Александр Орлов - Героическая тема в русском фольклоре
Чтобы полностью и правильно понять это явление, надо ясно представить себе, что вслед за периодом создания государственного единства наступил период феодальной раздробленности. В этот период, как мы знаем, Киевская Русь вовсе не была тем единым, резко централизованным государством, каким она рисуется в эпосе. Акад. Греков пишет: «Мы знаем, что Киевское государство, несмотря на то, что оно сильно способствовало слиянию славянских племен в единый русский народ, все же не было монолитным ни в смысле этническом, ни в смысле стадиальности культурного развития своих частей, ни в смысле организации власти, осуществляемой из Киева. Это — государство лоскутное в полном смысле этого слова, сходное с огромным государством Карла Великого».[12] Как мы знаем, так же смотрел на Киевскую Русь и К. Маркс. Если же в эпосе русский народ представлен как совершенно единый, а Киевская Русь изображается мощным, централизованным и монолитным государством, то это происходит не потому, что народ неверно изображает историю, а потому, что народ в своих песнях пел о том, к чему он стремился, а не о том, что уже прошло. То, к чему стремился народ, позднее было осуществлено Москвой.
В печальную эпоху феодальной раздробленности эпос служил знаменем единства, к которому стремился народ. Это объясняет нам многие особенности былин. Становится понятным, почему герои самых различных областей тяготеют к Киеву, хотя ни один из основных киевских богатырей не родился в Киеве. Они «киевские» не по своему происхождению, а по своей идейной направленности, точно отражая этим характер эпоса, «киевского» по сосредоточению устремлений, общерусского по своему происхождению и содержанию. Так, Илья Муромец родом из города Мурома или села Карачарова, Добрыня — из Рязани, родина Алеши Поповича — Ростов, Дюка — Галич и т. д. Но все они неизменно приезжают в Киев. Только с этого момента они становятся героями эпоса, и только с выезда в Киев начинается путь героя. Киев притягивает их к себе. Они служат не своим местным князьям, и эпос о них никогда не упоминает. Как подчеркнул Добролюбов, удельные войны совершенно не отражены в русском эпосе, как будто их никогда не бывало,[13] как в нем никогда не воспеваются удельные князья, а только Владимир — не просто киевский, а стольно-киевский. Удельные войны не могли стать и не стали содержанием героического эпоса потому, что эти войны не были народными. В русском эпосе воспеваются только общенародные войны с исконными врагами, угрожавшими национальной самостоятельности Руси, из которых на первом месте стоят наиболее опасные из них — татары.
Герои служат Владимиру не в порядке вассальных отношений. В его лице они хотят служить родине и всегда являются к нему добровольно. Лучше всего мысль, с которой герои отправляются в Киев, выражена словами Ильи Муромца. В былине об Илье Муромце и Соловье-разбойнике Илья выезжает из дому с такими словами:
Я поеду в славный стольный Киев градПомолиться чудотворцам киевским,Заложиться за князя Володимира,Прослужить ему верой-правдою,Постоять за веру христьянскую.
(Кир. I, с. 34)Еще яснее Илья высказывает свою мысль по приезде в Киев:
Уж ты батюшка, Володимир князь,Tee надоль нас, принимаешь лиСильных могучих богатырей,Tee батюшке на почесь-хвалу,Твоему граду стольному на изберечь,А татаровьям на посечение?
(Там же)В этом свете становится понятным мотив «витязя на распутье». Одна из форм этого мотива состоит в том, что герой видит подорожный камень с надписью. Такой камень видит Алеша Попович на распутье трех дорог после своего выезда из Ростова.
Росписаны дороги широкие:Первая дорога на Муром лежит,Другая дорога в Чернигов град,Третья дорога ко городу ко Киеву,Ко ласкову князю Владимиру.(К. Д. 20)
Названия городов могут варьировать, но неизменно во всех вариантах фигурирует Киев. Алеша всегда выбирает Киев. Этот камень является как бы символом, определяющим не внешнюю дорогу Алеши, а его жизненный путь. Момент раздумий у подорожного камня решает вопрос, быть ли ему героем или нет. Выбирая путь на Киев, Алеша выбирает трудный путь бессмертия и героизма.
Д. С. Лихачев предполагает, что Алеша раньше, чем служить Владимиру, служил ростовскому князю, но что об этом былин не сохранилось.[14] О таком служении знает летопись, и Д. С. Лихачев предполагает, что летопись здесь черпает из не дошедшей до нас былины. «В период феодализма и господства областных интересов — в XIII и XIV вв. — Александр Попович был местным областным героем, защищающим своего князя как верный вассал своего господина». Не случайно, что это утверждение не подкреплено ни одним фольклорным текстом, так как таких текстов нет. Д. С. Лихачев полагает, что они до нас не дошли. Вернее будет предположить, что их никогда и не было, так как это решительно противоречило бы всему идейному содержанию эпоса, антифеодального по самому своему существу. В летописи Алеша мог быть изображен верным вассалом своего князя, так как летопись отражает интересы того князя, который заказал ее, в эпосе же служение героя местному князю невозможно по существу. Выделяя былины киевского или Владимирова цикла, мы обнаруживаем, что к этому циклу принадлежат далеко не все былины, что есть былины, в которых ни Киев, ни Владимир вообще не упоминаются или упоминаются лишь стороной, вскользь. Киев в таких былинах не служит организующим центром повествования. Как объяснить это явление и какого рода былины не принадлежат к киевскому циклу?
Часть былин не принадлежит к киевскому циклу потому, что они создались еще до образования Киевской Руси. Содержание их было таково, что они не поддавались процессу циклизации. Таковы, например, былины о Волхе и о Святогоре. Они не были притянуты к киевскому циклу вследствие специфичности их содержания, что будет видно ниже при анализе этих былин.
Часть былин, наоборот, создалась уже после того, как образование цикла закончилось. Они создались уже в так называемый московский период. Таковы, например, былины о набеге литовцев или о Хотене Блудовиче.
Часть былин не принадлежит к киевскому циклу потому, что содержание их носит полусказочный характер и отражает не столько государственные, сколько более узкие интересы и идеалы. Такова, например, былина о Глебе Володьевиче или о Соломане и Василии Окуловиче.
Наконец, некоторая часть былин не входит в Владимиров цикл, так как представляет собой ярко местное образование и тесно связана с местными условиями жизни. Таковы былины новгородские.
На этом надо несколько остановиться.
Часто можно встретить мнение, будто русские былины в основном делятся на два цикла: на киевский и на новгородский. Главным очагом создания и распространения считается город Киев. Из Киева эти былины якобы разошлись по всей Руси, вплоть до крайнего Севера, куда их будто бы занесли скоморохи. Это мнение аргументировалось весьма обстоятельно и разнообразно. В него вносились многочисленные оговорки, поправки и уточнения, но в целом изложенная точка зрения была господствующей. Так, Всеволод Миллер считал, что наряду с киевским, или Владимировым, циклом, ведущим и главным, и циклом новгородским имелись и другие циклы. По его мнению, одним из таких центров, где создавались былины и откуда они распространялись, был Галич Волынский, возвысившийся в XII веке при Ярославе Осмомысле. К Галичу Всев. Миллер относит былины о Дюке, Чуриле, Потыке, Дунае.[15] Халанский предполагает наличие четырех циклов или, как он выражается, — «областных эпосов»: суздальского, старокиевского, черниговского и московского.[16]
Концепцию эту мы должны признать ошибочной во всех отношениях.
Одна из основных ошибок всей этой концепции состоит в том, что здесь спутаны разные понятия цикла. Понятие цикла рассматривается то как явление географического порядка, то как явление циклического состояния эпоса. Киевляне будто бы воспевали киевских героев (киевский цикл), новгородцы — своих новгородских героев (новгородский цикл), Галич создавал и воспевал галицких героев и т. д. Утверждалось, что эпосы отдельных областей стояли в известной связи и могли влиять один на другой.
Утверждение множества областных эпосов ставилось в связь с удельным строем Древней Руси. Так, Халанский писал: «При господстве удельно-вечевого начала, при слабой связи отдельных областей Древней Руси, не могло и быть общерусского эпоса. Общерусский эпос — такая же фикция, как и древний общерусский язык».[17] Таким образом, утверждение наличия множества циклов приводит к отрицанию единого русского эпоса.
