Цветы в тумане: вглядываясь в Азию - Владимир Вячеславович Малявин
Наконец в даосской традиции природу жизненного субстрата, этой таинственной стихии ци уподобляли «девяти состояниям воды» (девятка здесь – высшее натуральное число, синоним бытийственной полноты). Тема вообще темная, до сих пор не разгаданная. Но один вывод из нее известные мне даосские учителя все же не скрывают: духовная сила так же не может быть опознана внешним взглядом, как по поверхности воды невозможно определить, что происходит в ее глубине. В любом случае китайская мудрость учит всепокоряющему покою: даже обыкновенный здравый смысл подтверждает, что уважение к себе воистину внушает внушает к себе уважение тот, кто умеет быть воистину покойным (а покой не приходит сам собой, его нужно долго и упорно взращивать). Одним словом, величайшая сила дается тому, кто развил свою чувствительность до полного бесстрастия. Может быть, и хорошо, что мутна и непроницаема для постороннего взора водица мира сего. Так в ней легче спрятать концы славы, власти, да и самой добродетели.
И наконец третье классическое явление водной стихии в Цзяннани: упомянутое выше Западное озеро в Ханчжоу. Место, являющее собой в своем роде идеальное смешение всех основных элементов китайской цивилизации: широкое озеро окружено живописными холмами (где выращивают один из лучших в Китае сортов чая), а местность вокруг насыщена историческими памятниками: могила и храм национального китайского героя полководца Юэ Фэя, дамба и любимая беседка знаменитого поэта Су Дунпо, резиденция Мао Цзэдуна, памятные стелы императоров, красивейшие парки, павильоны, монастыри, скиты и проч. и проч. Не только природа и культура, но сама суша и вода перемешаны здесь, кажется, до последнего предела: посреди озера лежит остров, большую часть которого занимают опять-таки пруды и озера, а те, в свою очередь, усеяны мостиками и беседками. Перед причалом выступают из воды три каменных бакена в форме буддийского реликвария, отмечающие место, где осенняя луна особенно ярко отражается в зеркале озера. Все вокруг смещено, де-центрированно, предстает собственной тенью, отблеском угасшего и отзвуком умолкнувшего. Ничто не далеко и не близко, не высоко и не низко: идеальное воплощение вездесущей и всегда отсутствующей срединности. Эта рас-предмеченность Хаоса – одновременно несотворенного и досконально окультуренного – всему открыта и все в себе держит, в нее естественно вписываются и новые элементы. С острова теперь открывается вид на новый Ханчжоу с его современными небоскребами.
Надпись на павильоне, где гуляющая публика любуется далекими холмами, акцентирует ощущение, которое завладевает вами, как только перед вами разворачивается панорама Западного очера: «Мое сердце безупречно откликается». Тайна воды – правда взаимоотражений, бесконечная череда виртуальностей, иллюзий, которая, как ни странно, воспитывает должное и правильное чувство, ибо учит правильной соотнесенности с миром. Правильное же чувство достигается благодаря в высшей степени утонченной чувствительности. Кто бы мог подумать, что такая пассивная и невыразительная стихия, как вода, может служить порукой нерушимого союза знания, нравственности и силы?
Так, как, или Святость быта
Нет, азиатчину из Китая никакими модернизациями не выбьешь. Власти творят, что хотят. А простой люд ловчит, как может. Спустившись с Хуаншани – красивейшей горы Китая, когда-то вдохновлявшей его лучших живописцев, а теперь превращенной в грандиозный туристический аттракцион, – я предложил своим русским спутникам посетить одну деревню по соседству, сохранившуюся, по слухам, аж с XII века. Нашли шефа с микроавтобусом, сговорились о цене, поехали. Метров через триста вдруг останавливаемся у невзрачного здания явно административного назначения. Оказывается, иностранцы должны получить от местных органов пропуск в ту деревню за полсотни юаней (7 с лишним долларов), да еще и купить за такую же сумму входной билет. Сразу нам об этом водитель не сказал, ведь мы могли сгоряча и отказаться от поездки, верно? Теперь возмущаться поздно.
В компании водителя и одного из соотечественников иду в контору. Нужная нам комната заперта на ключ, в соседнем помещении сидят два человека без формы, вида благодушного. Один читает газету, другой курит и смотрит в окно, посередине на столе включенный компьютер, в нем мелькают какие-то донесения. Нам предлагают обождать: может, человек, ведающий приемом иностранцев, еще вернется. Со злости произношу для этой парочки тираду о том, что на местах надо бы лучше выполнять указания партии и правительства насчет «открытых дверей» и не препятствовать иностранным друзьям знакомиться с памятниками великой китайской культуры. В ответ ноль реакции. Только тот, кто читал газету, неспешно сложил ее и стал смотреть на меня без выражения на лице (китайцы это умеют).
Мой русский друг, не понимающий ни слова по-китайски, но немного смущенный моим пафосом, с интересом разглядывает секретные материалы на экране компьютера. Обстановку разряжает водитель: оказывается, в километре от знаменитой деревни есть еще одно древнее селение с «резными теремами». Пройтись по нему можно без всякого пропуска.
Деревня вправду оказалась роскошно-старинной и почти не тронутой современной жизнью. Впрочем, что здесь, в бедном гористом районе захолустной провинции Аньхой, может быть нового за пределами туристических маршрутов? Деревня называется просто Лу – по фамилии местного уроженца, богатого купца и высокопоставленного чиновника, который жил здесь почти два века тому назад (он был, между прочим, 33-м коленом в своем роду – таковы дистанции китайских генеалогий). Его усадьбу односельчане и прозвали «резными теремами». Она состоит из семи жилых комплексов, где жили – каждая в отдельном дворике – все пять жен и родители того вельможного богача. Самый роскошный комплекс именуется Залом искренности помыслов, названия других тоже имеют отношение к мыслительному процессу: Зал полноты дум, Зал свершения дум… Видно, общение со слабым полом давало хозяину немало пищи для размышлений.
Многого от этой импровизированной экскурсии мы, конечно, не ожидали. Загладить бы конфуз с первоначальным планом, и ладно. Но то, что обещало быть лишь мимолетным эпизодом в калейдойскопе путешествия, взволновало меня не меньше, чем записные красоты горы Хуаншань. Почему? Некоторые причины лежат на поверхности, к примеру – неподражаемый «аромат древности», сочившийся из всей обстановки усадьбы и так мило сливавшийся с деревенским бытом: истертые, исцарапанные несколькими поколениями столы, комоды и непритязательные бамбуковые стульчики; щербатые, с въевшейся в них белой пылью и потому как бы поседевшие от времени многостворчатые двери и балки; высокие, украшенные нынче портретами Мао Цзэдуна или высшего генералитета алтари с мудреными надписями в таинственном полумраке за ними. Запах вековой затхлости… Все на удивление реально в своей неказистости, все соприкасается с чужой, но внутренне цельной, прочно
