Александр Николюкин - Литературоведческий журнал №30

Если брать всю систему художественных ассоциаций Тютчева, связанных с ночью, то сон и смерть входят в нее. Как для Фета, так и для Тютчева, во многом античные мифы явились источником образных представлений об этих связях. У Фета и Тютчева совпала художественная идея: сон и смерть – близнецы. Развивается эта мысль в стихах поэтов не только по-разному, но даже противоположно. Тютчев в следующих трех строфах выдвинул новую тему – любви, именно она, а не тема смерти оказалась главной в его стихотворении. Смерть в стихотворении Тютчева наделена определениями, по смыслу противоположными фетовским: «смерть угрюмей», союз любви и самоубийства имеет обаянье ужасное, хотя и прекрасное. Сон «кротче» смерти, отмечает Тютчев. У Фета, наоборот, сон «смуглоликий», как мать-ночь, а смерть – «просветленная дочь лучезарного Феба», она увенчала чело звездою. Сон полон суеты дня, смерть полна величавого покоя. Фет отдает предпочтение смерти и в отличие от Тютчева рисует ее образ как воплощение своеобразной красоты: «Но если жизнь базар крикливый бога, / То только смерть его бессмертный храм» («Смерть»). От Тютчева Фет идет к Шопенгауэру, к его мыслям об индусской нирване как конечном идеале.

В целом «ночная поэзия» Фета глубоко своеобразна, нельзя ее отождествлять ни с философской системой Шопенгауэра, ни с «ночной поэзией» Тютчева. У Фета ночь прекрасна не менее дня, может быть, еще прекрасней. Ночь «благовонная», «благодатная», «серебристая», «лазурная», «нежная», «кроткая». Фетовская ночь светла и полна блеска, она сияет: «Сияла ночь, луной был полон сад…» Это ночь лунная, звездная, сверкающая: «Ночь красотой одевалася звездной»; «алмазная роса живым огнем с огнями неба в споре»; «трава при луне в бриллиантах». Фетовская ночь полна жизни, поэт чувствует «дыханье ночи непорочной», «вздохи дня есть в дыханье ночном». У Тютчева ночь свертывает златотканый покров дня, а у Фета скорее развертывает этот покров, оживляет живое:

Целый день спят ночные цветы,Но лишь солнце за рощу зайдет,Раскрываются тихо листыИ я слышу, как сердце цветет.

Ночь полна ароматов ночных цветов и трав, ночью «тоньше запах сочных трав», «тень и аромат плывут над меркнущею степью», «над землей клубится аромат», поля «нежатся в росе». У него ночь исполнена не непонятного человеку гула, а она «говорит» («говорила за нас и дышала нам в лицо благовонная ночь»), ночь «поет», Фетовская ночь дает человеку счастье, ее действие целебно:

Что за ночь! Прозрачный воздух скован;Над землей клубится аромат.О, теперь я счастлив и взволнован,О, теперь я высказаться рад!

Как нежишь ты, серебряная ночь,В душе расцвет немой и тайной силы!О! окрыли и дай мне превозмочьВесь этот тлен, бездушный и унылый.

Ночь поэту более близка, она более значима, чем день. «Ночью как-то вольнее дышать мне…»; «Каждое чувство бывает понятней мне ночью…» – признается он.

У Фета ночь имеет много общего с весной. Как весной пробуждается природа, в ней зарождается новая жизнь, так и ночью развертывается этот процесс пробуждения и активизации жизненных сил. Фет преимущественно певец весенней и летней ночи. В его стихах «ночь весенней негой дышит», «в дымке-невидимке выплыл месяц вешний», «сад весь в цвету, вечер в огне…» – все это обычные компоненты его ночного пейзажа.

Все же в художественных ассоциациях, сопровождающих решение Фетом проблемы взаимоотношений человека с природой, снова обнаруживаются близкие Тютчеву соотношения, связи образов и поэтических эмоций. Фет в статье о Тютчеве обратил внимание на мысль о «сродстве» или «тождестве» природы и духа25. Наиболее концентрированным выражением этой идеи Фет считал тютчевское стихотворение «Дума за думой, волна за волной», которое было написано в 1851 г. К этому времени у Фета было уже создано созвучное Тютчеву стихотворение: «Буря на небе вечернем».

Прием параллелизма, лежащий в основе стихотворения, дал возможность поэту раскрыть «сродство» моря и человеческой души, «бурю» в двух сферах. Мысль о связи человека с мирозданьем вошла в стихи Фета, особенно в его «ночную поэзию»:

Мой дух, о ночь, как падший серафим,Признал родство с нетленной жизнью звезднойИ, окрылен дыханием твоим,Готов лететь над этой тайной бездной.

Общим для поэтов оказалось признание «родства» с «жизнью звёздной».

У Фета ночь и человек находятся в благодатном родстве, «благодатная» – это повторяющийся эпитет ночи в стихах Фета, поэт передает глубокое слияние человека с ночной стихией:

Ночь и я, мы оба дышим,Цветом липы воздух пьян,И, безмолвные, мы слышим,Что струей своей колышим,Напевает нам фонтан.

Фет вслед за Тютчевым философствует при виде фонтана. У Тютчева воды фонтана, как и мысль человека, поднимаются ввысь лишь до определенного предела и затем осуждены пасть на землю. Тютчев нарисовал сияющий, огнецветный фонтан, воды которого пронизаны солнцем. У Фета картина перенесена на ночной фон, тютчевский скепсис разрешается в идее рабской покорности личности – крови, мысли, тела человека – судьбе, которая получает оптимистическую оценку:

– Я, и кровь, и мысль, и тело –Мы послушные рабы:До известного пределаВсе возносимся мы смелоПод давлением судьбы.Мысль несется, сердце бьется,Мгле мерцаньем не помочь;К сердцу кровь опять вернется,В водоем мой луч прольется,И заря потушит ночь 27.

В стихах Фета повторяется ассоциация ночи и ожидания: майской ночью «березы ждут», ночью «я жду, соловьиное эхо несется с блестящей реки»; «скоро повысыплют звезды алмазные, жди!»; «словно таинственной речи я жду» тоже ночью. Эта художественная доминанта имеет у Фета философский смысл. У него, как затем у молодого Блока, ночная природа и человек полны ожидания сокровенного, которое оказывается доступным всему живому лишь лунной ночью: «моя душа <…> / И в лунный свет погружена; / И в ней земля отражена / И задрожал весь хор небесный». В стихах поэта лунное, звездное сияние, любовь, общение со стихийной жизнью Вселенной, познание счастья и высших истин, как правило, объединяются.

Особенно эстетически близкими у поэтов оказались стихотворения о лунной или озаренной светом месяца ночи:

Как сладко дремлет сад темнозеленый,Объятый негой ночи голубой,Сквозь яблони, цветами убеленной,Как сладко светит месяц золотой!..

Таинственно, как в первый день созданья,В бездонном небе звёздный сонм горит,Музыки дальной слышны восклицанья,Соседний ключ слышнее говорит…

Родственен Фету образ весенней, той поры, когда цветут яблони, ночи, исполненной «сладкой» неги, по-летнему «голубой», светящейся ночи с «золотым» месяцем; Тютчев-живописец не скупится на краски. Нарисовано поэтом то же ночное сияние, что и на картинах Фета: «Сияла ночь. Луной был полон сад: лежали / Лучи у наших ног в гостиной без огней. / Рояль был весь раскрыт…»; «Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне, / Травы степные унизаны влагой вечерней / <…> В этой ночи, как в желаниях все беспредельно…» Оба поэта погружены в негу весенне-летней ночи, то вдыхают аромат распускающихся по ночам цветов, то наполняются ее музыкальными звуками или пением, оба в ее объятиях. Но философский ум Тютчева в раздумье: ночная «завеса» показала ему обособление сонного (иррационального) бытия души и ее единение с хаотическими импульсами. Однако все это представлено в вопросительной интонации недоговоренности, сомнения. Утверждение отсутствует в цитируемом стихотворении, не все еще сказано поэтом о мире души.

В названных стихотворениях Фета о лунном сиянии акцент сделан на духовно-душевном состоянии человека. Поэт не философствует, а чувствует, сияние небесных светил – сигнал необходимости возвышенной любви: «Крылья растут у каких-то воздушных стремлений, / Взял бы тебя и помчался бы также бесцельно, / Свет унося, покидая неверные тени» (48).

Два стихотворения поэтов будто специально посвящены лунному сиянию – «Как хорошо ты, о море ночное…» Тютчева, а у Фета – «В лунном сиянии»:

Выйдем с тобой побродитьВ лунном сиянии!Долго ли душу томитьВ темном молчании!

Пруд как блестящая сталь;Травы в рыдании;Мельница, речка и дальВ лунном сиянии.

Можно ль тужить и не житьНам в обаянии?Выйдем тихонько бродитьВ лунном сиянии!

И у этого поэта в стихах создан «лунный мир», как музыкальное (бетховенское) переживание ночного сияния, проникающего в душу человека, вызывающее томление любви.