Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова
…Помню, давно, в 2003-м, в интервью для моей программы “Сати” на “Первом”, она, заливаясь смехом, рассказывала о запросах импресарио на 2008 год: “Он меня приглашает петь через пять лет, даты прислал. Я ему говорю: «Ты что, думаешь, я Кощей Бессмертный?»” Нет, вы были и останетесь Еленой Прекрасной, и да, Бессмертной Образцовой! Спасибо Вам за Вас![91]
Разговор 2013 года
САТИ СПИВАКОВА Тема нашей сегодняшней программы необычна. Чем дальше движется цивилизация по пути прогресса, тем большим спросом пользуются колдуньи и гадалки. Между тем слово “ведьма” произошло от древнеславянского “ведать, знать”.
Говорить о колдовстве – в музыке и не только – мы будем с моей гостьей, неподражаемой Еленой Образцовой. Елена Васильевна, я была уверена, что только вы не испугаетесь этой темы. По-вашему, должна ли женщина быть немножечко колдуньей?
ЕЛЕНА ОБРАЗЦОВА Обязательно, иначе она неинтересна.
С. С. В каждой ли артистке живет ведьма? И как это сочетается?
Е. О. Не знаю, живет ли, но должна жить в каждой. Ведь если в тебе нет тайны, нет громадной потусторонней силы, ты не сможешь воздействовать на публику, не сможешь овладеть образом. Но у меня есть два сценических образа, которые никак не желали мне подчиниться, я сама им всегда подчинялась! Это – Кармен и Пиковая дама. Их колдовство сильнее моего, они буквально мною завладевают. Когда я выхожу на сцену, я не знаю, что буду делать и чем сегодня дело кончится.
С. С. Графиня в “Пиковой даме”, одна из ваших знаковых партий, кто она – колдунья или жертва? Или обычная женщина, подпавшая под власть легенды о трех картах?
Е. О. Графиня – это женщина, которая прожила необычайно долгую жизнь и в своем восприятии мира осталась в тех годах, когда она была хороша и счастлива, когда ей во всем везло – и в картах, и в жизни. А новый век, в котором ей приходится лишь доживать, она принимать не хочет. Прожитые годы позволили ей глубоко познать мир, и ею движет это познание, оно делает ее ворожеей, колдуньей.
С. С. Скажите, а что вы думаете о словах Германа: “Она мертва, а тайны не узнал я”? У Графини действительно была тайна?
Е. О. Думаю, что была.
С. С. А почему Графиня, впервые увидев Германа, пугается и говорит, что ей страшно? Что она в нем увидела? Свою кончину?
Е. О. Потому что он тоже не от мира сего был человек, которого вела какая-то сила сумасшедшая, из космоса.
С. С. Елена Васильевна, вы уже очень давно – с двадцати трех лет! – поете партию Графини. Как изменилось ваше восприятие этой роли? Сейчас в ней больше ведьмовского, колдовского? Или она добрее у вас стала?
Е. О. Нет, она не стала добрее. Но она у меня – вся в любви, в ожидании любви, в ожидании Германа. В ожидании чуда, которое вернет ее в молодость.
С. С. То есть пошла обратная эволюция.
Е. О. Да, она у меня молодеет. Недаром в Лос-Анджелесе, например, режиссер вообще делал Графиню такой светской дамой, я выходила с голыми плечами, вроде бы и старая, но молодая. Старая красавица в стиле Марлен Дитрих.
С. С. А еще у вас бывали персонажи со странными мистическими возможностями, которые впрямую на сцене занимались гаданием и прочими таинственными вещами. Как случилось, что вы не пели Венеру в “Тангейзере”? Вы настолько вагнеровская певица, что невольно думаешь: как же так, как такая партия прошла стороной?! Наполовину богиня, наполовину дьяволица.
Е. О. Это моя трагедия, что я пела только камерные произведения Вагнера, потому что не могла выучить немецкий текст! Я пела на десяти языках, а немецкий текст наизусть выучить не могла.
С. С. Движемся дальше по вашим колдуньям. Итак, Азучена из “Трубадура” Верди, она цыганка, она колдунья?
Е. О. Все цыганки, я думаю, немножко колдуньи и предсказательницы. Только это совершенно не освобождало их от собственной судьбы: они проходили все то, что им предписано было Господом Богом пережить.
С. С. Про Графиню вы объяснили, что она старуха, надеющаяся вернуть себе молодость. Но ведь и Азучена тоже старуха…
Е. О. Совсем не старуха, нет!
С. С. Разве? Все Азучены всегда косматые, седые…
Е. О. Ну, косматая – это возможно, но она молодая женщина. Просто тенора, игравшие Манрико, сына Азучены, были старые, поэтому все и считали…
С. С. …что если сы́ночке за сорок, то, выходит, и мать его стара.
Е. О. …или если сы́ночку не обнять. Как было у меня с Лучано Паваротти.
С. С. Он пел с вами партию Манрико, да?
Е. О. Да. Тогда приходилось немножечко состариться.
С. С. Значит, ваша Азучена менялась в зависимости от того, кто пел Манрико.
Е. О. Конечно, ну а как же.
С. С. Азучена – это ведь тоже очень сложный характер, трагический?
Е. О. Безусловно. Азучена, желая отомстить за смерть сожженной на костре матери, выкрала графского сына, но по ошибке бросила в костер не его, а своего собственного ребенка. И этот Манрико стал для нее не просто сыном, он ее единственная любовь и единственное страдание. Безумное страдание любви.
С. С. Она же ясновидящая, разве она не понимала, чем это кончится?
Е. О. Понимала, конечно, но она же женщина, ей хотелось сохранить хоть одно дитя свое.
С. С. Давайте ненадолго отвлечемся от трагических историй оперных волшебниц и поговорим о высоком волшебстве искусства. Александр Скрябин, следуя мысли Шопенгауэра о том, что гениальное искусство способно преобразить мир, ставил целью своего творчества, да и всей жизни, создание некоей божественной мистерии, которая будет способствовать этому преображению. Как по-вашему, Елена Васильевна, обладает ли музыка (может быть, в синтезе с другими видами искусства) этой магической силой или идеи Скрябина нужно считать утопическими?
Е. О. Я думаю, что музыка – это божий дар, который Господь ниспослал с небес на Землю. А мы все – исполнители, композиторы – просто передаем волю Господню людям, которые этого дара лишены.
С. С. Так что идея, в общем-то, не утопическая.
Е. О. Когда я начала ездить за границу – а в то время, в конце шестидесятых, советских трудящихся за границу еще и не пускали,
