В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века - Константин Бурмистров
Здесь рухнул смерч вселенских «Нет» и «Да».
От Моря Бурь до Озера Видений,
От призрачных полярных взгромождений,
Не видевших заката никогда,
До темных цирков Mare Tenebrarum
Ты вся порыв, застывший в гневе яром,
И страшный шрам на кряже Лунных Альп 607.
И вспомним одно из наиболее известных стихотворений Поплавского:
Тэнэбрум марэ – море темноты.
Пройдя пролив чернила, мы в тебе…
Летят утопленники в море пустоты.
В тэнэбрум марэ – море темноты 608.
Есть основания также полагать, что на восприятие Поплавским образа Люцифера могла оказать влияние и известная статья В. И. Иванова «Пролегомены о демонах» (1916), вошедшая в его сборник «Родное и Вселенское» (1917). В этом тексте Люцифер, «дух возмущения», богоборчества, эгоизма, выступает как вдохновитель человека на творческий подвиг и, фактически, «отец культуры». Иванов пишет:
…вся человеческая культура созидается при могущественном и всепроницающем соучастии и содействии Люцифера, <…> наши творческие, как и наши разрушительные энергии – в значительной части его энергии, <…> через него мы бываем так красивы смелостью почина, дерзостью самоутверждения, отвагою борьбы – и пусть даже несчастны, но и самим красивым страданием нашим так горделиво упоены;
…воздействие это заключает в себе, на первых порах, и необычайную духовную возбудительность: могущественно повышает и обостряет оно все бытийственные и творческие энергии человека. <…> действие в человеке люциферических энергий <…> составляет естественную в этом мире подоснову всей исторической культуры609.
Сходные рассуждения мы обнаруживаем у Поплавского. «Я теперь скромнее и честнее, – признается он, – я понял свою люциферическую природу, и я ищу другого Люцифера, который бы растаял в моем присутствии, тогда и я обращусь, но не раньше. <…> Я же тоскую от богатства. Но это – если Бог хотел меня Люцифером в общей гармонии мира…»610 И далее, в другом месте:
Но Люцифер пал раньше. Ему Бог дал абсолют воли и чистоты. Но отделил ее от себя, дал ему, может быть, слишком много, и Люцифер соблазнился о своем богатстве611.
Отметим также, что Иванов в своей статье возводит само происхождение представления о Люцифере к каббале:
…образом Люцифера обязаны мистики каббалистическому преданию612.
На отношение Поплавского к каббале не могли не повлиять и теософские книги. О том образе каббалы, какой мог сложиться у читателя сочинений Е. П. Блаватской и ее последователей, мы уже подробно говорили выше. Достаточно констатировать, что Поплавский мог узнать из сочинений Блаватской о таких концепциях каббалы, как бесконечный Абсолют Эйн-соф, первочеловек Адам Кадмон, эманация сфирот613; вместе с тем основательницу Теософского общества едва ли всерьез занимал вопрос о каббалистическом понимании метафизики пола.
Намного больше информации на эту тему могли дать Поплавскому уже хорошо нам знакомые сочинения Папюса, врача и оккультиста, подобно Поплавскому несколько лет изучавшего в парижской Национальной библиотеке книги по магии, каббале, Таро, алхимии и подобным материям. Автор около 20 книг, член Теософского общества, Каббалистического ордена Розы-Креста и еще нескольких оккультных и парамасонских организаций, Папюс известен, в частности, благодаря своему многократно переизданному и переведенному на разные языки труду о каббале «La Cabbale. Tradition secrète de l’Occident» (1892). Хотя Г. Шолем относился к познаниям этого автора в каббале крайне пренебрежительно, стоит отметить, что Папюс был любознателен и пунктуален: в своей книге он использовал сочинения многих христианских каббалистов (в том числе Кнорра фон Розенрота и Ф. Й. Молитора), ученых-гебраистов, востоковедов, а также переводы каббалистических текстов, включая Зоѓар и сочинения лурианской каббалы. Мужской и женский принципы мироздания, их роль в космогонических процессах обсуждаются в разных местах этой книги, с которой, вне всякого сомнения, Поплавский должен был познакомиться.
Наконец, Поплавский, судя по уже известным нам спискам прочитанного и выпискам в дневниках, был знаком с 6-томным французским переводом главного текста каббалистической традиции – книги Зоѓар, изданным в начале ХX века614, – или же, по крайней мере, с его 1-томным сокращенным вариантом, увидевшим свет в 1925 году615. Мы уже упоминали выше этот перевод. Он был выполнен неким якобы «албанским аристократом» Жаном де Поли (Jean de Pauly; 1860–1903), под именем которого (предположительно) скрывался крещеный еврей из Галиции Пауль Мейер, и оказал огромное влияние на восприятие каббалы в Европе начала ХX века. Благодаря его появлению образованная публика впервые получила возможность познакомиться с главной книгой каббалы во всей ее полноте; этой возможностью воспользовались и такие философы русского Серебряного века, как С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, А. Ф. Лосев и др.616
Поскольку этот перевод имел определяющее значение для понимания каббалы в России начала ХX века, имеет смысл сказать пару слов о том, как его оценивал Гершом Шолем. Этот крупнейший исследователь еврейского эзотеризма столкнулся с ним еще в юности, в 1919 году, о чем подробно и красноречиво рассказал в ивритской версии своих воспоминаний (в немецком варианте автобиографии Шолема этот эпизод передан очень кратко):
Переводчик, сначала называвший себя по-немецки Johannes von Pavly, затем по-французски Jean de Pauly, и выдававший себя за албанского дворянина, вне всякого сомнения, был крещеным евреем из Восточной Галиции, <…> и эта удивительная, если не сказать патологическая фигура не может не вызвать интереса. <…> Перевод этот получил награды, хвалебные и восторженные отзывы. Им пользовались как надежным источником, его часто цитировали в исследованиях по истории религии… <…> Этот человек, еврей, неплохо знакомый с этой книгой (то есть с Зоѓаром. – К. Б.), оказался благочестивым католиком. Мало того, он приложил все усилия, чтобы привнести в текст Зоѓара христианские догматы о Троице, Воплощении и рождении Мессии при помощи святого духа и путем непорочного зачатия. Вдобавок он еще «пошутил», присовокупив к своему переводу около 500 страниц примечаний, состоящих сплошь из выдуманных цитат. <…> Фальсификация тысяч цитат из книг, в которых ничего подобного не говорилось, из источников, которых не существовало вовсе, поразила меня. Переводчик был гений изобретательности и выдумки. <…> [Редактор книги раввин Ш. Бек] не подозревал, что имеет дело с авантюристом и мошенником617.
Так или иначе, именно из этой книги заинтересованные читатели, к числу которых, безусловно, принадлежал и Поплавский, могли узнать о мире
