Юрий Виленский - Доктор Булгаков
«Я о милосердии говорю…» Тихий голос Булгакова становится все слышнее, а мировосприятие все притягательнее. Это нежное и мужественное видение жизни, быть может, особенно нужно сегодняшней медицине.
Глава IV
ЧЕХОВ, БУЛГАКОВ, ВЕРЕСАЕВ
Шубинский переулок в Москве… Совсем рядом несутся потоки машин. Невдалеке Смоленская площадь. Если прислушаться, доносится шум Киевского вокзала, а здесь, за корпусами гостиницы «Белград», тишина, и обстановка как бы переносит нас в 20-е годы. Мемориальная доска на одном из зданий напоминает, что тут жил Викентий Викентьевич Вересаев.
Эту дверь так же, как и калитку чеховского сада в Ялте, в минуты радостные и грустные не единожды открывал Михаил Афанасьевич Булгаков. «Мы бывали у Вересаевых не раз, — вспоминала Любовь Евгеньевна Белозерская. — Было что-то добротное во всем его облике старого врача и революционера. Общность переживаний, связанная с первоначальной профессией врача, не могла не роднить их». Такое же сродство душ сближало В. В. Вересаева и А. П. Чехова, и, несомненно, эти же чувства владели М. А. Булгаковым, когда в 20-х годах оп вновь и вновь переступал порог чеховского дома в Аутке. Символично, что в старом застекленном шкафу в чеховском кабинете в Ялте стоят рядом последнее прижизненное издание «Каштанки», предназначенное специально для детей и особенно нравившееся Антону Павловичу, «Записки врача» 1902 года выпуска с вересаевским автографом, и здесь же, в этом доме хранится «Дьяволиада» Михаила Булгакова с его дарственной надписью Марии Павловне Чеховой.
Как сложилась неразделимая нравственная связь, объединяющая судьбы трех выдающихся писателей-врачей? Начнем наш рассказ с начала века.
В. В. Вересаев вместе с А. М. Горьким впервые посетил Антона Павловича Чехова в середине апреля 1903 г., а затем через несколько дней вновь пришел к нему. Они обсуждали рассказ «Невеста».
Пыльная улица, очень покатый двор, по которому расхаживал ручной журавль, чахлые деревца у ограды — так описывает Викентий Викентьевич свои первые впечатления. Антон Павлович покашливал коротким кашлем. На стене было объявление «Просят не курить…» Чехов был уже очень болен, но Вересаев как-то особенно затронул его сердце, оправдав ожидания и заочные впечатления. В мае оп отправил ему из Ялты «Остров Сахалин» с теплой надписью, вскоре писатели обменялись фотографиями. А. П. Чехов упомянул об этих встречах в письмах А. С. Суворину и А. И. Куприпу, а Ольгу Леонардовну Книппер-Чехову, еще до личного знакомства с Викентием Викентьевичем, просил передать, что Вересаев ему очень правится. Характерно, что «Записки врача» Антон Павлович сохранял среди наиболее дорогих ему книг в личной библиотеке в Ялте, а брошюру Вересаева «По поводу «Записок врача»» передал в городскую библиотеку в Таганроге.
Автора «Невесты» уже не стало, а Вересаев, мобилизованный в качестве врача, находился па русско-японской войне, когда в 1905 г. устои Российской Империи пошатнулись. «Пир свободы кончился. Начиналось похмелье. Со всех сторон вздувались кроваво-черные, мстительные волны» — так завершил Вересаев свои записки «На японской войне», созданные в трудный период безвременья, через шесть лет после «Записок врача». Эти кроваво-черные волны, конечно же, видел в те мрачные месяцы и юный киевлянин Булгаков…
И вот спустя почти двадцать лет, когда оживал после засухи чеховский сад, в мемориальный дом-музей, открытый в советской Ялте «ввиду исключительного внимания к трудам и литературным заслугам умершего писателя Антона Павловича Чехова», в числе первых десятков посетителей пришел автор «Белой гвардии».
Л. Е. Белозерская вспоминала, что Булгаков любил Чехова, но не фанатичной любовью, а какой-то ласковой, как любят умного, старшего брата. Он особенно восторгался записными книжками Антона Павловича. Письма его знал наизусть. Однажды он спросил Любовь Евгеньевну, какое из литературных произведений ей нравится больше всего. И услышав, что, по ее мнению, это «Тамань» Лермонтова, заметил: — «Вот и Антон Павлович так считает». И тут же назвал письмо Чехова, где это сказано (А. П. Чехов говорит о «Тамани» как доказательстве тесного родства сочного русского стиха с изящной прозой в письме Я. П. Полонскому от 18 января 1888 г. — Ю. В.).
В квартире Булгакова на Большой Пироговской, где впоследствии в гостях у Михаила Афанасьевича неоднократно бывала и Мария Павловна Чехова, на книжных полках, в ряду собрания русских классиков — Пушкина, Лермонтова, обожаемого Гоголя, Льва Толстого, Алексея Константиновича Толстого, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Тургенева, Лескова, Гончарова — стояли и тома Чехова, и, возможно, именно их он раскрывал в те годы особенно часто. По словам М. Булгакова, приводимым П. С. Поповым, чеховские мотивы в творчестве писателя особенно явственно отразились в образе Лариосика в «Белой гвардии» и «Днях Турбиных». Характерно, что после одиннадцатидневного путешествия из Житомира в Киев Ларион Ларионович Суржанский приносит с собой к Турбиным единственную ценность — завернутое в рубашку собрание сочинений Чехова. В пьесе «Дни Турбиных» в устах Лариосика в обращении к Елене Васильевне звучит чеховское: «Мы отдохнем, мы отдохнем…»
И действительно, вихрь перемен в семье Турбиных, на которых обрушились бури гражданской войны, отражает острое нервическое ощущение — смятение и усталость людей в дни раскола страны. Необходимость передышки, надежды на мир и покой — булгаковские мысли; вспомним его строки из письма, адресованного в 1923 г. родным в Киев: «Право, миг доброй воли, и вы зажили бы прекрасно». Но в «Днях Турбиных» они звучат в классической фразе из «Дяди Вани».
«Я читал вступительную статью «О чеховском юморе»… Молодцы актеры. «Хирургия» выручила и история о том, как чихнул чиновник». Это строки из «Записок на манжетах» о владикавказском периоде жизни Булгакова, ретроспектива вечера в областной народной драматической студии 14 октября 1920 г., где, как извещала местная газета «Коммунист», в 1-м отделении вступительное слово «Чеховский юмор» прочтет М. А. Булгаков и актеры Минин, Аксенов, Поль и Дивов прочтут рассказы «Скорая помощь», «Хамелеон», «Хирургия» и «Дипломат», а во 2-м отделении слово «Чехов в воспоминаниях современников» произнесет Юрий Слезкин и те же актеры прочтут рассказы «Маска», «Заблудшие», «Оратор», «Канитель», «Смерть чиновника» и «Лошадиная фамилия».[6]
«… Я развернул листок с надписью: «Штаты». В Лито полагается восемнадцать человек. Смутно я лелеял такое распределение:
Инструктора по поэтической части:
Брюсов, Белый… и т. д.
Прозаики:
Горький, Вересаев, Шмелев, Зайцев, Серафимович и т. д.» {120}.
Но когда Михаил Булгаков услышал имя человека, которое по праву должно стоять в этом ряду и на которого он, быть может, похож более всего «внутренней свободой и жизнью на средства своей души», — имя Чехова, когда в его жизнь вошли гусь Иван Иваныч и кот Федор Тимофеич, собака Каштанка и ее хозяин Федюшка, когда он ночами, со слезами, долго думал о горькой доле Ваньки Жукова? Несомненно, это произошло еще в до-гимиазические годы, в доме в Кудрявском переулке, в далеком-далеком детстве, где светила отцовская лампа, мерцали корешки любимых книг и звучал мамин голос. Ведь в домашней библиотеке Афанасия Ивановича Булгакова были и чеховские «Пестрые рассказы», и «Детвора», и «Каштанка» и другие издания. Чехов сопутствовал гимназисту и студенту Булгакову и дальше, когда он, сам любитель розыгрышей и сочинитель смешных сценок, конечно же, увлекался его юмористическими рассказами. «Чехов читался и перечитывался, непрестанно цитировался, его одноактные пьесы мы ставили неоднократно, — писала К. Г. Паустовскому сестра писателя, Н. А. Булгакова-Земская. — Михаил Афанасьевич поразил нас блестящим, совершенно зрелым исполнением роли Хирина (бухгалтера) в «Юбилее» Чехова» {121}.
В названиях домашних булгаковских водевилей, например, «С мира по нитке — голому шиш», где действовали Доброжелательница солидная, Доброжелательница ехидная, Просто доброжелательница и Хор молодых доброжелателей, словно чувствуется отголосок стиля Антоши Чехонте. Да и выбирая «Хирургию» в качестве спасительного средства в голодной владикавказской атмосфере, воссоздавая в памяти образы фельдшера Курятина «с выражением чувства долга и приятности на лице» и бедного дьячка Вонмигласова, терпящего муки в зубоврачебном кресле, Булгаков, возможно, также вспоминал Киев и, в частности, чеховские вечера, на которых выступал Павел Николаевич Скуратов — актер любимого семьей Булгаковых соловцовского театра. Упоминание об этих вечерах автор обнаружил в газете «Киевское слово», в номерах за июль 1904 г., когда в связи с кончиной А. П. Чехова газета посвятила ему ряд публикаций. Одна из статей принадлежала перу П. Н. Скуратова. Он же, в летних театрах Пущи-Водицы и Святошина, организовал концерты, где выступил с программой «Новые и старые рассказы А. П. Чехова». Гимназист Булгаков, очевидно, не мог пропустить эти выступления, ставшие событием в культурной жизни города.
