Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова
Наша беседа в рамках программы “Нескучная классика” состоялась раньше, осенью 2010 года, фактически в первый телевизионный сезон. А сколько всего Черняков поставил уже после нее! К сожалению, он редко бывает в Москве и совсем не любит светиться на телевидении. Правда, согласился прийти ко мне в марте 2020 года, спустя десять лет, чтобы поговорить о своих постановках русских опер. Как он сам сказал: список поставленных всё длиннее, не поставленных – всё короче… Но злосчастный вирус нам помешал.
Разговор 2010 года
САТИ СПИВАКОВ. Дмитрий, ты как-то произнес непонятную для меня фразу. Ты вообще часто говоришь непонятные фразы, но потом они как-то проясняются. Ты сказал, что твоя жизнь – это стихия и случай. Что ты имел в виду?
ДМИТРИЙ ЧЕРНЯКОВ Я разве говорил такое? Ты уверена?
С. С. Абсолютно. Выкручивайся.
Д. Ч. Мне кажется, ты это придумала. Что ж, придется выкручиваться. Я просто имел в виду, что моя жизнь – не то чтобы карьера, а жизнь, связанная с работой, – складывалась как-то стихийно, случайно. Я ничего не выстраивал, не калькулировал, не планировал, не думал, что в этот момент мне нужно делать это, оказаться там, подружиться с тем. Палец о палец не ударил. Все само сорганизовалось. Вот это, я думаю, стихийный случай.
С. С. Мы знаем, что великая живопись, великая литература не стареют. В музее Прадо или Лувре можно смотреть на картины великих мастеров, а потом с тем же успехом перейти в зал современных, сегодняшних авторов или пойти в музей современного искусства. Почему же, на твой взгляд, оперные постановки и постановки драматических спектаклей стареют и выходят из моды?
Д. Ч. Потому что это другое искусство. Оно по другим законам живет. Действительно, классическая живопись не стареет, однако сложно себе представить, что какой-то современный художник начнет рисовать Деву Марию как Рафаэль. Правда? Это будет выглядеть китчем.
С. С. Да.
Д. Ч. Но Рафаэль остался Рафаэлем. Мы получаем от него то же эмоциональное впечатление. Точно так же остались и великие партитуры прошлого. Они хранятся в библиотеках нотных, они есть на записях, и мы тоже получаем от них свои эмоциональные впечатления. А вот постановка – это немножко другое, так же, впрочем, как киноязык. Знаешь, это как мода носить какую-то одежду, она меняется каждые шесть – семь лет.
С. С. О языке кино можно поспорить, Мить. Старое кино сегодня смотрится… как хорошей выдержки, винтажное вино пьется.
Д. Ч. Это так. Но ведь невозможно представить, чтобы кто-то сейчас снимал фильм в эстетике немого кино. Или в эстетике, скажем, фильма “Летят журавли”.
С. С. Рустам Хамдамов пытается что-то такое делать…
Д. Ч. Ну, это отдельная история. А мы же говорим про магистральные пути.
С. С. Конечно.
Д. Ч. Язык живого искусства очень быстро меняется. Помню, я смотрел какую-то очень старую, можно сказать, кондовую постановку в Венской опере, но она была так спета, с такой страстью и с такой страстью исполнена оркестром, что…
С. С. …что кондовость тебе не помешала?
Д. Ч. Вот! Ты меня понимаешь. А я даже не знаю, как это объяснить. Ты, вероятно, мне сейчас начнешь задавать вопросы по поводу старых и современных постановок оперы, спрашивать, можно ли их модернизировать или нельзя и в чем разница. Поверь, я не фундаменталист в этом смысле, не агрессивен. Я не призываю всех идти только таким путем, каким иду я.
С. С. То есть ты не призываешь к тому, чтобы актуализировать все подряд. Но ты считаешь, что это благо?
Д. Ч. Я считаю, что так, как делаю я, не должны делать все. Я не хочу свой метод, свой взгляд распространять, как заразу, по всему миру. На сцене должно быть как можно больше всего разного! Пусть идут любые спектакли, пусть идет старый “Борис Годунов”… в тряпках, понимаешь? Пусть все это будет, ради бога! У меня вовсе нет ощущения, что это надо обязательно исключить, смыть с репертуара театров.
С. С. Предлагаю посмотреть фрагмент старого “Бориса Годунова” в тряпках. Постановка Баратова, Большой театр, 1967 год. В роли Бориса – наш Александр Ведерников. Наш фундаментальный, как ты говоришь, бас. Пожалуйста, твой комментарий.
Д. Ч. Ну ты даешь! Я не знал про эту запись. Ведерников – большой артист. То, что мы видим, – это сильный, отдельный, великий путь развития оперного искусства. Не только русский, но характерный для всего XX века.
С. С. То есть ты считаешь таким – великим, сильным – то, что Леонид Баратов впервые поставил еще в 1948 году?
Д. Ч. Да, конечно.
С. С. Ты подобрал такое определение – “Борис Годунов в тряпках”. А какими, по-твоему, должны быть декорации?
Д. Ч. У меня есть, конечно, свои маниакальности. Я вот не переношу спектакли в мягких декорациях. Физически. Люблю, что называется, строгие формы. Мне очень важна, как бы сказать, упругость рассказа. Поэтому я всегда стараюсь делать декорации жесткие. Это, конечно, сложно для монтировки и дорого. Но они мне помогают, потому что создают идеальную акустику: отражают звук, превращаясь в своеобразный рупор. Певец может петь в любую сторону, я могу его поставить спиной, и он будет петь в стенку, а стенка будет отражать через потолок и через стену звук назад.
С. С. А вот интересно, почему за одни оперы ты берешься, а за другие нет? Что тебе важно донести?
Д. Ч. Разные бывают мотивы выбора, их всегда несколько. Но главный мотив – вещь, произведение, название. Правда, если я понимаю, что это великое произведение с громким именем, но оно эмоционально меня не затрагивает, тогда в ход идут другие мотивации, например, хорошая компания. Это когда в спектакль собирается много людей, с которыми интересно работать, когда я знаю, что атмосфера на репетициях будет прекрасная, мы все будем друг друга любить, а потом с удовольствием об этом времени вспоминать. Бывает третья мотивация – хороший театр. Где всё хорошо функционирует, всё доброжелательно, всё как бы мотивирует сделать что-то прекрасное.
Но главное – выбрать произведение, несущее определенные смыслы. Ведь со сцены мы все вместе с помощью музыки в течение трех часов рассказываем сидящим в зале то, что им важно знать. То есть мне необходимо для себя сформулировать, что именно я хочу рассказать, чтобы спектакль не превратился в просто красивое занимательное зрелище, в неосмысленное эмоциональное воздействие. Мне нужно, чтобы человек воспринимал
