Людмила Черная - Антропологический код древнерусской культуры
Дидактизм пропитывает всю литературу как предназначенную для публичного чтения в церкви, так и для частного – домашнего – чтения. На основе принципа «душеполезного дидактизма» формируется древнерусская система жанров, которая не совпадала с жанровыми системами Византии (хотя и использовала многие византийские образцы отдельных произведений) и Западной Европы, поскольку в них жанры соответствовали требованиям античной риторики, а для Руси вплоть до начала XVII в. риторика была почти неизвестна. Некоторые специалисты даже считают, что в Древней Руси не было жанров, а был некий дидактический текст, легко переводимый из летописной повести в житие, из жития в повесть, из повести в сказание и т. д. и т. п. Как кажется, в действительности было именно так: каждое произведение создавалось не в заданных рамках того или иного жанра, а как, условно говоря, новая «Библия», содержащая в той или иной степени сразу все – и повествование о сотворении мира, и иерархическую картину устроения человеческого общества, и изложение основ христианского вероучения, и примеры новой жизни, святости, и предсказания конца света, и описание загробной жизни, и многое-многое другое.
Такой всеобъемлющей задаче в наибольшей мере соответствовала форма сборника, отразившаяся в одних из первых переводных памятниках древнерусской литературы – «Изборниках» 1073 и 1076 годов. В них вошел целый ряд авторских и анонимных произведений, на первый взгляд, в несколько произвольном или даже случайном наборе и последовательности. Но при ближайшем рассмотрении все статьи сборников объединяются той самой «душеполезностью», служащей конечной целью их составления и проявляющейся в самых разных ракурсах. В отдельных частях сборников либо прямо, либо косвенно присутствует вопросно-ответная форма изложения, свидетельствующая о задачах, которые ставили составители – дать ответы новокрещенным представителям христианского вероучения на все волнующие их вопросы. Древнейший из сохранившихся сборников – «Изборник 1073 г.» – был переписан с болгарского, в начале и в конце содержит похвалу с указанием имени заказчика, князя Святослава. Скорее всего, первоначально в похвале стояло имя болгарского царя Симеона, замененное писцом на имя своего князя Изяслава Ярославича, вторично замененного затем на имя Святослава Ярославича, ставшего великим князем именно в 1073 г. Это объясняет, почему в надписи на л. 263 об. – 264 имя Святослава написано по затертому тексту. Большую часть сборника составляют «Ответы Анастасия Синаита», представляющие собой выписки из библейских книг, сочинений, приписываемых Василию Великому, Иоанну Златоусту, Григорию Нисскому, Максиму Исповеднику, Кириллу Александрийскому и др. Их дополняют «Летописец вкратце от Августа», статья «Об образех» Георгия Хировоска, список отреченных книг и другие произведения. Всего, по подсчетам Л. П. Жуковской, в книгу вошло более 380 статей 25 авторов.[309]
Несколько иной состав статей предлагает «Изборник 1076 г.», включающий «Стословец» Геннадия, константинопольского патриарха, «Слово некоего калугера о почитании книжном», отрывки из произведений Иоанна Златоуста, Нила Синайского, Афанасия Александрийского, Анастасия Синаита, а также ряд житийных, библейских и прочих фрагментов. Здесь уже нет имени заказчика, зато присутствует все тот же исполнитель – писец Иоанн, переписавший листы с 1 по 85 и с 264 по 266 «Изборника 1073 г.» и оставивший запись: «В лето 6581 написа Иоанн дьяк изборьник сь великууму князю Святославу» (л. 263 об. – 264). Само собой напрашивается, что второй сборник либо продолжал первый по желанию князя, либо был сделан для кого-то другого, возможно, самого писца-дьяка, хотя столь дорогая пергаменная книга вряд ли была ему по карману. Несмотря на то, что ряд статей в обеих рукописях совпадает, но совпадение это не полное, они лишь близки, а это значит, что второй «Изборник» Иоанн писал, не имея под руками первого, а выбирая те же статьи из его протографа. Кроме того, если первый сборник известен во множестве списков, то второй – всего в одном. Да и сам состав «Изборника 1076 года» свидетельствует об особом интересе составителя к теме книжной мудрости, поэтому и начавшего сборник с похвалы душеполезному чтению: «Добро есть братие почитаниье книжьное, паче всякому хрьстьяну...в сердци моемь сокрых словеса твоя да не согреша тебе...».[310]
Форма сборника позволяла вместить в один объемный фолиант «всю вселенную», отраженную в христианском зеркале, и «всего человека», опять-таки в новом его «прочтении». Именно поэтому сборник стал излюбленным типом средневековой русской книги, достигшим к XVII столетию сотен тысяч томов. В XI–XIII вв. появились переводные сборники «Пчела», «Златая чепь», «Златоструй», «Мудрости Менандра», «Пандекты Антиоха», «Пандекты Никона Черногорца», «Тактикон Никона Черногорца» и другие, в которых первоначальный состав менялся за счет добавления все новых и новых слов и поучений. Все они так или иначе рассказывали о том, что такое христианин, как следует воспитывать душу и управлять своим телом, как жить праведно, готовить себя к смерти, как угодить Богу и попасть в рай и т. п. Хотя различаются сборники более устойчивого, постоянного и переменного, варьируемого характера, по сути сам формат сборника позволял до бесконечности менять его содержание, исключая одни и привнося другие произведения. Составление сборников в определенной мере повлияло, на наш взгляд, и на формирование понимания писательства как выискивания и отбора чужих, но истинных с христианской точки зрения мыслей. Отсюда и широко известный образ автора, собирающего мудрость из книг, как пчела нектар из цветов. Высшей похвалой того времени, в особенности в адрес духовенства, было указание на наличие библиотеки («богат книгами»), начитанность («хытр книгам и учению», «разумен», «вельми книжен»), умение цитировать многие тексты («речет от Священного писания», «сказитель книгам»), красноречиво излагать прочитанное («учителен, словесен, словесе детель»)[311] и т. п. Постепенно формируется образ книжника-мудреца, владеющего языком Священного Писания, под которым начинают подразумевать всю душеполезную литературу. Однако мудрость в это переходное время понимается довольно широко, сохраняется и дохристианское народное представление о ней как о хитрости, смекалке, остроумии и т. п.; появляется и представление об античной философии как «внешней мудрости». Этому способствуют переводные произведения, прежде всего «Повесть об Акире Премудром», восходящая к ассирийской повести V–VII вв. до н. э., в которой доминирует светская мудрость-хитрость. В ней в роли мудреца выступает старый советник царя Синагрипы, обладающий мистическим сверхзнанием, умеющий разгадывать мудреные загадки. Благодаря своему дару он спасает не только себя от оклеветавшего его племянника Анадана, разоблачая его, но спасает также своего правителя и его царство от египетского фараона. Премудрость Акира сродни премудрости старца Варлаама из «Повести о Варлааме и Иоасафе», также переведенной в домонгольский период, однако она имеет уже явную христианскую окраску: индийский царь Авенир, заимев долгожданного сына Иоасафа, узнает от астрологов о судьбе наследника, который оставит царство и превратится в христианского подвижника; царь скрывает от сына правду о христианской вере, но старый пустынник Варлаам под видом купца проникает во дворец и проповедует Иоасафу христианскую истину-мудрость, приведшую принца в конце концов к пустынножительству, а после смерти к миссии святого вместе со своим учителем, на могиле которого происходят исцеления и чудеса. В переходный период обе эти повести прекрасно сосуществовали в русском сознании как образцы и той и другой мудрости.
Своеобразными сборниками можно считать и летописи. Как известно, русское летописание начиналось в Киево-Печерском монастыре и изначально имело целью душеполезность подобного чтения. Где-то в 1073 г. Никон, один из основателей монастыря и ставший затем его игуменом, придал существовавшим запискам о принятии христианства Русью вид погодных записей и включил в них устные сведения новгородского боярина Вышаты. Затем, в 1093–1095 гг. был составлен игуменом Иоанном так называемый Начальный свод, переработанный в конце XI – начале XII вв. Нестором, «черноризцем» того же монастыря, и включенный им в «Повесть временных лет», по гипотезе А. А. Шахматова и других специалистов. Нестор не просто воспользовался данными своих предшественников, а вписал историю славян и Руси во всемирную, определив их место и роль. Он включил в летопись извлечения из «Сказания о начале славянской письменности», из переводной «Хроники» Георгия Амартола, из договоров Руси с Византией и др. Под его пером ожили народные предания о мести княгини Ольги древлянам за смерть князя Игоря, о победе юноши-кожемяки над печенежским богатырем и многие другие, превратившие летопись в литературное произведение высокого уровня. «Повесть временных лет» продолжили в рамках Ипатьевской летописи Киевская (от 1119 до 1200 г.) и Галицко-Волынская летописи (от 1201 до 1292 г.), а в рамках Лаврентьевской летописи – Владимирский свод конца XII – начала XIII вв. и Переяславский свод 1216 г., а также и некоторые другие.
