В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века - Константин Бурмистров
Фрагменты этого сочинения под разными названиями580 разбросаны по архивам. Можно предположить, что Поплавский собирался написать на эту тему отдельную книгу, а также то, что значительная часть этого текста нам сегодня недоступна.
Что же это было за сочинение? О чем говорится хотя бы в известных нам фрагментах (см. ил. 25–26)? Просто перечислим основные вопросы, которые в них затрагиваются. Творение мира как результат жажды и зачатия, процессов взаимодействия между мужскими (субъективными) и женскими (объективными) силами, описываемых в сексуальных терминах. Проблемы определения природы и взаимоотношений разума и воображения, субъекта и объекта, личности и индивидуальности581, телесного, душевного и духовного, мистической телесности; проблема разделения единства, распада изначальной андрогинности на два пола; и т. д.
Обсуждая все эти вопросы, Поплавский использует доступный ему арсенал эзотерических, религиозных, философских взглядов, цитаты из Зоѓара соседствуют с отсылками к диалектике Гегеля, Блаватская – с Фихте, идеи «западного оккультизма» – с таковыми «восточного». Вот лишь один из характерных примеров из этого сочинения:
В[опрос]: Но если первое творение означалось Тобою как совокупление неизвестного отца с матерью-пространством, астр[альный] св[ет] как семя тоже должен участвовать в аналогии.
О[твет]: Да. Творение как раз и началось с истечения семени-логоса неизвестного Творца, и первое его лицо есть не-сущая жена Девапракрити582, Сефира Кетер. Затем сын ее, совокупляясь духовно с нею, порождает семь сыновей второго семейства. Но в том-то и весь вопрос о мотиве творения, что истекло ли семя мира от отца к матери произвольно и жертвенно, то есть непорочно, или же непроизвольно и сладострастно, то есть как то предполагал Платон, говоря, что Эрос – сын Пороса, Богатства, и Пении, Бедности583. Причем Порос, напившись амброзии, то есть находясь в переизбытке бытия и выйдя из дома Богов в сад, то есть начав уже опускаться в низшую сферу, заснул, и во сне Пения приблизилась к нему и исторгла у него Астральный Свет – семя творения.
Очевидно, что Поплавский работал над этим трудом на протяжении нескольких лет, поскольку еще в декабре 1930 года в его дневнике встречается такая запись:
Близость Рождества, тоска о Танечке… <…> 50 страниц Каббалы, скитанья в тумане, угрызения совести584.
Полутора годами позже, в августе 1932 года, он пишет в дневнике по-французски:
Matériaux et remarques sans suite pour la Cabbala sexualis.
Pour toi pour que tu comprennes ce que tu sus sans comprendre et ce que je n’aurais jamais appris sans toi, mourant de tristesse quoique nous sommes les enfants du même ange de la peur, peur de la mort pour moi, pour toi peur du sacrilège, pour que tu t’arrêtes de descendre et moi je m’arrêterais de monter vers la grande Lumière qui aveugle tout souvenir – un jour de pluie de grandes conversations perdues dans la tristesse des capes (21. VIII. 1932)585.
Смысл этой записи может быть понят в контексте рассуждений на сходные темы, которыми изобилуют дневники Поплавского того времени. Тогда же, в декабре 1932-го, он пишет о человеческом теле как «каббалистическом чуде»586. Тема «божественной телесности» неоднократно упоминается в дневниках, составляет предмет важнейших разговоров в романах, обнаруживает себя и в стихах. «Жизни же нет вне плоти, – рассуждает Поплавский 1 декабря 1932 года. – Ни в духе, ни в теле. Даже в духе ее больше, чем в теле, страшном обнаженном (оскверненном) теле выпавших из жизни. Что же есть плоть? Плоть есть величайшее живое чудо, для которого ни духовной, ни телесной жизни недостаточно. <…> Чистая духовность еще скорее губит чудо плотской жизни, чем чистая телесность, которая все-таки, любя мгновеньями, поднимается до нее»587.
«Мужчина без женщины не бывает в Боге» (Каббала), —
записывает Поплавский 1 января 1933 года очень важную для него мысль, почему-то относя к каббале известное место из 1‐го Послания к Коринфянам588. Отметим, что ведущие литературные критики русской эмиграции, В. Ф. Ходасевич и Г. В. Адамович, единодушно характеризовали поэзию Поплавского как «женственную». Ходасевич отмечал «женственный, неврастенический стыд Поплавского»589, Адамович же, после кончины поэта, писал, что
все неслось, все стремительно летело куда-то в этом измученном и духовно-женственном сознании, неспособном дать ровный блеск, но сиявшем несравненными вспышками…590
5.4.1. Источники
Чтобы попытаться понять причины интереса поэта к тому, что он называет «каббалой», или «каббалистикой», в связи с «мистикой пола», важно прояснить вопрос о возможных источниках, которыми он мог при этом воспользоваться. Анализ доступных нам его текстов позволяет нам сделать на сей счет нижеследующие предположения.
Одним из наиболее очевидных источников информации о каббале, и, в частности, о «каббалистической» мистике пола, были сочинения уже знакомого нам Элифаса Леви Захеда (1810–1875), католического диакона, отказавшегося принять священство и посвятившего себя теории и практике церемониальной магии, оккультизма, каббалы и системы Таро. Поплавский читал его наиболее известный труд «Догма и ритуал высшей магии» («Dogme et rituel de la haute magie». 1854. 2 т.), а также, возможно, «Histoire de la magie» (1859), «La Clef des grands mystères suivant Hénoch, Abraham, Hermès Trismégiste et Salomon» (1859) и «Les Mystères de la Kabbale ou l’Harmonie occulte des deux testaments» (1861). Став родоначальником «оккультной каббалы» XIX века, Элифас Леви, кажется, впервые затрагивает в своих книгах проблематику пола в каббале, правда понимаемой столь фантастически, что правильнее было бы поставить здесь это слово в жирные кавычки591. Для Леви каббала вовсе не была эзотерической стороной иудаизма, он рассматривал ее как универсальное знание, являющее собой непосредственное откровение Слова (Логоса) в мире. Это некий всеобщий герменевтический ключ, связанный с символизмом чисел и букв, который позволяет объяснять явления, относящиеся к иерархически и онтологически более низким уровням реальности, с помощью логики соответствий и всеобщей аналогии592. К реальной еврейской каббале все это имело малое отношение. Гершом Шолем называл представления Элифаса Леви о каббале
