Время Культуры - Ирина Исааковна Чайковская
Александр Мень с женой
В юности я увидела его на заседании Московского Молодежного Музыкального клуба — яркого, запоминающегося, уже одной своей осанкой и светлым взглядом напоминающего своего небесного патрона.
Сегодня все утро слушала аудиокассету с его «Сыном человеческим». Поражалась тону задушевного разговора с читателем, эрудиции, не выходящей на поверхность, служащей целям выявления истины, стройности и красоте рассказа. Кроме того, что это книга ученого и проповедника, это еще и настоящая художественная проза. И Христос у него — человечный и мудрый, глубоко связанный с землей, по которой ходил.
Одна из внятных мыслей отца Александра — неразрывная связь Нового завета с Ветхим, Евангелия — с Библией. О да, Христос принес новое вероучение, новый взгляд на жизнь и человека, но базировался он на тех же Моисеевых законах: не убий, не укради, не прелюбодействуй… Со своей «всемирностью» Александр Мень считал все христианские религии — братскими, ратовал за их единение.
Если бы мне довелось выбирать религию — предпочла бы Экуменизм, в насаждении которого обвиняли отца Александра. И не случайно погиб он уже тогда, когда церковь перестала быть изгоем, а ее верхушка оказалась очень близка к власти. Сергей Бычков в ЧАЙКЕ рассказывает о разных версиях убийства священника. Я знаю одно.
Однажды, это было в 1990-году, услышала по радио радиоспектакль «Моисей» — рассказ об еврейском пророке, спасшем свой народ и явившемся предтечей Христа. После спектакля напряженно слушала, кто автор этой необычайно смелой даже для перестроечных времен композиции. Оказалось, Александр Мень. Тогда же я сказала себе: «Ему не жить, его обязательно убьют». Убьют те, для кого понятие «всечеловечность», для кого открытость миру и другим религиям, отсутствие догматизма — граничат с кощунством, с предательством «национальной идеи».
Священника убили ударом топора, прямо по Достоевскому. У него были предчувствия, он спешил завершить свои земные дела…
С 1990 года прошло двадцать пять лет, четверть века. Убийца до сих пор не найден. Не названы и те, кто его послал. Думаю, что придет пора, когда отец Александр Мень, проживший праведную жизнь и закончивший свои дни как мученик, будет официально признан святым. Пока же он святой — для многих из тех, кто его видел, слышал или читал его книги.
Непобежденный Лев Зильбер
20.11.14
Фильм называется «Охота на вирусы», но его можно переименовать в «Охоту на человека». Ибо на человека, который совершал научные подвиги, открывал новое, объяснял непонятное, на его родине, в Советской стране, шла настоящая охота.
Ученому не давали работать — его три раза арестовывали. Три раза он сидел в сталинских лагерях. Какие были обвинения? Естественно, фальшивые, естественно, вздорные. Боролся с чумой в Азербайджане? Вот и обвинение: распространял чуму.
Был отправлен на Дальний Восток для борьбы с неизвестной инфекцией?
Определил, что ее распространяют клещи? Начал искать вакцину против энцефалита? Так вот тебе за это новый срок.
И это при том, что руководимая тобой группа получила Сталинскую премию… А потом, через год после того, как друзья вызволили ученого из лагеря, — последовал новый арест, и обвинение было уже покруче: измена родине.
На Печоре, куда попал в 1941 году наш ученый-биолог, заключенные массами погибали от голода и авитаминоза. Болезнь, вызванная этими двумя бедами, называлась страшным для уха словом — пеллагра.
И вот там, в этом диком, голодном и холодном Печорлаге, где, по словам Ариадны Эфрон, не зимует ни одна птица, наш ученый стал добывать из ягеля пищевой грибок, спасавший несчастных от этой чудовищной болезни.
Ученого звали Аев Зильбер. За отпущенные ему Господом 72 года — он сумел сделать несколько фундаментальных открытий, вот только платой за них были лагеря, пытки, восемь — ударом сапога — сломанных ребер, которые, кстати говоря, срослись неправильно…
Слава Богу, мы дожили до того, что об этом можно говорить, что о замечательном ученом, мученике и герое, сделан документальный фильм.
Лев Зильбер. Середина 60-х
Осталось у меня одно впечатление от раннего детства. Наша мама, Сарра Михайловна Чайковская, возглавлявшая лабораторию в Институте антибиотиков, рассказывая о своей юности, об эвакуации в годы войны во Фрунзе, об учебе в эвакуированном туда мединституте, неизменно вспоминала Льва Зильбер а. Он ей помог — дал записку к Ермольевой, чтобы та помогла маме устроиться в Москве.
Мне трудно понять, как это проявление добра и человечности вписывается в график зильберовской жизни — его титанических трудов, чередующихся с пребыванием в тюрьмах и лагерях.
Лев Зильбер с сотрудницей лаборатории Зинаидой Байдаковой
Где-то, на каком-то повороте, судьбы нашей мамы и Льва Зильбера на миг пересеклись, чтобы потом через мамины рассказы, через ее влюбленность в большого ученого и человека необычайного обаяния передастся нам, детям, и чтобы в результате через много лет, когда уже нет на свете ни Льва Александровича, ни мамы, появились эти мои заметки.
Немного о Ермольевой. Зинаида Виссарионовна была первой женой Зильбера, была коллегой, высокоодаренным микробиологом, открывательницей советского пенициллина, а также была неутомимым и бесстрашным заступником Зильбера перед властью.
В фильме рассказан фантастический эпизод свидания в лагере. Лев Александрович, воспользовавшияь свиданием, тайком передал Ермольевой и Вениамину Каверину (своему младшему брату) записку. Оба думали: она с просьбой о помиловании. Но нет, записка была с изложением зильберовской гипотезы о вирусном происхождении рака. Чудеса!
Кроме этих двоих, за Зильбера боролся его друг по псковской гимназии Юрий Тынянов, прекрасный писатель и пушкинист, женатый на сестре Льва Александровича. А еще за ученого вступились крупные ученые, академики. В результате Зильбера освободили, а его научную статью с гениальной догадкой (сегодня считается, что вирусная природа у 25 % раковых опухолей) опубликовали аж в «Известиях»…
Не знаю, можно ли назвать эту жизнь «страшной сказкой со счастливым концом»? На такое определение наталкивают слова одного из коллег ученого, назвавшего его «счастливым человеком». Действительно, чем не счастливый? Сумел в «безлагерный» остаток жизни вернуть из фашистского плена жену с двумя детьми, вырастить сыновей, ставших учеными, продвинуть свою науку, работая в институте Гамалеи…
Вспоминают, что Зильбер «любил отплясывать», что увлекался искусством и машинами, что мог настроить рояль и часами читать стихи… А умер, как Петрарка, — за письменным столом у себя в кабинете. Кто-то вдобавок напомнит про «Открытую книгу» (1956) Вениамина Каверина, где прототипами молодых, талантливых
