Сага об Ингваре Путешественнике. Текст, перевод, комментарий - Галина Васильевна Глазырина
Способ преграждать путь наступающим врагам с помощью различных приспособлений – шипов, колючек и т. п. – широко применялся в военной стратегии. Случаи использования подобных средств известны по их описаниям в исторических источниках. Один из них упоминается, например, в «Великопольской хронике», и детали, которые приводятся в ней, но отсутствуют в «Саге об Ингваре», дают более полное представление об этом тактическом приеме[242].
Хочу, однако, обратить внимание на замечание автора саги о реакции воинов противника на хитрость Ингвара – они подумали, что ранившие их ноги колючие предметы появились на поле боя «вследствие колдовства». Диссонирующее с правдоподобными описаниями всей подготовки к сражению, проведенной Ингваром и его людьми, и самого боя, это упоминание, скорее всего, следует воспринимать как один из элементов авторской характеристики противника норманнов, для которого умение воевать и побеждать значило меньше, чем умение колдовать и использовать сверхъестественную силу.
Подробности боя скандинавов с использованием хитростей, набор которых, очевидно, входил в их стратегический арсенал, едва ли можно расценить как плод фантазии автора «Саги об Ингваре». Аналогичные описания необычных воинских приемов скандинавов имеются и в «Пряди об Эймунде». Так, в одном из сражений против Бурицлава, когда выясняется, что силы противников неравны и численное превосходство не у Ярицлейва, Эймунд сообщает князю о том, что он уже предусмотрел такую ситуацию и заблаговременно отвел свои корабли вверх по реке; предложив князю оставить пустыми шатры и подготовить дружину как можно скорее к сражению в другом месте, Эймунд заставил врага поверить в то, что войска были сосредоточены именно в месте ночевки войска, и с помощью этого обманного приема привел Ярицлейва к победе[243].
В другом случае, когда Бурицлав взял себе в союзники бьярмов, Эймунд решил сыграть на их страсти к богатству и ярким украшениям. Чтобы заманить врага в город, он велел всем женщинам «выйти на городские стены со всеми своими драгоценностями и насадить на шесты толстые золотые кольца, чтобы их как нельзя лучше было видно». Войско, соблазнившееся легкой на первый взгляд добычей, устремилось к городу, и никто не заметил, что вокруг городских стен был вырыт и наполнен водой глубокий ров, который был замаскирован деревьями так, чтобы у нападавших сложилось впечатление, «будто земля цела». Много воинов, не заметивших ловушки, погибло[244].
Еще один пример из этого ряда хитроумных приемов, описанных в «Пряди об Эймунде», – эпизод убийства Бурицлава, брата конунга Ярицлейва, Эймундом и другими членами его дружины при помощи согнутого и привязанного веревкой дерева, которое, отпущенное в соответствующий момент, сорвало шатер, раскинутый над спящим конунгом Бурицлавом, и конунг остался беззащитным перед нападавшими[245].
При всем различии описаний сражений, выигранных при помощи военных хитростей, в рассказах «Саги об Ингваре» и «Пряди об Эймунде» о помощи норманнов одному брату в его борьбе против другого, существенно заметить, что принцип их отбора, безусловно, общий. Можно полагать, что подобная вариативность объясняется произвольностью включения материала в устные версии пряди – шведскую и норвежскую. Авторов произведений интересовали не стандартные военные ситуации, а остроумные, нетрадиционные приемы, изобретенные предводителями отрядов. Отбор сюжетов, вероятно, был ситуативным, вследствие чего один рассказ легко подменял другой.
Однако не только в этих памятниках, очевидно генетически связанных между собой, встречаются описания военных хитростей. Ими изобилуют и многие другие произведения древнескандинавской письменности. В качестве примера можно привести «Сагу о Харальде Суровом Правителе», входящую в «Круг Земной» Снорри Стурлусона, в состав которой включена серия подобных эпизодов. Первый из них – рассказ о сожжении Харальдом города на острове Сицилия. Хитрость конунга заключалась в использовании инстинкта птиц, всегда возвращающихся в свои гнезда. Привязав к спинкам птиц пропитанные серой сосновые стружки, скандинавы подожгли их и отпустили птиц, которые, естественно, полетели в неприступный для неприятеля город[246]. Другой город Харальду удалось занять после того, как его люди прорыли длинный подкоп под стенами, который вел прямо к палатам, где находились горожане. Внезапность нападения варягов обеспечила им победу[247]. Еще один город на Сицилии был настолько хорошо укреплен, что у осаждавших его варягов не было никакой надежды завладеть им силой. Харальд, притворившись больным, заставил жителей города поверить в это и ослабить бдительность. Затем люди Харальда распространили весть о близкой кончине своего конунга, и, наконец, сообщив, что их предводитель скончался, обратились к горожанам с просьбой разрешить им похоронить его в стенах города. Городские священники, предвкушавшие приток пожертвований по случаю похорон, охотно позволили варягам войти в ворота. Поставив гроб поперек дороги, варяги заблокировали ворота и тем самым позволили своему отряду беспрепятственно покорить город[248].
Описанные в «Саге о Харальде Суровом Правителе» хитрости, изобретенные Харальдом, можно рассматривать как вариант сюжета «о проникновении вооруженных людей в укрепленное место», который был исследован Е. А. Рыдзевской на материале сказаний о том, как воины проникают в запрещенное место под видом купцов[249]. Казалось бы, между военными хитростями, изображенными в «Саге об Ингваре» и «Пряди об Эймунде», с одной стороны, и в «Саге о Харальде Суровом Правителе» – с другой, нет прямого сходства. В то же время эти эпизоды определенно обнаруживают сходство тематическое и в совокупности образуют группу рассказов, посвященных описанию военных приемов предводителей отрядов скандинавов и прославлению их боевой смекалки.
Исследователями было отмечено, что наиболее вероятным местом, где зародились подобные истории, являются Ближний Восток или Византия: целый ряд рассказов о военных хитростях, примененных скандинавами, имеет параллели в византийских памятниках[250]. Дискуссионным, однако, оказался вопрос о происхождении этих рассказов. Ф. И. Браун[251] и Ян де Фрис[252] полагали, что скандинавы позаимствовали их у византийцев. Согласно их представлениям, скальды, сопровождавшие конунгов и других знатных людей в Византию, и, возможно, скандинавские дружинники запоминали иноземные рассказы и доносили их до Скандинавии, где они были адаптированы применительно к местному материалу. Эта точка зрения была оспорена А. Стендер-Петерсеном, который проанализировал отдельные сюжеты, зафиксированные как в варяжских, так и в византийских памятниках, и показал, что у обеих традиций был единый источник – античная греко-римская культура, к сюжетам которой восходят многие рассказы[253]. Тем самым А. Стендер-Петерсен указал на типологическое сходство сказаний и перевел вопрос о появлении их в Скандинавии в совсем другую плоскость. Вместо заимствования их скандинавами из Византии, т. е. возможности переноса византийских сказаний скандинавами на родину, он подчеркнул возможность их возникновения непосредственно в скандинавской среде, но на византийской почве, т. е. формирования рассказов о подвигах
