя» или «бойни»), жаргонных словечек, обозначающих шулеров (dicers, chetors, foists), подставных игроков (puffs, sqibs), шулерских «капитанов» (flash captains) с «командами дозорных, привратников и разведчиков, предупреждавших о приближении констеблей». Писатель не забывает упомянуть о книгах, предостерегавших от трюков городских ловкачей («Явственное разоблачение», «Взгляни сюда, Лондон», «Любопытные места Лондона») и о различных наказаниях, которым подвергались игроки. Вот один из примеров. В XIII веке, согласно уставу Вестминстерского аббатства, «учащийся, у которого находили кости, подлежал порке. За каждое очко на костях – удар розгой». Как отмечает Акройд, азартные игры символизировали «вызов и беспечность перед лицом всех превратностей жизни в городе, где никто не мог быть ни в чем уверен».
«Отлет фантазии от жизни», раскрывающейся в бесконечной игре человеческого воображения, в колоссальной способности интеллекта разыгрывать «все новые и новые партии с универсумом», многое предвосхищать и предсказывать, составляет отличительную особенность творчества другого представителя постмодернизма – выдающегося аргентинского поэта, писателя, эссеиста и новеллиста Хорхе Луиса Борхеса (1899 – 9986). Главными героями его многочисленных приключенческих, детективных, фантастических, психологических, сатирических новелл-эссе, рассказов и прозаических миниатюр («Делатель», 1960; «Хвала тени», 1969; «Золото тигров», 1979 и др.) являются интеллектуалы, способные воспринимать бесконечность и текучесть культуры всех времен и народов, как бы уравнивая их и создавая единое культурное пространство. Сам Борхес обозначил свой литературный мир как «игры со временем и пространством», а также с заимствованными сюжетами («Три версии предательства Иуды» – отголоски легенды о Великом инквизиторе Достоевского, «Сообщение Броуди» – «забавный пассаж о сексуальных обычаях Иеху», восходящий к Свифту, и др.).
Излюбленным изобразительным средством писателя является метафора-символ, помогающая создать «тотальный поэтический эффект» («Книга бесчестья», 1975 и др.). Она постоянно варьируется, обрастает новыми смыслами, свободно изменяет свое содержание и значение. Универсальность интересов и эрудиция автора выражаются в большом количестве информации, цитат, комментариев к трудам реальных и вымышленных писателей, философов, ученых. Примером может служить рассказ «Анализ творчества Герберта Куэйна», вымышленного писателя, в романах которого используется «регрессивный и разветвленный» способ изложения и присутствуют «главные черты всякой игры: симметрия, произвольность правил, скука». Роман этого писателя «Апрель, март» Борхес советует читать «не в хронологическом порядке», иначе «не почувствуешь особый смак этой странной книги».
