Светлана. Культурная история имени - Елена Владимировна Душечкина
…я узнала, что у Сталина есть дочь с нежным именем из Жуковского «Светлана» <…>. И эта Светлана добрая, она заступилась за мою любимую Анну Ахматову <…>. Было немного стыдно верить, что в этой страшной шайке убийц, палачей и профессиональных преступников, которые правили нами, в этом страшном, черном и кровавом месиве мог жить кто-то добрый, кто-то чистый и обладающий человеческими чувствами, как мы. Но очень хотелось верить [311, 125]. (Курсив мой. — Е. Д.)
Так через полтора столетия после написания баллады Жуковского были неожиданно сближены две Светланы — «милое созданье» знаменитого «балладника» и дочь «вождя всех времен и народов», давшие — каждая по-своему — толчок к утверждению в русской жизни имени Светлана[62].
Светланка из «Голубой чашки» Аркадия Гайдара
В 1930‐е годы повышение частотности имени Светлана начинает сказываться и на литературном именнике. Однако если в XIX веке это имя использовалось как условно-поэтический антропоним, по преимуществу связанный с воссозданием фольклорного или древнерусского колорита, то теперь женским персонажам имя Светлана присваивается в текстах, написанных на материале современной действительности. Одним из них стала повесть Аркадия Гайдара «Голубая чашка» (1935).
Поэтика имен персонажей в произведениях Гайдара заслуживает особого внимания. «Каждое имя несло для него определенный образ», — писал о Гайдаре Б. Н. Камов [143, 285]. Имена гайдаровских героев отличаются оригинальностью, выдумкой и никогда не бывают случайными. Сын Гайдара, названный экзотическим для тех лет и нестандартным для русской культуры именем Тимур (впоследствии данным писателем герою знаменитой предвоенной повести «Тимур и его команда»), писал об отце: «Да и вообще он любил необычные имена. Вспомним хотя бы солдата Бумбараша, мальчишку, которого звали Иртыш, славных ребятишек Чука и Гека…» [77, 158]. Список необычных имен гайдаровских персонажей без труда может быть продолжен.
Очаровательную героиню своего самого любимого произведения — повести «Голубая чашка» — Гайдар назвал Светланой.
Имя Светлана появилось в «Голубой чашке» не случайно. При этом оно вовсе не было связано ни со Светланой Жуковского, ни со Светланой Сталиной (которого, кстати, писатель ни разу не упомянул ни в одном из своих произведений). Так звали одну из дочерей близкого друга Гайдара, детской писательницы и поэтессы Анны Яковлевны Трофимовой. Когда Гайдар, вернувшись в Москву в 1932 году, оказался в полной бесприютности, Трофимова предложила ему маленькую комнатку в своей квартире. Дочерей Трофимовой, родившихся во второй половине 1920‐х годов, звали характерными для эпохи «антропонимического взрыва» именами: Эра (впоследствии ставшая Ирой)[63] и Светлана. Гайдар, судя по воспоминаниям знавших его людей, любил детей, понимал их психологию и исключительно хорошо умел с ними ладить: на равных дружил с «людьми четырех лет», как он любил говорить. С дочерьми Трофимовой, к которым он сразу же привязался, у него сложились шутливые дружеские отношения. Гайдар часто гулял с ними, играл в прятки, «честно залезая под кровать», становился в угол, если считал себя перед ними виноватым и т. д. и т. п. [см.: 143, 251]. Он подарил сестричкам двух котят, одного из которых назвали Дым с Огнем, а другого — Кисием Кисиевичем. Вместе с девочками Гайдар выпускал домашнюю юмористическую стенгазету под названием «Букамастик» [см.: 280, 39–40]. Сохранились рисунки Гайдара с изображением обеих сестричек, сопровождающиеся стихами:
1
Ай дуду дуду дуду.
Расскажу вам про беду.
Сторонись, честной народ.
Эрка Светочку дерет.
И кричит, что будет драть
За какую-то тетрадь.
А еще ты попляши
За мои карандаши.
И за то тебя избила,
Чтоб не лапала чернила.
2
Раз-раз, еще раз!
Едет поезд на Кавказ…
И Эрака и Бабака
Аркадяка и Светлака.
С ними мамка заодно
Смотрит весело в окно [10, 106].
Уезжая из Москвы, Гайдар всегда писал девочкам письма, в которых обыгрывал их имена, придумывая шутливые рифмованные приложения, отражающие характер обеих сестер: «Здравствуйте, играстик-Светластик и Эрастик-болтастик!»; «Здравствуй, дорогая Светлана Светиевна» и т. п. [76, IV, 390]. Именно Светлана, рыжеволосая, живая, больше любившая играть с мальчишками, чем с девчонками, и стала для Гайдара прототипом маленькой героини повести «Голубая чашка».
Гайдар всегда писал трудно, но работа над «Голубой чашкой» (первоначальное название «Хорошая жизнь») была для него особенно мучительной. Он начал повесть летом 1935 года в Арзамасе, в городе, где прошло его детство, а завершил в самом конце декабря того же года в ленинградской гостинице, после неоднократных бесед о ней с С. Я. Маршаком. Для Гайдара это было время тяжелого личного и творческого кризиса, мучительного поиска современного материала для детской книги. Сюжет слагался с трудом: лежавший в основе повести биографический элемент (связанный с образом Маруси) неизбежно привносил в текст лирическое начало, которое в произведении, адресованном детям, требовало особо точной интонации.
В первых набросках повести вместо девочки Светланы главным персонажем был мальчик Димка. Неожиданно для самого писателя сюжет изменился, «и Димку пришлось убрать» [143, 286].
Вместо него в рассказе <…> приколачивала с отцом вертушку, пряталась от Маруси и мечтала о путешествии рыженькая Светлана, по странному совпадению сильно похожая на ту, что носилась под окнами рядом и кое в чем могла посостязаться с любым мальчишкой. Он даже обрадовался, что в новой вещи у него появится Светланка, в которой он не чаял души… [143, 286].
Завершенная в конце 1935 года «Голубая чашка» была опубликована в первом номере журнала «Пионер» за 1936 год. Вскоре она вышла отдельным изданием с рисунками Б. Дехтерева[64] и получила широкую известность. В 1940 году Гайдар включил ее в свой сборник «Рассказы», напечатанный в Детиздате, и в том же году — в сборник «Мои товарищи», вышедший в издательстве «Советский писатель». Реакция критики на повесть, которую сам Гайдар считал важной жизненной вехой и называл любимым своим произведением[65], была далеко не однозначной. «Голубая чашка», появившаяся в эпоху жесточайшей педагогической цензуры, вызвала дискуссию на страницах журналов. Одним она казалась бессюжетной и потому скучной. Другие, ощущая необычность ее тональности, видели в ней нечто подозрительное и несовместимое с детской литературой. Третьи считали повесть непригодной для детей, недопустимой и даже возмутительной, поскольку в ней была «дана — „пунктиром“ — лирико-интимная тема, понятная
