Колдовство - Чарльз Уолтер Уильямс
О случае с герцогиней Глостер, двадцать два года спустя, известно больше. Это было одно из тех неоднозначных дел, которые можно было бы представить с одной стороны, как необдуманную попытку достичь вполне безобидных результатов, а с другой стороны, как расследование получения запретных знаний, но без какого-либо злого умысла; и, наконец, с третьей стороны, как серьезный случай колдовства. Похоже, Церковь была права, когда запрещала любые действия, связанные с магией, теоретические или практические. Теургия, как правило, окрашивает мир в более темные тона, чем на самом деле, а использование магии для личного познания, как и во многих других случаях, вырождается в использование для личной выгоды. Далее мы изложим факты, но знакомиться с ними следует с осторожностью.
Элеонора Кобэм, жена герцога Хамфри Ланкастерского герцога Глостера, брата короля Генриха V, дяди молодого Генриха VI и регента в период его отрочества, была женщиной страстной и амбициозной. В ходе суда выяснилось, что вызвать любовь герцога она смогла с помощью магии. Для этого она обратилась к женщине по имени Марджори Журдемейн, известной как Ведьма Ока Вестминстера — так называлась усадьба недалеко от Вестминстера. Генрих V прилагал немалые усилия, чтобы разыскать и обезвредить всех колдунов и ведьм; возможно, так на него подействовали опыты его мачехи. Время от времени среди других подозреваемых в магии оказывались и некоторые священники. Присутствовали они и в этом деле. Их тоже арестовали. В 1430 году был схвачен некий монах Джон Эшвэлл, «ordinae Sanctae Crucis London» (из Ордена Святого Креста в Лондоне), а вместе с ним и клерк по имени Джон Вирли. Их арестовали после допроса Марджори. Мы не знаем, какие отношения связывали монаха, клерка и Марджори, но известно, что всех троих отправили в Виндзор и там некоторое время содержали под стражей. Позже их освободили на основании ордера, выданного городским советом в мае 1432 года.
Герцог Глостер был женат на Элеоноре с 1431 года, а возможно, и раньше. Нет никаких доказательств того, что группа злодеев поставляла леди Элеоноре любовные зелья (если таковые вообще существовали). Но если будущая герцогиня действительно приобретала приворотные зелья у Журдемейн, можно предположить, что клерк и монах выступали посредниками. Нечто подобное могло произойти и теперь. Прошло девять лет. Журдемейн по-прежнему жила в Оке и, скорее всего, продолжала свою знахарскую практику, не очень ее афишируя. Герцогиня к этому времени сообразила, что приворотное зелье если и способно вызвать любовь, то сохранить ее едва поможет. По ее собственным словам, она хотела иметь ребенка от герцога, и решила пойти по проторенной дороге. На этот раз посредниками выступали два священника — Роджер Болингброк и Томас Саутвелл. Без Марджори, разумеется, ничего бы не получилось.
Показания Болингброка оказались подробнее показаний герцогини. Он категорически отрицал обвинение в государственной измене, но при этом признался, что по просьбе герцогини использовал приемы некромантии, чтобы выяснить ее будущее. За такое же прегрешение молодые римские патриции при Тиберии отправились на казнь. Примерно также действовали власти и теперь. Болингброк признался, что его знания будущего могли включать и вопросы жизни или смерти короля. Собственно, ему предстояло открыть герцогине, будет ли у нее ребенок и станет ли она королевой. Ей нужны были ответы на оба вопроса, поскольку речь шла о том, станет ли она родоначальницей королевской династии. Для этого необходимы два условия: смерть короля и любовь ее мужа.
Для решения поставленной задачи оба священника, безусловно, использовали магические навыки. Каноник Саутвелл отслужил тайную мессу над инструментами, которыми предстояло пользоваться Болингброку. Не было и речи о каком-либо договоре с дьяволом или привлечении к процессу демонов. Наоборот, скорее всего оба они полагали себя повелителями демонов, мастерами заклинаний, жрецами, способными вынудить ад открыть им любые тайны. Инструменты Болингброка были изъяты при аресте и демонстрировались во время казни. На эшафоте он предстал перед народом в одеянии некроманта, с колдовским мечом в правой руке и волшебным жезлом в левой. Здесь же присутствовало изображение его любимого рабочего кресла с другими атрибутами волшебства. Вокруг приговоренного висели его инструменты. Среди прочего присутствовали медные фигурки демонов, с которыми, видимо, торговались обвиняемые. Оба могли ответить и отвечали на любой вопрос, но с логикой у них было плохо, поскольку в результате их действий король-то должен был умереть. Обычно с этого и начинают убийцы.
Не следует забывать и о Марджори Журдемейн. Ее освободили из-под стражи, но поскольку подозрения в колдовстве оставались, поместили под надзор, чтобы не повадно было возвращаться к своему ремеслу ведьмы и знахарки. Обвинений в государственной измене против нее не выдвигалось. В отличие от знатных участников процесса, она торговала снадобьями и тем зарабатывала себе на жизнь. Если она и знала что-нибудь о том, как делать колдовские фигурки, то это были бы не медные демоны, а изображения людей, которых надо склонить к тому или иному чувству. Все тайные знания чернокнижников сводились для нее к обычной двери дома, за которой она варила свои зелья. Но шаг от высоинтеллектуальных магических упражнений до практики обычной ведьмы весьма короток и легок. Болингброк и Саутвелл, отслуживший мессу над инструментами, имели в виду одно, но получилось-то совсем другое. Великие мастера часто попадают в такую ловушку. Рано или поздно они прибегают к помощи низшей магии, и тогда — все, они пропали.[73]
Среди восковых фигурок, изготовленных Болингброком, оказалась одна, по мнению обвинения, изображавшая молодого короля; подсудимый утверждал, что фигурка была необходима для предсказаний судьбы будущего ребенка герцогини. Суд посчитал сей факт покушением на человеческую жизнь. Король не должен умирать, чтобы освободить трон для леди Элеоноры Кобэм; герцог не обязан возвращаться в постель своей жены, хотя он и согрешил, пребывая там. Приговор был вынесен против всех обвиняемых. Саутвелл умер в тюрьме. Болингброка перевели из Лондонского Тауэра в Тибурн, и там он был «повешен, выпотрошен и четвертован; его голову бросили на Лондонском мосту,
