Александр Орлов - Героическая тема в русском фольклоре
Автор «Истории о Казанском царстве» — типичный идеолог московской государственности XVI века, явный противник удельной системы на Руси и сторонник единовластия, установившегося с Ивана III, которому «вси Руския князи поклонишася служити». Он «един облада скифетры Рускими» и «назвася державны князь великий Московский». Особенно возвеличил автор Ивана Васильевича Грозного, который «венчася Мономаховым венцом», «наречеся царь державы Руския и самодержец великий показася». Для возвеличения царственности московского государя автор воспользовался популярнейшими в XVI веке памфлетами, именно «Сказанием князех Владимерских» и сочинениями Ивана Семеновича Пересветова (похвала Ивану Васильевичу Грозному от Махмета великого султана Турского). Подчинение Казанского царства автор приписывает московскому единовластию, а случавшиеся временами неуспешные воинские действия относит к предательству, лени и своекорыстию воевод, бояр и князей, и в этом его взгляды совпадают со взглядами Пересветова. Из всех воевод неизменным любимцем автора является лишь князь Симеон Микулинский, «памяти незабытный», «красота и похвала московским воеводам». Главным же героем, мудрости и трудам которого обязано конечное завоевание Казанского царства, выставлен Иван Васильевич Грозный. В оценках борющихся сил автор желает показать беспристрастие и преодолеть установившееся в книжности отрицательное отношение к «неверным» или — по исконной терминологии летописи — к «поганым». Например, изгнанного из Золотой Орды Улу-Ахмета он выставляет несправедливо обиженным московским великим князем и заставляет его «возводить очи своя зверины» к «русскому Богу» и молить его о суде с обидчиком.
По поводу последовавшей победы Улу-Ахмета над русскими автор восклицает: «О блаженное смирение, яко не токмо Христианом Бог помогает, но и поганым по правде пособствует». Когда московские воеводы уговаривали Ивана Васильевича отступить от упорно защищавшейся Казани, «един царь Шигалей и князь Симеон (Микулинский) тии самодержца укрепляху». Шигалей оказался вернее русских воевод, «служаше неленостно, за христиан страдаше весь живот свой до конца. Да никто же мя осудит о сем, яко единоверных своих похуляюще, поганых же варвар похваляюще: тако бо есть, яко вси знают и дивятся мужеству его и похваляют»…
«История о Казанском царстве» представляет собою заключительный этап стилистической работы, как она успела сложиться ко второй половине XVI веке. Все, что было изыскано беллетристической книжностью, образовало к этому времени художественный канон, талантливо отраженный «Историей о Казанском царстве». Автор «Истории» назвал свой труд «красною, сладкою и новою повестью», этим заявлением как бы признал за историческим повествованием право на художественное изложение истории. Художественность, конечно, проявлялась и в предшествующих исторических повестях, но такое осознание ее мы встречаем здесь впервые, если исключить «Слово о полку Игореве», где даже показаны различные виды художественного стиля. Сообщая повествованию красоту и сладость, автор казанской «Истории» указывает, однако, и меру своего художества, именно: он обещает «писанием изъявити» события и деяния «разумно», то есть в их связи и причинной зависимости. Автор, следовательно, не уклоняется от историчности и не выступает исключительно как поэт, но иногда он не свободен от поэтического вымысла и незначительный, в сущности, эпизод развивает в целую поэтическую новеллу. Для художественности рассказа автор использовал наиболее выразительные и привлекательные средства предшествовавшего повествования, оригинального русского и переводного. Источниками в этом отношении ему служили: русская летопись, повести о Мамаевом побоище, повесть о взятии Царьграда Нестора-Искандера, Хронограф Пахомия, а в нем особенно летопись Константина Манассии. Из летописи Манассии автор использовал главным образом придворные византийские драмы и интриги, а также значительный подбор образов, эпитетов и метафор, определявших свойства персонажей византийского двора. Кроме воздействия книжных источников, в «Истории о Казанском царстве» ощущается присутствие русской устной поэзии. Не говоря уже об эпитетах устной поэзии, которые здесь рассеяны повсюду, можно предположить даже подражание целым ее картинам.
Так, читая живописное изображение победоносного въезда Ивана Васильевича в Москву, невольно вспомнишь старину о Чуриле, как пышно он выезжает из чиста поля в Киев и как женщины заглядываются на его походочку щапливую. «История о Казанском царстве» сама оказалась затем источником устной песни о взятии Казани, отразивши в ней не только образы, но и идеологию, сторонником которой был автор казанской повести.
Далее мы даем пересказ казанской «истории», почти исключительно в объеме ее риторического материала, который и приводим в подлинных цитатах. Самые факты излагаем постольку, поскольку они служат последовательности повествования и обнаруживают своим выбором и расположением искусство автора как историка. Географические и этнографические описания, детали воинской тактики и стратегии пришлось устранить. И в самом риторическом материале опущены повторные образы и развернутые с излишеством картины и лирические излияния. Опущены чудеса и проповеди, лишенные оригинальности. При такой сжатости пересказа оказалось возможным уменьшить объем произведения в 20 раз, сохранив важнейшие черты его стилистического облика.
Автор задумал «писанием изъявити» всю историю Казани «от начала Казанского царства, и откуда исперва и в какая лета и како быть почася, и о бывших великих победах с великими нашими самодержцы Московскими». Он начинает с утверждения, что от начала Руси «все то Русская земля была едина, идеже ныне стоит град Казань», и что тамошние жители болгары и им подвластные черемисы «обои же бяху служаще и дани дающе Русскому царству до Батыя царя». Остановившись на деятельности Ярослава Всеволодовича по устроению разрушенной Батыем великокняжеской столицы, г. Владимира, автор изображает татарское порабощение родины: «И осироте бо тогда и обнища великая наша Русская земля, и отъяся слава и честь ее, не во веки, и поработися богомерзску царю и лукавнейшу всея земли, и предана бысть, яко и Ерусалим в наказание Навходоносору, царю Вавилонскому, яко да тем смиритца. И от того времени обложен и нача первое великий князь Ярослав Всеволодич Владимирский царю Батыю в Золотую Орду дани давати… изнеможение видя людей своих и конечныя ради погибели земля своея, запустение еще же и злобы царевы бояся, и властителей его варвар насилие терпети не могуще. По нем же державнии наши Рустии сынове и внуцы его много лет выходы и оброки даваху царем в Великую Орду Златую, и повинующеся им и приимаху от них власти вси, ни по колену, ни по роду, но яко кто хощет, и как которого царь возлюбит. Бысть же злогорькая та и великая власть варварская над Рускою землею от Батыева времени по царство тоя же Златыя Орды царя Ахмата сына Зелет-Салтанова и по благоверного и по благочестивого великого князя Ивана Васильевича (III) Московского, иже взя и поработи под себе Великий Новград».
Далее рассказывается о поругании Иваном III басмы Ахмета и «о конечном запустении» Золотой Орды. «И тогда великая наша Руская земля свободися от ярма и покорися бесерменская; и нача обновлятися, яко от зимы и на тихую весну прилагатися и взыде паки на древнее свое величество и доброту и благолепие; яко же при великом князе первие при Владимере преславнем; ей же, премилостивый Христе, даждь расти яко младенцу и величатися и расширится и всюде пребывати в мужестве и совершение и до славного Твоего второго пришествия и до окончания века сего! И восия ныне стольный преславный град Москва, вторый Киев…»
Это замечательное введение, суммировавшее исторический процесс жизни Русского государства от древнего его величия до восстановления полной свободы от татарского порабощения и до возглавия всех русских областей Москвою, представляет синтез политических идей, характерных для установившегося в стране единовластия. Автор показал себя здесь не погодным летописцем, а обобщающим историком, талантливым выразителем исторического сознания, как оно сложилось к половине XVI века.
Первое основание «Казанского царства» автор приписывает преемнику Батыя, Саину, который пришел в 1272 году из болгарского города Бряхова и облюбовал себе «место на Волге на самой украине Руской, на сей стране Камы реки, концом прилежа к Болгарской земле, другим же концом к Вятке и к Перми. Место пренародчито и красно вельми, и скотопашно и пчелисто, и всяцими семены родимо, и овощми преизобильно и рыбно». Рассказывают, что прежде место это было «гнездо змиево»: «живяше ту вгнездився змий велик, страшен, о двою главу, едину имея змиеву, а другую главу волову». Волхв Саина собрал здесь всех змиев «во едину велику громаду», обложил горючим и сжег, «яко быти от того велику смраду по всей земли той проливающи впредь хотяще быти ото окаянного царя зло содеяние проклятые его веры Срацынския». «Царь же возгради на месте том Казань град, никому же от державных Руси смеюще супротив что реши… и воцарися во граде, скверны царь… и распалашеся яко огнь ярости на Христианы». Он разогнал всех окрестных русских «тоземцев» и населил область болгарской «чернью» из-за Камы и черемисами. Так вместо древнего болгарского города Бряхова Казань стала столицей новой орды. Затем (в 1396 г.) вся эта область была опустошена князем Юрием Дмитриевичем, и Казань «стояше пуста 40 лет».
