Anam Ċara. Кельтская мудрость - Джон О'Донохью
По-моему, это очень точное описание пьесы «В ожидании Годо». Думаю, оно пришлось бы по вкусу и самому Сэмюэлу Беккету. В определенном смысле мы постоянно ждем какого-то важного момента встречи или единения, который постоянно от нас ускользает. Нас преследует острое ощущение отсутствия. В нашей жизни чего-то недостает. Мы всё время ждем, что какой-то конкретный человек, предмет или дело исправят ситуацию. Мы отчаянно пытаемся заполнить эту пустоту, но если бы мы прислушались к своей душе, то поняли бы, что заполнить ее невозможно.
Смерть – глубокая рана для всего мироздания и для каждой отдельной человеческой жизни. Однако, как ни парадоксально, эта рана может стать ступенью к новой духовной высоте. Размышления о смерти помогут вам в корне изменить привычные, застывшие представления. Вы уже не будете воспринимать только внешнюю, материальную сторону жизни, но обнаружите сокровища, скрытые в ее глубине. У по-настоящему духовных людей развивается ощущение глубины собственной незримой природы. Ваша незримая природа заключает в себе драгоценности, против которых время бессильно. Они всецело принадлежат вам. Вам не надо цепляться за них, пытаться их заслужить или защищать их. Эти драгоценности – ваши, их у вас никто не отнимет.
Рождение как смерть
Представьте себе, что вы могли бы поговорить с ребенком в материнской утробе и объяснить ему, что он составляет со своей матерью одно целое. Что пуповина, скрепляющая такую целостность, дает ему жизнь. И потом вы сказали бы ребенку, что скоро этому придет конец. Через очень узкий проход его скоро вытолкнут из утробы в открытое, освещенное холодным светом пространство. Пуповину, которой он привязан к материнской утробе, перережут, и отныне он будет сам по себе. Если бы ребенок мог ответить вам, он испугался бы, что умрет. Для младенца в утробе родиться – всё равно что умереть. Причина наших затруднений в столь серьезных вопросах заключается в том, что мы способны лишь к одностороннему взгляду. Смерть мы тоже видим только с одной стороны. Она постигла многих, но никто из них не вернулся и не рассказал нам, что с ним произошло. Мертвые уходят и не возвращаются. Поэтому мы не можем увидеть второй половины цикла, отправной точкой которого является смерть. Австрийский философ Витгенштейн очень точно сказал: «Смерть не событие жизни»[65]. Она не может быть событием жизни, потому что она пресекает жизнь, из которой мы черпаем весь свой опыт.
Мне нравится думать, что смерть – это перерождение. Душа освобождается и переходит в новый мир, где нет ни разлуки, ни скорби, ни слез. Одна моя знакомая потеряла сына, которому было двадцать шесть лет. Я был на похоронах. Другие ее дети тоже были здесь и видели, как гроб опускают в могилу. Раздались душераздирающие рыдания братьев и сестер. Мать обняла их и сказала: «Na bigí ag caoineadh, níl tada dhó thios ansin amháin an clúdach a bhí air», – то есть: «Не плачьте, потому что его нет там, там только та оболочка, которую он носил при жизни». Это прекрасная мысль: тело – лишь оболочка, а душа после смерти освобождается для вечности.
Смерть преодолевает разделенность
В Коннемаре кладбища расположены вблизи океана, где много песка. Чтобы открыть могилу, почву на поверхности подкапывают с трех сторон. Ее осторожно поднимают – так, чтобы она не рассыпалась. Затем гроб опускают в могилу. Потом читают молитвы, благословляют могилу и засыпают ее землей. Наконец ее аккуратно закрывают вынутым слоем земли, который должен точно вписаться в образовавшееся отверстие. Один мой друг называет этот процесс «кесаревым сечением наоборот». Земля, оставаясь нетронутой, словно бы принимает обратно в свое лоно того, кто некогда принял телесный образ, чтобы жить на ее поверхности, в разлуке с ней. Теперь он возвращается домой, снова полностью погружаясь в землю.
Быть здесь, ходить по земле, обладать телом, носить в себе целый мир и осязать окружающий мир кончиками пальцев – странно, необыкновенно. Это огромный дар, и поразительно, что люди умудряются забыть, какое чудо – оказаться здесь. «Быть здесь значит так много», – сказал Рильке[66]. Диву даешься, как наше общество делает нас настолько глухими и слепыми, что мы совершенно не замечаем необыкновенного чуда собственной жизни. Мы здесь. Нам дарована безграничная, опасная свобода. Однако у нашего бытия в мире есть и трагичная сторона – наша разделенность. Живя в теле, мы отделены от всех предметов и других людей. Часто, когда мы пытаемся молиться, любить, творить, мы на самом деле хотим преодолеть эту разделенность и перекинуть во внешний мир мост, по которому другие смогут прийти к нам, а мы – к ним. Смерть избавляет от этой физической разделенности. Душа из своего единственного местопребывания в конкретном теле улетает на волю. Она вливается в свободный и не знающий границ мир духовного единства.
Различаются ли пространство и время в вечности?
Пространство и время – базовые категории человеческого самосознания и восприятия. Никакие объекты мы не воспринимаем вне данных категорий. Категория пространства предполагает, что мы всегда находимся в состоянии разделенности. Я здесь. Ты там. Даже самый близкий человек, тот, кого вы любите, – это другой, обособленный от вас мир. Вот в чем горечь любви. Люди сближаются настолько, что хотят слиться в единое целое, но их пространственная разделенность не дает им преодолеть расстояние между ними. В пространстве мы всегда разделены. Другая категория нашего мышления и восприятия – время. Время тоже постоянно разделяет нас. Время в основном линейно, бессвязно, фрагментарно. Все дни вашего прошлого исчезли – растворились без следа. Ваше будущее еще не настало. Всё, чем вы располагаете, – узкая ступенька настоящего момента.
Покидая тело, душа сбрасывает с себя бремя пространства и времени – они больше не властны над ней. Душа свободна – разделенность и расстояния уже не могут ей помешать. Мертвые – наши ближайшие соседи, они окружают нас всюду. Однажды Мейстера Экхарта спросили, куда отправляется душа человека, когда он умирает. Он ответил – никуда. Куда еще может отправиться душа? Где еще может быть вечный мир? Ему негде быть, кроме как здесь. Мы ошибочно поместили вечность в какое-то иное пространство. Мы
