Сергей Беляков - Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя
Кроме этих национальных идеологий в XIX веке появился и югославизм, только вот что он собой представлял? Сербов до Первой мировой войны югославизм мало интересовал. Они создали даже два своих национальных государства (Сербию и Черногорию, черногорцы считались частью сербского народа) и последовательно их расширяли, насколько это позволяла внешнеполитическая обстановка. В Хорватии ситуация была другой.
Бо́льшая часть хорватских земель (а после фактического присоединения Боснии и Герцеговины в 1878 году – все земли) находилась под властью Габсбургов. Но империя Габсбургов была очень сложным образованием даже до превращения Австрии в Австро-Венгрию в 1867 году. Хорватия и Славония были в унии с Венгерским королевством. Габсбурги этими землями управляли не только как хорватские, но и как венгерские короли. В собственно венгерской области Бачка (Воеводине) еще с конца XVII века осели многочисленные переселенцы из Сербии. Сербы и хорваты жили и на Военной границе, охраняя земли империи от турок. В такой сложной ситуации сербам и хорватам нередко приходилось заключать союзы, чтобы противостоять и немцам, и венграм.
За тридцать лет до появления первых сочинений правашей хорватская интеллигенция начала бороться против культурного влияния венгров, взяв в союзники и сербов. Чтобы не ссориться, решено было даже не использовать слова «сербы» и «хорваты», а изобрести искусственное, книжное понятие – иллирийцы, по названию населения древней римской провинции. Иллиризм – ранний вариант хорватского югославизма – продержался около четверти века, однако договориться об общем имени так и не удалось. Сербы помнили, что они сербы, хорваты оставались хорватами. Позднее идеолог хорватского югославизма, президент Югославянской академии наук и искусств Франьо Рачкий считал, что хорватам и сербам, а возможно, и другим славянским народам Балканского полуострова, только предстоит со временем слиться в один народ.
Казалось бы, золотой век югославизма должен был наступить после Первой мировой войны, когда все славянские народы Балканского полуострова (кроме болгар) объединились в Королевство сербов, хорватов и словенцев. В 1929 году это государство будет переименовано в Югославию. На самом же деле создание югославского государства уничтожило последние иллюзии романтического югославизма. Сербы смотрели на новое государство как на большую Сербию, где вся власть должна принадлежать им по праву победителей[1482]. Почти весь хорватский народ объединился под знаменами Хорватской крестьянской партии, которая несколько лет даже не признавала конституции королевства. Интересы словенцев представляла Словенская народная партия, боснийских мусульман – Югославянская мусульманская организация, сербов – Сербская радикальная партия. В Скупщине (парламенте) шли споры и даже драки. Однажды черногорский депутат-радикал достал револьвер и расстрелял руководство хорватской оппозиции, смертельно ранив лидера Хорватской крестьянской партии Степана Радича. После этого хорваты создали свою террористическую организацию (сначала «Хорватский домобран», то есть хорватский ополченец, потом «Усташа»[1483] – повстанец) и приступили к вооруженной борьбе против югославского государства. Ее жертвой пал король Александр. Фактически всё время от создания первого югославского государства 1 декабря 1918 года до его гибели в апреле 1941-го не прекращалась череда политических кризисов, не раз государство стояло на грани развала. Когда немецкие войска входили в Загреб, их приветствовали хорваты, получившие из рук итальянцев и немцев даже свое государство – Независимое государство Хорватию. А в Македонии оккупационные болгарские войска встречали как освободителей. Толпы народа кричали: «Христос воскресе! Македония воскресе!» (оккупация пришлась на Пасху 1941 года).
Вторая Югославия, созданная уже коммунистами, прожила дольше первой благодаря гибкой и дальновидной политике Йосипа Броза (Тито), который создал вместо унитарной Югославии федерацию из шести республик, права которых неуклонно расширялись, пока, наконец, по конституции 1974 года, федерация не стала приближаться уже к конфедерации. Однако и эта мудрая политика не спасла страну от распада по границам национальных республик.
Единая югославская нация никогда не существовала. В лучшем случае на нее смотрели как на идеал, которого когда-нибудь удастся достигнуть. В худшем – югославизм маскировал сербский или хорватский национализм.
Часть XIII
Нация и Гоголь
Выбор нации
11 марта 1882 года французский философ Эрнест Ренан прочитал в Сорбонне доклад «Что есть нация?». Тема имела не только академический интерес. Прошло одиннадцать лет со времени оккупации немцами Эльзаса и части Лотарингии. Немецкие претензии на Эльзас базировались на солидном научном фундаменте: население этой провинции имело германское происхождение и говорило на языке, близком немецкому. А язык и «раса» считались самым надежным обоснованием национальной идентичности. Но Ренан доказывал, что ни раса, ни язык, ни религия, ни общность интересов не создают нацию. Вопрос национальной принадлежности – это вопрос добровольного выбора, коллективного выбора людей.
Из лекции Эрнеста Ренана «Что есть нация?»: «Итак, нация – это великая солидарность, устанавливаемая чувством жертв, которые уже сделаны и которые расположены сделать в будущем. <…> это ясно выраженное желание продолжать общую жизнь. Существование нации – это (если можно так выразиться) повседневный плебисцит, как существование индивидуума – вечное утверждение жизни»[1484].
В этой формулировке был и политический смысл. Жители Эльзаса, несмотря на свое германское происхождение, тяготели именно к Франции. Так что Ренан служил не только науке, но и Франции. Однако его доклад стал авторитетной, часто цитируемой научной работой. К нему и теперь обращаются ученые. Итак, выбор нации возможен. Но при каких условиях? Герои нашей книги, украинцы и русские, не раз совершали такой выбор.
Николай Костомаров был сыном русского помещика и никогда не забывал своего происхождения: «Фамильное прозвище, которое я ношу, принадлежит к старым великорусским родам дворян, или детей боярских», – с гордостью писал он. Правда, эта «великорусская фамилия» еще в XVI веке стала малороссийской, после того как один из предков Костомарова бежал из московского государства в Литву и поступил на службу королю Сигизмунду Августу. Костомаровы долго жили на Волыни, пока не примкнули к повстанцам Богдана Хмельницкого и не лишились за это шляхетского звания. Предок Костомарова был в числе тех волынских козаков, что переселились на земли Русского царства и построили на речке Тихой Сосне «казачий городок» Острогожск, положив начало истории Слободской Украины. То есть предки Костомарова были, строго говоря, не великороссиянами, а слободскими козаками. Екатерина II ликвидировала слободские казачьи полки, и отец Николая Костомарова Иван был уже не козаком, а гусарским офицером. Служил в русской армии, под началом Суворова брал Измаил. Это был человек русской и европейской культуры. Слыл вольтерьянцем и безбожником: «…у себя в имении собирал кружок своих крепостных и читал им филиппики против ханжества и суеверия. Крестьяне в его имении были малоруссы и туго поддавались вольтерианской школе»[1485]. Насколько был малоруссом хозяин, сказать трудно. В семье не говорили на мове, но в отцовской библиотеке была «Энеида» Котляревского, которую будущий ученый начал читать, но бросил, потому что плохо понимал. Так что семья Костомаровых была в значительной степени русифицированной, и сам Николай Иванович впоследствии называл себя «великороссом». Между тем академик Пыпин, лично знавший Костомарова, вспоминал: «…во всем его характере малорусского было именно гораздо больше, чем великорусского»[1486]. Любовь к Украине и всему украинскому была для него естественна, органична. Однажды Костомаров прочитал сборник малороссийских песен, изданный Михаилом Максимовичем. «Меня поразила и увлекла неподдельная прелесть малорусской народной поэзии; я никак и не подозревал, чтобы такое изящество, такая глубина и свежесть чувства были в произведениях народа, столько близкого ко мне и о котором я, как увидел, ничего не знал. Малорусские песни до того охватили всё мое чувство и воображение, что в какой-нибудь месяц я уже знал наизусть сборник Максимовича»[1487], – писал Костомаров. Он начал учить язык, заниматься историей и фольклором Украины и стал на путь, который приведет его к руководству первым украинским националистическим обществом. Был ли предопределен его выбор? Его старший современник, тоже выпускник Харьковского университета, Измаил Срезневский посвятил молодость собиранию украинского фольклора, однако не только не украинизировался, но со временем превратился в ярого противника украинофильства и украинофилов.
