Гоголиана. Фантасмагория в тринадцати новеллах - Владислав Олегович Отрошенко
Купчую на три души совершили.
Сметливая сотничиха, подписав бумаги, не стала, будто Коробочка, предлагать хорунжему в довесок к душам медок да пеньку, а поведала, что у мужа ее Ивана Григорьевича Савостьянова была двоюродная прабабка – полковница Евдокия Савостьянова. И числилось за ней 94 души. Полковница умерла бездетно в 1849 году. Наследниками душ остались ее муж – сотник Иван Савостьянов да два его брата – есаул Иван и сотник же Алексей. Души они меж собой поделили. Мужу ее досталось 44, а братьям его по 25. Да только душ-то тех никто и в глаза не видел – одна лишь бумага…
Сердце хорунжего, вероятно, трепетало, пока он слушал этот рассказ.
От сотничихи он помчался в казенную экспедицию – к писарю Лобову. Подняли окладные книги. Выяснилось, что по сказкам 8-й ревизии за полковницей Савостьяновой действительно “стояло 94 души”. Однако из окладных книг 9-й ревизии они были исключены – кто бежал, кто был отпущен на волю, кто помер, кто был причислен на основании указа Правительствующего Сената за номером 8725 к казакам войска Донского. Так что никакими душами, начиная с 9-й ревизии, полковница Евдокия Савостьянова не владела.
С этими данными на руках хорунжий очень быстро сговорился с братьями Савостьяновыми, унаследовавшими от двоюродной прабабки мифических крестьян, существующих лишь на бумаге. Братья подписали доверенность на все операции с крестьянскими душами – и теперь хорунжий мог самолично ими распоряжаться, а братьям было обещано то же, что и сотничихе – доля с продажи земли, которую он “исхлопочет”.
Выдать убылых крестьян за наличествующих хорунжему помогли подложные справки, составленные писарем Лобовым, и выписанное заседателем Судного Начальства сотником Лагутиным “удостоверение о правах Савостьяновых на 94 души 8-й ревизии, бывших за полковницей Евдокией Савостьяновой”.
Первый нарез из земельного фонда Войска Донского – 1455 десятин – был получен. Схема сработала. Землю хорунжий тут же продал, назначив заниженную цену – по десяти рублей за десятину. Но и при такой цене прибыль вышла громадной. Мертвые души Савостьяновых принесли хорунжему четырнадцать с половиной тысяч чистого капитала.
Дело понеслось. Понеслась и коляска хорунжего по Донской степи – по хуторам и станицам, от одного казачьего семейства к другому.
Однако путь свой Павел Тимофеевич держал не наугад, как Павел Иванович, ибо не стоял за спиной Кагальникова автор, не было над хорунжим никакого Гоголя, желающего проникнуться поэзией блуждания по российским просторам и духом нечаянного открытия невиданных лиц. Наводил Кагальникова на то или иное семейство писарь Лобов, поставлявший ему точные сведения о тех владельцах, у которых крестьяне по 8‑й ревизии были живыми и находились в наличии, а по 9-й и 10-й были мертвыми или “убыли по другому случаю”, отчего и отсутствовали в новейших ревизских сказках, да и в самой действительности.
Вслед за Савостьяновыми хорунжий взял в оборот Денисовых, получивших по духовному завещанию от деда-полковника 180 душ 8-й ревизии. На одни только взятки чиновникам, превращая денисовские души в земельные участки, он истратил одиннадцать тысяч. Но игра стоила свеч: ревизские души семейства Денисовых принесли хорунжему сорок тысяч.
За Денисовыми в ход пошли Лопотошниковы, Немченковы, Поповы, Фроловы, Четчасовы, Черновы… Счет душам пошел на тысячи, десятинам земли – на десятки тысяч, рублям – на сотни тысяч.
Невероятный размах дела обусловлен был тем обстоятельством, что в деле – и в доле – были все. В отличие от Павла Ивановича Чичикова, Павел Тимофеевич Кагальников решил не скрывать от своих контрагентов цели покупки мертвых душ. И это сработало. Оборачивая души в земельные наделы, хорунжий исправно платил изначальным владельцам убылых крестьян обещанные проценты со своих барышей – Денисовы, к примеру, за растворившиеся в вечности дедовские души получили от хорунжего двенадцать тысяч рублей. Взятки же, которые донской Чичиков давал казацким чиновникам, превратились для них в громадный и постоянный доход.
В похождениях Кагальникова не было ни малейшего проблеска того философического самодостаточного одиночества, которое было верным спутником и ангелом-хранителем гоголевского Чичикова. И уж тем более в махинациях хорунжего с мертвыми душами не просматривалось камерности и поэтической таинственности. Тонкому делу, которое вершилось с осторожностью и изяществом его литературным собратом, Кагальников придал жизненный масштаб, поставил операции с душами на поток, вовлек в криминальные схемы огромную армию должностных лиц обширнейшей области Российской империи и сделал многочисленных членов видных дворянских семейств заинтересованными соучастниками аферы.
Словно бросая вызов Гоголю, хорунжий давал понять, какой величественный оборот могло бы принять при естественном развитии мошенничество Павла Ивановича и в какого могущественного афериста мог бы вырасти во втором, сгинувшем в печке, томе поэмы свободно действующий Чичиков – Чичиков, хранящий свою чичиковость, верный своей природе, идущий к цели своей дорогой, не оглядывающийся на автора “Мертвых душ”, не поддающийся насильственному преображению на средине пути в честного христианина, труженика и доброго малого. Нет, – как будто бы говорила, переча Гоголю, сама судьба хорунжего, – не химерический Павел Иванович второго тома, благолепно преображаемый волею автора в полезного члена общества, имеет право на жизнь и на подлинность, а Павел Тимофеевич – жесткий, трезвый и дьявольски изворотливый организатор грандиозного преступного сообщества, объединившего в слаженный механизм для извлечения незаконной прибыли сотни фигур, представляющих власть, коммерцию и дворянское сословие.
И все же механизм дал сбой – очевидно, именно в силу своей грандиозности. Или, быть может, сложный вирус поэзии, юмора, гротеска и печали, которым хорунжий нечаянно заразился, читая “Похождения Чичикова, или Мертвые души”, дал о себе знать.
В тот момент, когда дело поднялось в зенит, когда капиталы росли как на дрожжах, а все нити управления аферой хорунжий крепко держал в руках, случилось нечто совершенно гоголевское.
Павлу Тимофеевичу вдруг вздумалось… брать у чиновников взятки назад. Он стал рассылать им письма с требованием вернуть ему ту или иную сумму от полученной мзды или даже всю взятку целиком. Такая фантазия никоим образом не могла уложиться в головах чиновников.
Кто из них сдал хорунжего, из материалов дела установить трудно. Не исключено, что это был дьяк поземельной экспедиции Войскового правления Спиридон Караичев, которого Павел Тимофеевич принялся шантажировать, желая получить назад свои взятки.
Из ваших писем, которые я представлю Военному Министру, – писал хорунжий чиновнику, – Правительство узнает, что такое Денисовские люди; это видно из одного вашего письма ко мне;
