Владимир Келер - Друг на все времена

С каждым поколением, даже с каждым годом, деловое и духовное общение человека с обществом и зависимость первого от второго все возрастает. В наши дни, например, уже не могли бы появиться Робинзоны, отшельники – добровольно или вынужденно утратившие все связи с обществом на годы.

Это утверждение можно проиллюстрировать на примере «последнего отшельника на Земле» – седобородого американца Силвана Харта.

В полном одиночестве Харт несколько десятков лет жил в глуши штата Айдахо на Безвозвратной речке. Он сам себе делал одежду из оленьих шкур. Сам добывал медь, правил и очищал ее, мастерил из нее кухонную утварь. Он даже кремневые ружья и пули к ним выделывал собственными руками.

И все же нет-нет отшельник да и отправлялся в поселок, чтобы купить порох, книги и чай.

Хотя Харт обращался к людям редко, но общество продолжало прямо или косвенно влиять на него.

Общественная атмосфера производит впечатление на человека, даже действуя непродолжительно. Поэтому-то древние греки в период Олимпийских игр устанавливали по всей стране «священный мир». Мудрые люди и в те времена понимали, что человек, угнетенный думой об угрозе его дому, не появится на соревнованиях в полной форме.

Насколько же глубже проникает, в сердце и сознание людей продолжительное влияние окружающего. А ведь огромное большинство людей находится как раз под таким влиянием.

«Человек – частица общества». Но достаточно ли так сказать?

Человек абсолютно невозможен за пределами общества. Он им создается, в нем живет и соками его питается. Выросший среди людей, трудившийся среди людей и что-то от себя оставивший, человек не умирает до конца, даже уходя из жизни. Покинутый же себе подобными, человек становится, по сути, мертвецом.

Животное может вырасти в лесу, в знойной пустыне, в доме у людей. Но оно всегда останется животным. Собака или лошадь не меняют своей природы, даже когда воспитываются человеком.

Иное дело человек. Едва он вырвался из темного царства зверей, как тут же утратил свойство инстинктивно приспосабливаться к окружающим условиям.

В некотором смысле это огромное преимущество человека: обладая чрезвычайно гибкой и восприимчивой нервной организацией, он способен впитывать в себя огромные знания: его ум может неограниченно расти, развиваться, накапливать «личный опыт» и извлекать из этого пользу.

А в другом отношении это, безусловно, известная ограниченность человека. Он «привередлив». Чтобы из ребенка получился человек, он, как говорилось, со дня рождения должен находиться среди людей. Общество неослабно, неотступно, ежечасно с пеленок должно его воспитывать. Воспитывать словами, примером, помощью.

Известный швейцарский педагог XVIII и начала XIX столетия Иоганн Генрих Песталоцци высказался однажды: «Человека образуют обстоятельства».

Ту же мысль до Песталоцци выражали французские просветители XVIII века Руссо, Гельвеций и другие. Цитируя их, Маркс и Энгельс писали: «Если характер человека создается обстоятельствами, то надо, стало быть, сделать обстоятельства человечными».

Эти слова звучат как призыв,– призыв к лучшей жизни всего человечества. Маркс и Энгельс хотели, чтобы добрые условия существования для людей воцарились всюду, чтобы все могли воспользоваться преимуществами своей человеческой природы.

Призыв благородный И колоссальный. В нем – задача для истории, для могучих народных масс.

А для отдельной личности? Как пересказывается задача для личности с ее естественно ограниченными силами?

Никак не пересказывается, остается в том же виде. Вовсе человек не столь уж слаб, чтобы нуждаться в снисходительных оговорках. В нем много от возможностей всей человеческой семьи. Родство и взаимозависимость между отдельным человеком и общественной средой гораздо бо´льшие, чем это может и показаться.

Ведь если так очевидно, так разительно выступает роль общества в формировании человека, то можно ли говорить, что индивидуальность, которую он обретает, отражает лишь его – отдельного человека – природу? Ну, конечно, нет.

Индивидуальность человека резко отличается от той, так сказать, одиночной индивидуальности, которой обладают животные. Человек – и в этом главное и решительное его отличие от всех других живых существ – обладает не одиночной, а, если так можно выразиться, общественной индивидуальностью.

Разумеется, личность есть личность, и у людей она значит неизмеримо больше, чем у других существ. Человек, например, отвечает за свои поступки, чего не скажешь о животных. Ведь он имеет разум, он должен предвидеть, к чему приводит тот или иной поступок, животное же действует «импульсивно» – под влиянием толчка, слепого инстинкта.

И все же общественная индивидуальность, которой обладает человек, принципиально новая, имеющая свое единственное на Земле, особое, практическое выражение.

Ведь чем иным, как ни выражением общественной индивидуальности, является наша жизнерадостная ежечасная деятельность, наше мудрое недумание о смерти, наше подсознательное отношение к прошлому, к дорогим нам именам и событиям, как к чему-то никогда до конца не умирающему, а всегда живущему, причем существующему только вместе с нами?

Мы с воодушевлением работаем, шутим, смеемся, строим планы, чего-то добиваемся, что-то остро переживаем, стараемся стать лучшими. Словом, ведем себя так, как если б были бессмертными. Никогда, ни у одного здорового, нормального человека, каких бы взглядов он ни придерживался, сознание не омрачается мыслью о конце.

Это ценный дар природы. Правда, он еще не дает нам ясного и простого убеждения: «я никогда не умру». Но приближает к нему подсознательно, приближает, когда человек незаметно отождествляет себя со всем обществом. Говорит «я», а думает «мы», говорит «мы», а в голове четко вырисовывается «я».

Чувствовать так – значит чувствовать себя сильнее. Для этого необходимо воспитывать в себе общественное сознание (или «общественную способность»).

Как?

С одной стороны, выбирая себе друзей, добрую обстановку, круг добрых общественных интересов. С другой стороны, развивая в самом себе умение на все хорошо влиять.

Первое приносит человеку ценные знания, воспитывает в нем разумность. Ведь только так – полезными общениями с людьми перенимает каждый человек духовные богатства общества, культуру.

Особенно обогащается при этом человек социалистического общества. Умение на все хорошо влиять присуще большинству советских людей. Воспитанные на идеях Маркса и Ленина, мы вносим вклад в культуру и своей страны, и всего человечества.

Чтоб пояснить вторую сторону общественной способности, приведу чудесные слова французского поэта Сен-Джона Перса: «Все дороги вселенной берут от нас корм из рук». Каждый, говоря иначе, участвует в большом деле, каждый нужен и для «всей вселенной».

Слова поэта как бы утверждают: делая одно – выбирая в обществе «свое» (и тем молча рассчитывая: «друзья, люди мне помогут»), не забывай другого – что ты отвечаешь за людей тоже, что ты и сам несешь крупицу ответственности за все: и за это вот «свое» и за «всю вселенную».

За «все ее дороги».

Матрос из Чарджуя

Смелость – начало победы.

Ты хорошо знал Шайдакова. Детство рядом провели. Советскую власть в Средней Азии вместе устанавливали.

– О Шайдакове можно слушать без конца,– поддерживает меня Леонид Аркадьевич Костандов. – Необыкновенная жизнь! К тому же он – наше детство...

– Да,– соглашается Александр Тимофеевич Караваев,– имя романтичное. Герой гражданской войны, кумир первых комсомольцев Туркестана. Его имя присвоено улицам в Чарджуе и Ташаузе, теплоходу на Амударье...

Наш собеседник задумывается, а мы устраиваемся поудобней слушать.

Кажется – что общего в наших интересах? Один – министр, другой – контр-адмирал, третий – скромный литератор. Но общее есть – и какое! Все мы выросли в Чарджуе, все учились у моего отца. А Николай Алексеевич Шайдаков – интереснейший человек нашей юности.

– В самом деле,– начинает Караваев,– я и мой старший брат Игнат близко знали Николая. Он был нашим соседом на Уралке, пригороде Чарджуя. Помните Уралку? Низкие мазанки, узкие улицы без тротуаров и освещения, никогда не высыхающие лужи. По улицам мы, впрочем, мало бегали. Больше проводили время на стремительной Амударье. Купались до синевы, грелись на горячем песке и опять плескались. Как наяву, и сейчас вижу ее берега, покрытые густой и высокой зеленью, полями, засеянными главным образом хлопком. Вижу рыбачьи лодки, пароходы Амударьинской флотилии, медленно плывущие по реке. Вы-то их не помните, а я застал, я старше. Сейчас вспоминаю с улыбкой: шесть небольших плоскодонных колесных пароходов с осадкой чуть более двух футов. А тогда они потрясали. Не только видом, но и громкими названиями: «Царь», «Царица», «Цесаревич», «Великий князь», «Великая княжна Ольга», «Император Николай II»! Видите, помню всю флотилию!