Апология Нарцисса - Борис Ефимович Гройс
В действительности наша собственная цивилизация включает мертвых и размывает границу между живыми и мертвыми в гораздо большей степени, чем цивилизация Древнего Египта. Приходя в музей или библиотеку, мы не всегда знаем, создана ли та или иная картина или книга, которые мы там находим, живым или мертвым автором. В момент публикации книги и экспонирования картины они отделяются от живых тел своих авторов и становятся частями их публичных тел, а точнее, трупов — их ка. Автор — это всегда мертвый автор; без дополнительной информации невозможно различить живых и мертвых «контент-провайдеров». Запись в «реальном времени» убивает того, кто записывается, в момент произнесения им речи или совершения действия, поскольку запись одновременно превращает элементы живого ба в компоненты социального ка. Интернет еще в большей мере, чем традиционные музеи и библиотеки, смешивает ка живых и мертвых в одном общем пространстве.
Это показывает, что каждая культура создает специфическую разновидность загробной жизни и бессмертия. Это не обязательно бессмертие того типа, которое мы имеем в виду, говоря о желании личного бессмертия. Легко сказать, что фараоны желали бессмертия для своих ка и их пирамиды суть манифестации этого желания. Но с таким же успехом можно сказать, что фараон был вовлечен в производство ка точно так же, как мы можем быть вовлечены в производство компьютеров или автомобилей. Анализ фактического производства бессмертия следует отделять от обсуждения желания бессмертия, желания загробной жизни. Производство загробной жизни — процесс, который разворачивается независимо от наших интересов и желаний. Чего бы мы ни желали, наши жизни записываются и, стало быть, производятся наши публичные тела. В ряде случаев способ такого производства нам неприятен и даже оскорбителен. Так что проблема не в бессмертии как таковом, а в том, каким образом оно с нами случается, какого бессмертия мы хотим и как пытаемся взять под свой контроль производство загробной жизни.
Кажется, что нарциссическое желание совпадает с желанием бессмертия — с желанием повлиять на производство бессмертия. Принося свое «биологическое» желание в жертву своему образу, который принадлежит не мне, а другому и может быть увиден мной лишь при условии его опосредования внешним миром, я приношу свое живое и смертное тело в жертву своему публичному телу, своей ка, которая существует независимо от меня и, следовательно, не исчезнет с моей смертью. Однако, принадлежа к определенной культуре, я подвергаюсь воздействию механизмов иммортализации, которыми эта культура оперирует. И как мы уже видели, каждая культура имеет свои специфические механизмы иммортализации, и отдельный человек не может от них уклониться. Бессмертие всегда мне навязывается, даже если я хочу его избежать.
В основе нашей цивилизации лежит идеал технического прогресса. Под техникой обычно понимается техника производства, а под техническим прогрессом — производство новых продуктов. Однако усовершенствование механизмов защиты, реставрации и поддержания сохранности уже существующих продуктов также является частью технического прогресса. Важно понимать различие между техникой производства и техникой заботы. Производственный процесс всегда имеет конкретную цель — создание некоторого продукта. Когда продукт произведен, производственный процесс подходит к концу. Словом, производство — это конечный процесс. Он начинается с плана и заканчивается реализацией этого плана. Он начинается с отсутствия продукта и заканчивается его присутствием.
Между тем забота имеет другую траекторию. Она начинается с присутствия предмета заботы и движима стремлением предотвратить его исчезновение. Таким образом, техника заботы находится в таком отношении ко времени, которое прямо противоположно отношению к нему техники производства. Для техники производства будущее представляет собой обещание — обещание реализации плана и появления продукта. Для техники заботы будущее — это опасность, которую она пытается предотвратить. Сила времени воспринимается в данном случае как сила разрушения, распада и исчезновения, которой забота сопротивляется. Следовательно, актуальным горизонтом всякого усилия, направляемого заботой, служит не будущее, а отсутствие времени, вечность. А отсутствие времени — это и есть бессмертие.
Конечно, любая забота также конечна в своих усилиях. Мы заботимся о человеческом теле, но в какой-то момент это тело всё равно умирает. Мы заботимся об автомобиле, но в какой-то момент он изнашивается и окончательно выходит из строя. Но если конец производственного процесса совпадает с его целью, то конец процесса заботы этой цели противоречит. Смерть не является целью медицинской помощи. Смерть лишь прерывает заботу, но не осуществляет ее. То же самое можно сказать о ремонте автомобиля: здесь тоже не ставится цель полностью поломать этот автомобиль. Иначе говоря, фактическую цель заботы составляет бессмертие предмета этой заботы. Можно ли сказать, что эта цель никогда не будет достигнута? Это открытый вопрос. Современные архив и музей ставят своей целью сохранить некоторые художественные объекты и документы навсегда. Но защита естественной среды, различных видов животных, растений и прочего преследует ту же цель. Эти направления экологической политики и техники призваны сохранить природу в ее нынешнем виде навечно. Стратегии заботы, защиты и бессмертия тесно связаны со стратегиями эстетизации. Когда мы видим нечто такое, что представляется нам прекрасным, мы хотим сохранить возможность вернуться к созерцанию этого предмета в будущем — а это предполагает, что он будет сохраняться и охраняться вечно. Разумеется, в наилучшем случае предмет созерцания вечен сам по себе — как платоновские идеи, Бог или математические доказательства. Прекрасный водопад, птица, стихотворение или картина в отсутствие технической защиты могут исчезнуть. Техника в данном случае заменяет онтологию. То, что мы называем культурой, есть не что иное, как эта замена.
Когда человек сталкивается со своим публичным образом, этот опыт переживается им как восхитительный и вместе с тем травматичный. Это встреча субъекта с его загробной жизнью еще при жизни биологической. С Нарциссом случилось именно это: он увидел свой публичный образ и не знал, как долго этот образ продлится — мгновение или вечность. Мы сегодня постоянно оказываемся в подобной ситуации. Однако если культурная гарантия бессмертия обеспечивается технически, а не онтологически, то бессмертие отдельного человека зависит
