Сергей Цветков - Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого

Сергей Цветков

ЭПОХА ЕДИНСТВА ДРЕВНЕЙ РУСИ.

От Владимира Святого до Ярослава Мудрого

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

РАСПРЯ СВЯТОСЛАВИЧЕЙ

Глава 1.

РУСЬ ПОСЛЕ ГИБЕЛИ СВЯТОСЛАВА

Территориальные потери

Поражение Святослава в Болгарии обошлось недешево Русской земле. «Молодое поколение» русов, которое, по свидетельству Льва Диакона, Святослав увлек за собой на Балканы, почти целиком полегло под стенами болгарских и греческих крепостей; остатки, вместе с самим князем, погибли в столкновении с печенегами у днепровских порогов. То было отборное воинство, тысячи «цветущих здоровьем мужей», и эта потеря была невосполнима. Последствия не замедлили сказаться. В самое короткое время, истекшее после рокового лета 971 г., ряд обширных окраин был отторгнут от Русской земли вооруженной рукой, другие отложились от нее сами, воспользовавшись случаем.

Наибольший территориальный ущерб Русская земля понесла на своих западных границах, где ее соседом со второй половины X в. была Чехия, претендовавшая на наследство Великой Моравии. Чешский натиск на восток был стремителен. В 940—960-х гг. чешский князь Болеслав I Укрутный (Грозный) захватил Моравию, Словакию и Краковскую землю. Согласно путевым запискам испанского еврея Ибрагима Ибн Якуба, посетившего в 965/966 г. Центральную Европу, Чехия «простиралась в длину от города Праги до города Кракова». В последующие восемь лет под руку наследника Болеслава I, Болеслава II (967—999), отошла и вся «русская» Галиция, а также Подолия с Червенскими городами (Львов, Червен, Белз и др.).

На некоторый, впрочем, весьма непродолжительный срок Чехия превратилась в одно из крупнейших государств Европы. Учредительная грамота Пражской (Чехо-Моравской) епископии засвидетельствовала, что около 973 г.[1] восточные границы этой епархии проходили по верховьям Западного Буга и Стыри (правого притока Припяти)[2]. Здесь пролегал этнический рубеж восточнославянской Руси — в этих местах сходились крайние западные пределы племенных земель белых хорватов и волынян{1}. Приближение чешских войск всколыхнуло часть местного населения. Волыняне сохранили верность Киеву, но хорваты вернули себе племенную независимость. Таким образом, в начале 70-х гг. X в. Киев утратил все приобретения на Карпатах, сделанные за четверть века до этого князем Игорем.

Еще одним восточнославянским племенем, отпавшим в 970-х гг. от Русской земли, были радимичи[3]. Сепаратистские настроения хорватов и радимичей объясняются, по-видимому, тем, что у этих племен сохранялась сильная прослойка родо-племенной знати, способная возглавить борьбу за этнополитическую обособленность.

Приблизительно в то же время на черноморском юге, в Крымской Готии, с даннической зависимостью от киевского князя покончили крымские «древляне» — готы-тервинги. По сообщению анонимной «Записки греческого топарха» (начало 990-х гг.), «варвары», обитавшие в «Климатах», то есть на земле Горного Крыма, издавна были подданными русов, однако с некоторых пор вышли из подчинения, «так как домогались более всего самостоятельного управления». Древнерусские предания о смерти Игоря и мести Ольги тоже хорошо запомнили стремление готов-«древлян» к политической независимости. И поскольку тогда, в середине X в., свободолюбивые притязания крымских готов пробудились в связи с убийством киевского князя (Игоря), то естественно предположить, что их вторичное отпадение от Киевской державы было вызвано схожей причиной (гибелью Святослава), и потому данное известие «Записки греческого топарха» следует датировать первой половиной 970-х гг.

Итак, внешние границы Русской земли трещали по всем швам. Но угроза полного государственного распада на сей раз была уравновешена естественным сдерживающим фактором — безоговорочным признанием со стороны большинства восточнославянских и иных племен, входивших в состав Русской земли, легитимности власти «великого князя русского», киевского династа из рода Игоря. Упомянутый греческий топарх отметил, что в прежнее время (очевидно, в период княжения Ольги) «города и народы добровольно присоединялись» к русам вследствие их «бесстрастного и справедливого» управления.

Благодаря возросшей внутренней сплоченности Русской земли гибель Святослава стала важной вехой в древнерусской истории. Впервые за добрую сотню лет смерть князя «от рода русского» не повлекла за собой немедленно династических потрясений и посягательств со стороны на права великокняжеского киевского рода. Немалую роль здесь сыграло и то обстоятельство, что Святослав был первым киевским князем, оставившим после себя многочисленное мужское потомство. Отныне будущее династии Игоревичей было упрочено на много столетий вперед.

Сыновья Святослава

Однако теперь политическому единству страны угрожала опасность другого рода, и опасность эта была тем серьезнее, что коренилась она в самой сущности властных отношений между представителями владетельной династии.

Политической культуры как таковой на Руси еще не существовало. В основе «княжого права»[4] лежало понятие семейного владения. Члены княжеской семьи — великий князь и его сыновья — понимали свое обладание киевским столом как семейную прерогативу на собственность (в виде полюдья и даней), переходящую из рук в руки по праву наследования. Княжение приобреталось наследованием по отцу[5]. Но и при жизни последнего наследник великокняжеского стола, а также его братья, если таковые были, имели свою долю в этом общем владении. Их долевое участие в княжении обеспечивалось путем посажения княжих детей по волостям. По сути, это был «семейный раздел, такой же, как раздел дома по отцовскому ряду согласно Русской Правде»{2}.

Поскольку князь не был собственником общинных земель, то и наделение княжича волостью (крупным городом с сельской округой) не имело ничего общего с земельным пожалованием. Ему предоставлялось право кормления — сбора в свою пользу с местного населения полюдья или дани, судебных пошлин и т. д. Политическая власть князя-отца над сыновьями — владельцами волостей была продолжением власти родовой, семейной, а потому отношения детей-княжичей к отцу-князю определялись семейным правом, в силу которого дети состояли в подчинении воле родителей. Это подчинение «выражалось в том, что при жизни отца сыновья никогда не были самостоятельными владетельными князьями. Если… им и была дана в управление самостоятельная волость, они управляли ею в качестве посадников князя-отца, а не самостоятельных владельцев»{3}. В результате между князем-отцом и его детьми возникала своеобразная форма сюзеренитета, при которой вассальные связи целиком совпадали с отношениями семейной иерархии{4}.

Первый пример подобного раздела известен по сообщению Константина Багрянородного, что во время княжения Игоря малолетний Святослав сидел в загадочном «Немогарде». Сам Святослав, будучи многодетным отцом, перед последним походом на Балканы выделил своим сыновьям уже несколько волостей. На киевском столе он посадил Ярополка, в Овруче (город в Древлянской земле, на правобережье Днепра) — Олега. Новгородцы заполучили себе в князья Владимира, внеся важное новшество в порядок получения княжеского стола (избрание, или приглашение князя) и, главное, соединив наконец историю словенского севера с историей Русской земли. Как можно догадываться по сообщениям византийских историков, в Таврической Руси Святослав оставил четвертого своего сына, Сфенга, о котором Иоанн Скилица и Георгий Кедрин пишут, что этот «брат Владимира» в 1016 г. помог Византии восстановить ее власть над крымскими землями{5} (речь об этом впереди).

В год гибели Святослава (971) все четверо Святославичей были еще отроками или только что вступили в возраст мужества. Наши летописи, знающие только Ярополка, Олега и Владимира, отдают старшинство Ярополку и называют Владимира его «меньшим» братом, не поясняя, впрочем, был ли он старше или младше Олега; одна Иоакимовская летопись считает последнего «юнейшим» из троих братьев{6}.

Мы не можем вполне довериться этой довольно-таки неопределенной родословной, хотя бы по той причине, что древнерусские летописцы пребывают в совершенном неведении относительно точных дат рождения всех троих сыновей Святослава[6]. Строго говоря, возрастное старшинство Ярополка над его братьями обосновано в летописи задним числом — по тому обстоятельству, что именно он был посажен отцом в Киеве, «старейшем» (главном) городе Русской земли. Помимо этого, у нас есть лишь одно косвенное указание, к тому же легендарного характера, имеющее отношение к возрасту Ярополка. По преданию, Святослав дал ему в жены захваченную на Балканах прекрасную гречанку — монахиню или, быть может, послушницу: «…у Ярополка жена грекини бе, и бяше была черницею, юже бе привел отец его Святослав и вда ее за Ярополка, красы деля лица ея» (Ипатьевская летопись).