Павел Кочемаров - Энергетика истории. Этнополитическое исследование. Теория этногенеза
Из экономических теорий упомянем теорию колебания инвестиций; денежную теорию, объясняющую цикл неравномерным расширением и сжатием денежной массы, кредита; теория недопотребления и т. д. Разбор и оспаривание всех этих теорий не входит в нашу задачу. Выскажем лишь несколько общих замечаний. Все чисто экономические теории неизбежно односторонни, – все они рассматривают лишь различные аспекты одного и того же процесса. И сами экономисты это давно заметили. Как отмечал Митчелл, при всём различии позиций «исследователи экономических циклов отличаются друг от друга не столько принципиально, сколько тем, на что они обращают преимущественное внимание». «Теоретики, разделяющие кейнсианские взгляды, акцентируют внимание на колебаниях платёжеспособного спроса, сторонники неоклассической школы – на факторах предложения. Если первые анализируют динамику инвестиций, то вторые – движение заработной платы. Практически и те и другие рассматривают соотношения между объёмом производства и накоплением»[34]. «Фактически в обоих случаях речь идёт о взаимодействии потоков и запасов в результате нарушения равновесной пропорции между ними. Для неокейнсианцев это означает, в первую очередь, неравновесие в накопленных запасах основного капитала, для неоклассиков – неравновесие в потоке используемого живого труда»[35].
Учёные-экономисты до странности склонны забывать ту простую истину, что центральное место в экономике занимают всё-таки люди, которые выступают в ней в обеих главных ролях – производителей и потребителей. Экономические процессы протекают в различных людских сообществах со своими взглядами на должное и справедливое, со своими вкусами и потребностями. Вместо этих живых людей и сообществ, оригинальных в каждом конкретном случае, учёные предпочитают оперировать с абстракциями, вроде какого-нибудь «экономического человека» или всяких «вечных законов», и относятся к этим абстракциям собственного изготовления как к высшей реальности.
Процессы производства и потребления прямо определяются качествами, присущими живым людям, задействованным в этих процессах, – их физическими, психологическими, культурными особенностями: силой, здоровьем, выносливостью, степенью их стремления к производительному труду и желания потреблять, предпринимательской активностью. Если мы ищем не условного, а сущностного объяснения явлений общественной (в том числе экономической) жизни, нужно обратиться к этому источнику.
Для наших целей необходимо взять достаточно большие циклы, во-первых, потому, что на их примере яснее проявляется суть дела; во-вторых, потому, что они гораздо меньше зависят от разных случайных обстоятельств, чем малые. Именно таковы «большие циклы конъюнктуры» Кондратьева. Русский учёный Николай Кондратьев в 20-х годах XX века выдвинул идею и убедительно показал, что существуют большие экономические циклы, охватывающие период от 45 до 60 лет. Он обосновал своё утверждение обширным фактическим материалом, полученным на основе анализа динамики экономического развития ведущих стран Европы и США.
Рассмотрев отрезок времени около полутораста лет, Кондратьев выделил три «больших цикла конъюнктуры»: первый – с конца 80-х – начала 90-х годов XVIII века до периода 1844–1851 годов; второй – с 1844–1851 до 1890–1896 годов; третий – с 1890–1896 до 1939–1942 годов (Кондратьев не дожил до этого времени, в своей работе он отметил только повышательную волну подъёма до 1914–1920 годов)[36]. Впоследствии исследователи выделили ещё один, четвёртый цикл, который завершился в 1982–1985 годах. Эти циклы примерно пополам делятся на периоды подъёма и спада с депрессивной паузой между циклами. Как отмечал Самуэльсон: «С конца наполеоновских войн в 1815 г. до середины XIX в. отмечалась тенденция к понижению цен и в целом времена были более тяжёлыми, чем обычно. После открытия в 1850 г. золотых месторождений в Калифорнии и Австралии и частично после Гражданской войны в Америке и Крымской войны цены начали расти. Новая длительная волна понижения цен, последовавшая за депрессией 1873 г., продолжалась вплоть до 90-х годов, когда в результате открытия золота в Африке и на Аляске его производство резко возросло»[37].
Попробуем объяснить это явление на базе наших знаний о феномене витальности. Нам уже достаточно хорошо известен характер изменения витальности, чтобы определиться с колебаниями её уровня в различных фазах экономического цикла. Витальность имеет наивысший уровень в фазе депрессии. Этот уровень снижается в фазах подъёма и процветания, а затем растёт в фазе спада. Каким образом отражаются эти перемены на экономике?
Рис. 5 наглядно демонстрирует соотношение витальных и экономических циклов. Начнём с фазы подъёма. В начале этой фазы уровень витальности высок. Это значит, что люди готовы много трудиться за сравнительно скромное вознаграждение. Это благоприятно для развития производства, потому что товары производятся с небольшими издержками и вследствие этого обладают высокой конкурентоспособностью. По мере подъёма производства витальность постепенно снижается. Поначалу её снижение ещё более стимулирует производство. Ведь понижение витальности сопровождается увеличением потребностей. А значит – растёт потребительский спрос, в то время как способность к напряжённому труду ещё заметно не снизилась. Таким образом, производство растёт, пока не достигает потолка возможностей при данных условиях.
Между тем по мере дальнейшего снижения витальности прирост потребительского спроса начинает обгонять способность к увеличению производства реального продукта. Растут издержки, падает конкурентоспособность производимых товаров, сокращается их сбыт. В этих условиях происходит сокращение инвестиций, что ещё более усугубляет спад производства. Но сокращение производства означает уменьшение трудовой нагрузки на население, уменьшение эксплуатации его энергетического потенциала, – а значит, начинается процесс его восстановления до нормального уровня после истощения в пору усиленной эксплуатации фазы подъёма и процветания. На протяжении фазы спада витальность растёт. Однако повышение уровня витальности сопровождается снижением потребительских запросов. Уменьшение спроса некоторое время сдерживает рост экономики, которая стагнирует в фазе депрессии. Не случайно выход из фазы депрессии, как правило, связан с открывающимися возможностями для внешней либо кредитной экспансии: открытие крупных месторождений золота в середине и конце XIX века, победы Запада во Второй мировой войне в середине и в холодной войне – в конце XX века. Внешняя или кредитная экспансия в данном случае служит толчком к экономическому подъёму.
Рис. 5
Выявление больших экономических циклов обнаруживает интересные связи с экономической политикой. На фоне Великой депрессии на первый план в макроэкономической теории выдвинулось кейнсианство. Главной проблемой в то время был большой спад и безработица. Кейнс предложил свой рецепт выхода из кризиса, основной идеей которого была денежная экспансия для борьбы со спадом, – прежде всего увеличение государственных расходов и инвестиций, чтобы компенсировать низкий уровень потребления частного сектора. Это средство оказалось достаточно эффективным, и с конца 30-х годов кейнсианство господствовало в экономической теории.
До 70-х годов политика, построенная на основе кейнсианства, в целом удовлетворяла потребностям развития стран Запада. Но далее положение изменилось. Главной экономической проблемой стала так называемая «стагфляция» – одновременный рост инфляции и безработицы, которую простая кейнсианская модель объяснить не могла. В такой ситуации оживились критики кейнсианства – монетаристы. Сторонники неоклассической теории доказывали, что кризисные явления в экономике вызваны неразумными действиями государства. Они призывали власти прекратить вмешательство в экономику, что позволит ей самостоятельно выйти на объём производства, соответствующий полной занятости. Монетаристы считали, что роль государства сводится, главным образом, к стабилизации темпов роста денежного предложения, к жёсткому контролю за его ростом.
Фридман даже выступал за законодательное установление монетарного правила, согласно которому денежное предложение расширяется ежегодно примерно настолько, чтобы обеспечить реальный прирост ВВП, т. е. оно должно устойчиво прирастать на 3–5 % в год. На рубеже 70–80-х годов политики стран Запада стали действовать в соответствии с предложениями неоклассиков и добились заметных успехов – инфляция сократилась, возобновился устойчивый рост.
Давайте проанализируем развитие событий с точки зрения витального экономического цикла. К исходу 30-х годов завершился экономический цикл. На протяжении его фазы спада и депрессии уровень витальности восстановился. И главной проблемой был низкий уровень спроса, который сдерживал подъём экономики. В этой ситуации применение кейнсианских методов было как нельзя кстати. Политика денежной экспансии со стороны государства имела результатом реальный рост производства при умеренной инфляции. В фазе подъёма экономического цикла, примерно до середины 60-х годов, такая политика в целом имела успех. Но затем началась фаза спада, и в ней прежняя стимулирующая политика оказалась непригодной. Вместо дальнейшего роста производства, она только наращивала инфляцию и усугубляла естественный процесс спада. И это справедливо отмечали критики кейнсианства. Однако неолиберальные рецепты не дали бы столь блестящего результата, если бы к началу 80-х (т. е. к началу нового цикла) не восстановился уровень витальности. Именно рост витальности позволил сравнительно безболезненно пережить значительное сокращение социальных расходов и рост уровня безработицы в первые годы проведения неолиберальной политики. Что же касается дальнейшего подъёма, то его причина не столько в мерах по дерегулированию частного бизнеса и снижению налогов, сколько в новом витке экспансии Запада, давшем толчок экономическому росту.
