Александр Орлов - Героическая тема в русском фольклоре
Только через 11 лет Василий Иванович, занятый дотоле войной с Польшей, получил возможность ополчиться на Казань (1524). Но часть русского войска, плывшая по Волге, была потоплена черемисами, причем утонул весь воинский наряд и казна, «и Волга явися поганым златоструйный Тигр» (стилистическое влияние Хронографа). Сухопутная же русская рать разбила казанское войско, но не могла отбить город из-за потери стенобитного наряда и возвратилась. Лишь через шесть лет тридцать русских воевод осадили Казань (1530), и, когда взяли защищавший ее «острог», Сапкирей бежал в Крым.
Приведем некоторые эпизоды, отразившие влияние повести о взятии Царьграда. «В день убо с Русью бьяхуся Казанцы, к вечеру брани преставше. Русь убо отхожаху в станы своя опочивати, а Казанцы убо нощию ядяху и запивахуся до пьяна, и спаху сном крепким не блюдущися Руси, оставивше токмо страж на вратех острове». Русские напали на казанского воеводу Аталыка, когда он спал пьяный в шатре. Он «с оторопа вскоре вскочи, во единой срачице, на конь свой, и без пояса, и бос, и хоте во град убежати. И понесе конь его из острога на поле, к реке к Булаку; аки крылат конь его реку перелете, он же от страха не удержася и спаде с коня своего, остася на сей стране Булака, бос, бегая по траве, а на другой стране конь его бегаяше. И тут, на брезе Аталыка похвального воеводу Казанского убиша. Аталык же бе храбр и наеждаще на 100 воин и на велик полк бойцев удалых, и возмущаше всеми полки Рускими, а сам невредим отъеждяя и догоняя кождо их мечем своим ударяше во главу и растинаше на двое и до седла; не удержашеся мечь его ни в шеломе, ни в пансыре (ср. цесаря Константина), и стреляше дале версты в примету, и убиваше птицу или зверя, или человека; величество его и ширина Обрину подобна, очи же его кровавы, аки зверя человекоядца, и великие, аки буйволовы» (ср. в повести Искандера — капли, как око буйвола).
Взяв с казанцев «впредь на три лета выходы и оброки», московские воеводы «не хотяше ни един остатися во граде на брежение» и, одаренные казанцами, отправились в Москву вместе с казанским посольством. Здесь казанцы вымолили у великого князя в цари себе «брата Шигалеева меньшого», царевича Геналея, надеясь выгадать время, «дондеже собрашася опочинут, яко звери в ложи своем». Через год они «убиша без вины прекрасного юного царя Геналея Шигалеяровича в палате спяща, яко юнца при яслех, яко зверя в теняте готово изыманна; с ним убиша воеводу его Московского, воздержателя царева, и вся воя их, и паки восприяша царя Сапгирея беглеца»…
По кончине великого князя Василия Ивановича «осташася от него 2 сына, яко от красноперого орла два златоперая птенца; первии же сын, ныне нами наречен князь великий Иван, остася отца своего 4 лет 3 месец, благороден зело, ему же отец его великую власть Руския державы по смерти своей дарова»… Далее автор сообщает о сиротском детстве Ивана Васильевича и о самовластии и насилиях князей и бояр: «неправды умножишася обиды, тадбы и разбои и убийства»… «Возрастшу же, велик разум приимшу великому князю Ивану Васильевичу, и восприемник бысть по отце своем во всей Руской державе великаго царства Московского и воцарися на царство»… (1547). «И бысть велми мудр, и храбросерд и крепкорук, и силен телом, и легок ногами, аки пардус; подобен по всему деду своему, великому князю Ивану». «И седе на великом царстве державы своея благоверны царь, самодержец, Иван Васильевич всеа Русии, и вся мятежники старыя избив, владевший Царством не по правде до совершенного возраста своего, и многих вельмож устраши, от лихоимания и неправды обрати, и праведен суд судити научи и правляше с ними до конца добре царство свое… кроток немирен быти нача и праведен в судах и непреклонен, ко всем воинственным своим людем милостив, и много даровит, и весел сердцем, и сладок речью, и окорадостен»… (сложные эпитеты взяты из Хронографа). «И согляда всю землю свою очима своима, всюде яздяше, виде многи грады Руския старыя запустеша от поганых»… И увидел Иван Васильевич, что наибольшее зло причиняло образовавшееся на украине Русской земли «ново царство Срацинское — Казань, по русскому же языку Котел златое дно», с которым воевали и отец, и дед, и прадед его, «но конечныя споны не могоша сотворити». Хоть и брали они «не единою» Казань, но «держати за собою» это царство не смогли «лукавства ради Казанцов». Но вот в Казани произошло «смятение великое», и Сапкирей лишился престола за покровительство крымским выходцам. Казанцы снова задумали «оманути царя Московского, еже заложитися за него и Казань ему предати и взяти на царство себе царя Шигалея уморити его». Несмотря на отговоры советников своих, Иван Васильевич принудил Шигалея, сесть царем в Казани. Но там он оказался «не яко царь, но яко пленник изыман, крепко брегом». На его сторону стал только большой князь Чюра Нарсынович, который помог ему бежать, а затем и сам бежал, но был настигнут и убит. Царем стал снова Сапкирей, но через два года умер, «приказав царство меншей царице своей Нагайнине, сын бо ему от нея родися». За эту измену казанцев Иван Васильевич послал воевать их улусы несколько воевод, в том числе храброго князя Семиона Микулинского. Московские воеводы, опустошая окрестности Казани, чуть не захватили царя, выехавшего на охоту, и, внезапно напав на войско, посланное в погоню, разбили его.
Зимою 1550 года на Казань пошел сам Иван Васильевич. Зима была студеная, а весна столь дождливая, «яко и становищам воинским потонути». Поэтому, осадив Казань, Иван Васильевич ограничился лишь пушечным боем по ее стенам. «И возвратися на Русь, Казанскую землю всю почернив и главнею покатив»… Возвращаясь, он подметил между Волгой и Свиягой «гору высоку и место стройно и красно и подобно к поставлению града, и возлюби его в сердцы своем, (но) не яви тогда мысли своея воеводам ни единому же». Непрестанно думая о взятии Казани, Иван Васильевич увидел «видение некое во сне, показующе ему место то, где он сам виде, град ту поставит веляше, яко древле царю Костянтину (см. повесть Искандера), на устрашение Казанцом». И послал он туда касимовского царя Шигалея с 9 великими воеводами «с ними же многочисленное войско Руское, твердооружное и все златом испещренно, и хитреца и градоздравца и делателя»… «везущи с собою готовы град на великих лодиях Белозерских, тово же лета, нов, хитр сотворен».
Город Свияжск построили и в нем храмы Богородицы и Сергия Радонежского, от коих произошло «много чудес». «Тогда вся горная Черемиса царю и великому князю приложися, пол земля Казанския людей». Чудесные знамения на месте Свияжска, начавшиеся еще до построения города, были истолкованы и волхвами, и царицей Казанской как неминуемое овладение Казанского царства «Руским задержателем». На берегу Камы «был мал градец пуст, его же Русь именует бесовское городище, в нем же живяше бес, мечты творя от мног лет. И то бе еще старых Болгар мольбище жертвенное». Царь (Сапкирей) посылал «вопрошати» этого беса, одолеет ли Казань московский великий князь. После 10-дневного моления волхвов «отозвася глас от беса»: «Что стужасте о мне? Уже бо вам отныне несть на мя надени, ни помощи ни мало от мене, отхожю бо от вас в пустая места непроходная, прогнан Христовою силою; приходит бо сюда со славою Своею, хощет воцаритися в земли сей и просветити святым крещением. И по мале часе явися дым черн велик, изнутрь градца, из мечети на воздух идя, смрад зол, из дыма же излете змий велик огнен, и на запад полете»… (ср. уход цареградской святыни — ангела из церкви Софии).
После смерти Сапкирея «остася царица его молода (Самбек имея ей), и родися от нея царевич един Мамин-кирей, единем летом от сосцу матери своей, ему же по себе царство приказа». Царице помогали управлять «уланове, князи и мурзы» во главе с Кощаком, царевичем Крымским. Убедившись, что Свияжск настоящий город, а не «градец мал… зовом гуляй», царица, «аки лютая львица, неукратимо рыкаше, веляше в Казани осаду крепити и вой многих напомощь отвсюду збирати». Но согласия между вельможами не было; любовник царицы Кощак бежал, был настигнут русскими и казнен с своею дружиною в Москве. Тогда вельможи убедили царицу снова просить Шигалея: «дабы царем на Казани сел и взял тебя честно женою себе, не гордяся тобою с любовию, не яко горкую пленницу, но яко царицу любимую и прекрасную». Шигалей согласился, но, так как коварная царица дважды пыталась его отравить, «разгневася на ню царь и ят царицу к Москве и посла ю, яко прелютую злодеицу, со младым львищем, сыном ея и со всею царскою казною их».
«Изведение» царицы воеводою князем Серебряным, присланным от Ивана Васильевича, принадлежит к живописнейшим эпизодам повести. Для изображения ее отчаяния, плачей и причитаний использованы образы искандеровой повести о взятии Царьграда и жития Дмитрия Донского.
Сев на царство, Шигалей безбоязненно и «борзо» управлял им, «служа и спомогая самодержцу своему». И задумали казанцы убить его за строгость: «аще сие надолзе будет от царя нашего, то по единому всех нас до остатка пригубит, мудрых Казанцев, аки бездушных, распудит аки волк овца, придавит аки мышей горностай, приест аки куры лисица, ине оставит нас ни единого жива быти в Казани, по научению самодержца своего». Шигалей узнал о заговоре и перебил заговорщиков. Но некий князь Чапкун Казанский, перебежчик в Москву, полюбившийся Ивану Васильевичу, изменил ему и, отпросившись опять в Казань, подучил здесь мятежников идти в Свияжск к воеводам с ложным доносом на Шигалея, «яко хощет измену царь вборзе сотворити». Воеводы донесли Ивану Васильевичу. Царь и великий князь «понегодовав о том в уме своем на Казанского царя Шигалея, дивися, что новое се явися в нем на старость его: несть было в юности его; и отписа ему з грозою, да оставя царство, выедет ис Казани, с воеводою и со всею силою своею, не оставив своего ни мала черна пороха в Казани; скоро будет в Москве, всю скажет о себе всю истину; аще так будет помыслил, то казнь приимет о деле сем».
