Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места - Сета Лоу
города существуют как средства движения, как средства инженерии столкновений посредством собирания, транспортировки и сведения. Тем самым они создают сложный узор следов, кружево интенсивностей, предшествующее устойчивой работе по обнаружению города минута за минутой, час за часом, день за днем и т. д. Эти силы различаются четырьмя способами: по тому, что они переносят, по тому, как они это переносят, по их пространственной протяженности и по их цикличности (Amin and Thrift 2002: 81–82 / Амин и Трифт 2017: 98).
Город уже давно воспринимается как точка сочленения потоков товаров, денег, рабочей силы и услуг между урбанизированной территорией и сельской местностью (Leeds 1973), хотя в целом внутренним пространственным системам транспорта и встреч горожан исследователи уделяли не самое значительное внимание. Впрочем, есть и несколько важных исключений. Этнографическое исследование транспорта в Йоханнесбурге после отмены апартеида, которое выполнил Андре Чегледь (Czeglédy 2004), демонстрирует, каким образом циркуляция людей ограничивает перемещение и заново формирует социальные отношения по расовым и классовым критериям. Чегледь рассматривает приоритет, который получают частные автомобили в современной застройке пригородов, городском планировании и материальном дизайне, а также то, как богатые и бедные приобретают разную мобильность благодаря общественным и частным видам транспорта, что заново формирует сегрегацию городского и пригородного пространства. Исследование автомобильных перевозок в Бейруте также позволяет понять повседневные практики, связанные с безопасностью, и способы утверждения того, что значит «быть горожанином», за счет способности (или неспособности) человека передвигаться по городу (Monroe 2016).
Впрочем, циркуляция городской молодежи благодаря мобильности этой группы может создавать не ограничения, а новые возможности и коллаборации, как это происходит в Дуале (Камерун) (Simone 2005). По мнению Абдумалика Симона, циркуляция относится
к практикам бокового, поперечного перемещения, когда люди пытаются выйти за пределы своих кварталов и привычных социальных отношений, чтобы продемонстрировать способность к ориентации в самых разных районах и готовность заниматься различными видами деятельности, а также включаться в разные сюжеты, игры и транзакции, создаваемые другими людьми в других частях города (Simone 2005: 518)
Все эти этнографические исследования представляют собой образцы «новой парадигмы мобильности» – теоретического каркаса, в котором мобильность в настоящем и прошлом рассматривается сквозь призму движения людей, объектов, капитала и информации как на глобальном, так и на локальном уровне (Hannam, Sheller and Urry 2006). Этот «поворот к мобильности» охватывает широкий спектр проблем: от изучения ходьбы, циркуляции и транспорта наподобие упомянутых выше работ до исследований, посвященных таким темам, как миграция, туризм и путешествия; виртуальная и информационная мобильность; узлы мобильности и пространственная мобильность; материальность и мобильность (Hannam, Sheller and Urry 2006). Значительная часть соответствующих работ посвящена способам создания пространств и мест при помощи пересечений и переплетений этих цепочек движения людей, товаров или капитала, поэтому данная парадигма обеспечивает богатую теоретическую основу для концепции воплощенного пространства, основанной на движении. Кроме того, исследования, посвященные созданию новых пространств возможностей и превращению существующих пространств в поле для действия при помощи информационных модальностей и социальных онлайн-сетей, полезны для осмысления политических последствий анализа воплощенного пространства.
Теория мобильностей расширяет концепцию воплощенного пространства как подвижного пространственного поля, включая в нее способность к социальным отношениям и созданию места и ландшафта при помощи структуры повседневных перемещений. Эти воплощенные пространственные модели движения и циркуляции выступают субстратом путей и проектов, упоминаемых в работе Преда (Pred 1984), они же охватывают эмоции и аффекты, а также окружающие объекты и среду – в качестве иллюстраций могут выступать водители автомобилей в исследовании Каца (Katz 1999) или пешеходы в Абердине в исследовании Вергунста (Vergunst 2010). Кроме того, как указывает Пред, эти пути и проекты являются интенциональными и целеориентированными, хотя можно представить себе непреднамеренное падение или вынужденное движение, нарушающие интенциональность индивида. Интенцинальность и целеориентированность в исследованиях Преда и Каца позволяют наделить актора (акторов) более существенной агентностью.
Впрочем, на мой взгляд, в сочетании с идеей структурированного движения (patterned movement) эту агентность лучше ухватывает термин «траектория», как в случаях пути, который активно прокладывается, или объекта/человека, движущегося под действием какой-то внутренней или внешней силы. В качестве дополнения к концепции воплощенного пространства термин «траектория» трансформирует ту или иную пространственно-временную единицу в конструкцию, наделенную агентностью, властью и направлением. При помощи личных и культурных траекторий воплощенное пространство (пространства) отдельных людей и коллективов приобретает социальные, ритуальные, культурные и политические измерения. Иллюстрациями материального и социального воздействия воплощенного пространства выступают ритуальные прогулки, фланирование и катание на велосипеде, описанные в следующих примерах, взятых из этнографической полевой работы в Коста-Рике, Сербии и Венгрии.
Этнографические примеры
Ритуальные прогулки и фланирование
Введение
Люди, которые занимались прогулками, танцами или физическими тренировками в определенном месте, вероятно, ощущали «узнавание» или «процесс создания» пространства при помощи своего тела – это ощущение воспроизводится вновь и вновь, даже если связанный с ним опыт случается много лет спустя. Существует множество этнографических описаний подобного телесного узнавания и создания пространства. Например, Дебора Кэпчен (Kapchan 2006) пишет о телесной близости, возникшей в сальса-клубе в Остине (Техас), где завсегдатаи заявляют свое право на пространство за счет выражения мастерства в танце и телесного контакта с другими танцорами. Со временем благодаря множественным повторениям музыки и танцевальных движений участники действа создают пространство, где танцоры чувствуют себя как дома в мире, который в ином случае воспринимался бы как кочевой. Арафаат Валиани (Valiani 2010) рассматривает не столь явный аспект повседневных телесных практик, допуская, что участвовавших в физических тренировках волонтеров индийского националистического движения побуждали не только идентифицировать себя с индийской нацией и ее территорией, но и участвовать в импровизированных этнических чистках при помощи этой предписанной идеологией ритуальной физической активности. К другим повседневным примерам из исследования Валиани относятся занятия йогой в определенном месте или в определенное время, прогулки до автобуса, в магазин или по любимой тропинке, становившиеся регулярно повторяющимися элементами. Во время таких прогулок подчиненное рутинизированным процедурам тело берет верх даже в те моменты, когда его обладатель отвлекается на собственные мысли и мечтания, и в итоге участники прогулки обычно обнаруживают, что пришли к месту назначения, зачастую не осознавая, как туда попали. Эти тело/знание/пространство существуют в соотношении с различными культурными и телесными контекстами.
К важным разновидностям ритуального хождения относятся религиозные и светские процессии (Rodríguez 1996, Davis 1986), фланирование (Chappell 2010) или походы вокруг холма у шотландских фермеров (Gray 1999). Все они отражают важные элементы культурной традиции и смысла в воплощенной форме. В
