Александр Орлов - Героическая тема в русском фольклоре
В песне нет собственно толкования царицына сна, а прямо и непосредственно идет ополчение Грозного:
«А из силнова Московскова царстваПодымался великий князь Московский,А Иван сударь Васильевич, ПрозрительСо теми ли пехотными полками,Что со старыми славными казаками,Подходили под Казанское царствоЗа пятнадцать верст.Становились они подкопью под Булат-реку,Подходили под другую под реку, под Казанку»…
(Означение мест в песне тоже не говорит ли о книжном источнике? Прозаизмом является и «за 15 верст».)
«С черным порохом бочки закатали.А и под гору их становили,Подводили под Казанское царство».
Далее следует зажжение свечей: зажигательной — в подкопе и поверочной — на поле; вторая сгорела ранее первой -
«Воспалился тут великий князь Московский,Князь Иван сударь Васильевичь, Прозритель.И зачел конанеров тут казнити,Что началася от конанеров измена».
Молодой канонер разъяснил:
«Что на ветре свеча горит скорея,А в земле-то свеча идет тишея.Позадумался князь Московский,Он и стал те то речи размышляти собою,Еще как бы это дело оттянути»…
В «Истории о Казанском царстве» есть также мотив измены. Неожиданно к Ивану Васильевичу под Казань пришли служить фряги (иноземцы) и обещались «скоро и малыми деньми» «ото основания низложити град». Сделав для «огненных стрельцов» четыре башни выше городовых стен, они другому делу касаются, «его же прежде того них-то же на Руси видал, и почаща нощию тайно копати глубокий рвы под Казань город, с восточный страны, под глубокую ону стремину ото Арского поля, с приезду к Казани, и неведущим Казанцем дела сего, от наших вой никому же, токмо воевода и делатели, иже кои дело сие делаху; но и ти укреплены со истинною никому же дела того поведати изменных для наших лесцов, да не сведавше Казанцы и того устрегутся. Ис тех же един бе некто от приставник дела того, воин полку царева, Калужеского рода, именем Юрьи Булгаков, лют сы и неправеден, яко в отечестве своим сожитствующих ему сосед насилствоваше…, его же за злонравие не любляше самодержец многажды смиряше; сей же беззаконны за нелюбие то гневашеся на Господина своего и царя, и хоте, аки неверный злое прелагатейство сотворити: и написав грамоту на стреле и пусти ю в Казань ко царю, да град и люди своя крепити и сам не страшится, сказа ему и места подкопные… Казанцы же паче о сем укрепишася, и искаху в том месте подкопов, не обретоша».
Равно, как в «Истории», песня показывает разрушительное действие взрыва. Далее — встреча казанской царицей Ивана Васильевича, устремившегося ко дворцу:
«Что царица Елена догадалась.Она сыпала соли на ковригу.Она с радостью Московского князя встречала,А таво ли Ивана-сударь Васильевича Прозрителя;И за то, он царицу пожаловалИ привел в крещеную веру,В монастырь царицу постригли».
В «Истории» есть несколько упоминаний о крещении казанских пленниц в Москве: так, крещена была жена улана Кощака, любовника царицы Самбеки, затем сама Самбека «добром нужена бысть крещение прияти и не крестися». Царя Симеона Иван Васильевич ослепил за гордость (в «Истории» — помиловал).
«Он и взял с него царскую коронуИ снял царскую перфиду,Он царский костыль в руки принял.И в то время князь воцарилсяИ насел на Московское царство:Что тогда-де Москва основалася,И с тех пор великая слава».
Этот песенный апофеоз Грозного в основе зависел от рассказа «Истории» о принятии им царского титула (за пять лет до взятия Казани) и от сообщения об инсигниях царской власти, посланных византийским цесарем Константином еще Владимиру Мономаху, о чем «История» повествует при изображении совета Ивана Васильевича с вельможами перед походом на Казань (Константин послал Мономаху «самы свой царский венец, и багрянцу, и скиферт»… Это взято в «Истории» из «Сказания о князех Владимерских»).
Взятие Казани послужило сюжетом и для татарских песен. Три таких текста были изданы в русском переводе В. Ф. Миллером. В одной из этих песен порицается роль хана Шыгали, которого подкупил Иван Русский и тот налил воды в порох. В другой рассказывается, как Иван Русский, не одолев в бою под Казанью, построил крепость на Свияжской горе, но сначала принужден был удалиться и лишь затем выпросил у его величества Едигера дозволение поселиться здесь. Третья повествует о том, что некий Чура, убивший много русских, зашел в Казань, где жители упросили его изрубить Ивана Русского. Чура вошел в палату к Ивану и отрезал ему голову, когда тот ужинал: «Ивановы слуги пришли, чтобы взять посуду, а голова оказалась в чашке». Чура-Шора — батыр, былины о котором широко известны у тюркских народов (например, у казахов и киргизов); в одной из этих былин Шора выставлен, между прочим, как освободитель родного города «Казана» от враждебного тюркского племени. Здесь, очевидно, разумелся город Казан, существовавший некогда в Семиречье. После взятия русскими Казани на Волге семиреченский город был подменен Казанью и Шора был сделан освободителем ее от русского царя. Так создалась другая былина о Шоре-батыре, представляющая трансформацию первой. Наконец, последний вид сюжета отразился на татарской песне о Чуре, изданной в переводе В. Ф. Миллером.
Чура поминается и в «Истории о Казанском царстве», но не как противник русских, а как их союзник. Еще у Карамзина упомянуто, что некий Чура из Крыма в Казанском ханстве был убит на войне в 1546 году. Карамзин взял это сообщение из русского летописца, скорее всего именно из «Истории о Казанском царстве». В этой «Истории» рассказывается следующее. По изгнании из Казани царя Сапкирея казанские вельможи выпросили у Ивана Грозного в цари себе Шигалея, смещенного с престола Сапгиреем. Получив Шигалея, казанские вельможи держали его в качестве пленника, намереваясь убить его как неизменного сторонника Москвы. «Но царская смерть не бывает без ведома Божия, ни проста человека, ни коегождо (влияние повести Искандера). И вложи Бог милосердие, верного его ради страдания за христьяны, в сердце большаго князя Чюре Нарыковича (в былинах тюрков Шора — сын Нарикбая), властителя Казанского — власть надо всеми Казанцы — и пожеле о нем сердцем и душею своею, и припаде ко царю верною правдою нелестною, добру помощь дая ему советом своим, и печаль от него отрезая, и время подобно избежанию его сказуя, избавляя царя от неповинныя смерти, обличиет же и сказует ему велмож Московских, по именом доброхотующих ему, и к Казани вести о зле и добре подающих ему, дары от них велики взимаше, и дась ему грамоты и веры для за печатми. Казанцы же неотложно того дни — сего дни хотяше царя убити, но побеждаше их смирение его, и маня им Чюре, царя убита, день ото дни отлогаше».
В один из праздников «Срацынского обычая» царь Шигалей позвал к себе на обед всех вельмож казанских, воинов и купцов, устроил пир и всем жителям. Когда все перепились, Шигалей одних убил, других заковал в цепи. «Чюра же проводи царя из Казани до Волги и спусти его убежати, и норови ему, и рече Чюра: аз вместо тебя умру в Казани и моя буди глава в твоея место главы; ты же мною да избавлен буди и не забуди мене, егда будеши преже мене на Москве, пред самодержцем станеши: воспомяни мя ему о себе. И исповедав Чюра всю свою мысль царю: яко да и аз буду готов бежати ис Казани, к Москве же на имя самодержцово; аще не убегну, то убьен буду от Казанцов за испущение твое. И совет ему дав Чюра, да ждет его царь на некоем месте знаеме, день ему нарече… Разгневася князь Чюра на Казанцов о царе Шигалее, что лесть сотвориша, не по совету его взяша бо царя на вере и роте велице, и восхотеша его убити, аки некоего злодея и худа человека, Бога не убояшася, брань бо конечную и кровопролитие зачаша с Московским самодержцом, на отмщение себе и чадом своим». Бросив все, царь Шигалей с русским воеводою побежали на стругах к русским украинам, к Василю-граду. «От страха смертного царь же забы пождати друга своего верного, Чюру Нарыковича, на месте уреченном, избавившего от смерти». На утро казанские князи и мурзы явились во дворец, но не нашли там ни царя, ни его приближенных, увидели только иссеченную стражу. Погнались было за царем, но безнадежно. Ссорились между собою и бились. «Гневахуся все на Чюру, яко унимаше их убити царя, и роптаху, и зубы скрежчуще. Они же почиташа Чюру за храбрость его и за высокоумие его во всем граде. Чюра же по времени собрався с женами своими и з детми — с ним же бе 500 служащих раб его; во оружиях одеянны, всех ратник с ним 1000 и присталых к нему… аки в села своя поеха проклажатися ис Казани, и побежа к Москве, спустя по царе 10 дней, и догнав места реченного, и не обрете царя, ждущего его. И горко ему бысть в тот час. А Казанцы же, уведав бежание Чюры, и гнавше за ним и догнавши. Он же обстрожася на месте крепце, чаяся отбитися от них, и бившеся с ними долго. И убиша храброго своего воеводу Чюру Нарыковича и с сыном его, и со всеми отроки его, яко прелагатаи есть Казани, доброхота царева; токмо жены его живы с рабынями ея в Казань возвратишася. И несть болши сея любви ничтоже, аще кто за друга душу свою положит или за Господина».
