Петр Вершигора - Люди с чистой совестью
Краще тоби буде,
Як в ридной мамы!..
А раненые потяжелее лежат, откинув головы на подушки, и смотрят в небо.
Я спросил старика:
- Ну, як? Востра у москаля правда!
Он что-то невыразительно промычал мне в ответ.
- Только ли на острие штыка? - добивался я от него ответа.
Немного струсив, он увильнул.
- Та це я так... Пословыця есть така...
Подошли повозки с ранеными бандеровцами. Верхом подъехал наш врач, Семен Маркович.
- Куда их?
Я показал. Нечего с ними таскаться - можно оставить тут. Возы с лежавшими на них по двое ранеными свернули в боковую улицу и остановились. Молодые мужики сгрудились вокруг мужика. Он что-то быстро им говорит. Внимательно слушая, те кивают головами. Затем один снял шапку и обратился ко мне:
- Пане начальнику. Тут еще переказували нам, що в обозе проволоку вы захватили и мишок с этими... как их...
- С медикаментами, - подсказал Базыма.
- Ага, ага, - замотал головой паренек. - Верно, верно.
- Это ж военное имущество.
Хлопец виляет, мнется.
- Так яко ж воно военне... Так просто!!!
Один за другим еще несколько молодых подошли ко мне. Старик остался в стороне, наблюдая за ними. А хлопцы просят, доказывают...
- Неудобно нам буде. Нам поручили принять все это дело, и раненых и...
Дедок кашлянул.
Тогда я иду на хитрость. Хлопнув плетью по голенищу, подошел к старику.
- Хлопцы просят медикаменты вам оставить. Все это можно передать.
- Можно? - спросил старик. Глаза его блеснули и снова погасли.
- А чего же? Ваш иод нам не нужен. Только вот какое дело. Имущество могу сдать только под расписку. Уполномоченному лицу.
Мужики обступили меня.
- Так на що ж вона тая расписка?
- Вы тут под хатой оставьте...
- Оно нигде не пропадет...
Я упорствовал.
- Не, хлопцы, - пропадет или не пропадет, а дело военное. Без расписки - не годится!
Базыма, любитель всяких хитрых дел, наблюдает за нами давно. Он переглядывается со мной и одобрительно кивает: "Так, так. Давай их!"
Я отрезал:
- Передать могу только уполномоченному и только под расписку. Некому принять - ничего не оставим.
И отхожу в сторону к Базыме.
Молодых, как ветром, качнуло от меня. Они обступили старика и, уже не особенно конспирируя, что-то громко спрашивают, что-то доказывают. Старик в явном смущении.
Я отвязал коня и всунул ногу в стремя.
- Ну, хлопцы, долго думать будете? Есть уполномоченный - получай санитарный груз и раненых, - нет - повезем с собой! - и вскочил в седло.
Базыма, не в силах удержать смех, отвернулся к проходящей колонне и стал отдавать какие-то распоряжения.
- Як же так? - загомонили сразу. - Куда же вы?
Базыма ответил за меня:
- Повезем с собой. Завертай, ездовые!
Я тронул коня.
- Ну? Есть уполномоченный?
Искоса, через плечо, кинув беглый взгляд, замечают: старик кашлянул, давая своим хлопцам какой-то свои условленный сигнал. Они все подходят ко мне:
- Хай уж буде так. Мы все и будем уполномоченные.
- Так все и будете?
- Ага, ага...
- Э, нет, хлопцы. Так не выйдет. Кто-нибудь старшой должен быть.
Они замялись, поглядывая на старика. Затем один из молодых сказал:
- Так чего ж там? Признавайтесь, дядько Мыкыта...
Старик подошел и уже с нескрываемой злостью сказал:
- Ну, я буду старшой. Где расписываться?
- Вот так бы и давно. А расписываться не надо. Получай свое барахло. И запомни: не у москаля, а у многонационального советского народа - видишь, вот он идет - правда сама найострейша. И не только на конце штыка, а и тут и тут. - И показав ему на лоб и сердце, я тихо тронул коня.
А колонна гремела песней:
Идьмо, Галю, з намы,
З намы, козакамы,
Краще тоби буде,
Як в ридной мамы...
Даже Базыма подхватил и замурлыкал, проходя сквозь круг бандеровцев:
Ой ты, Галю,
Галю молода-а-ая...
От дядьки Микиты еще в начале разговора отошло в переулок несколько хлопцев. Что-то горячо обсуждая, они, глядя в мою сторону, усиленно жестикулировали.
"Этих можно расколоть. Надо прощупать. Кажется, тут нет единогласия..."
Но тут наше внимание привлекла суматоха в другом конце села. Народ бежал по улице. Мы послали туда верховых. Они вернулись быстро.
- Там Швайка целую барахолку открыл, товарищ начштаба.
- Какой Швайка?
- Та наш. Разведбог. Из третьего...
Действительно, это был Швайка, как сквозь землю провалившийся вместе со своим взводом. Пробыв в разведке восемь дней, он собрал ценнейшие разведданные. В вышитой сорочке, смушковой шапке, лихо заломленной набекрень, Швайка походил на сельского парубка. Накануне он захватил немецкую автомашину с мануфактурой и раздавал все это добро направо и налево всем желающим. Оказалось, о нашем подходе к Горыни он знал еще накануне от жителей прибрежных сел, прятавших его от немцев и хорватов.
- Не хотел форсировать речку дважды, - простодушно объяснял он.
- А если бой?
- Я принял такое решение: если переправитесь без боя, все равно встречусь. А если вам мешать будут, решил ударить с тыла всем взводом! - резонно рассуждал Швайка, подстраивая свой взвод в колонну третьего батальона.
Мы с начштаба пустили коней в гусиную дорожку обоза и поехали шагом, на ходу сверяя по компасу и карте путь. Он вел нас строго на запад.
Это была Ровенщина, холмистая, плодородная. Справа, на севере, синела сплошная кромка леса; впереди и сзади поблескивали крошечные лужицы, еще не высохшие после дождя. Ветер, поднявшийся с востока, доносил запах и шелест колосящейся пшеницы. Вдали, затихая, звенела песня.
Втягиваясь в ритм похода, роты постепенно замолкали. Еще полчаса марша - и разговоры затихли. Не слышно команды. Люди идут молча, задумавшись. Все знают, что после преодоления водного препятствия и соприкосновения с врагом Ковпак вырывает колонну вперед. Знают - на полдороге он круто свернет в сторону, маскируя наш след. Солдаты хорошо изучили повадки своего командира.
Часа два шли спокойно. В голове колонны не слышно перестрелки. Вхолостую тащится боковое охранение. Тишину нарушали лишь жаворонки да равномерный шум движения тысячной массы людей.
После полудня с хвоста колонны передали: "По срочному делу подполковника просят задержаться".
Придержав коня, я вскоре увидел несколько молодых парубков. Они догнали колонну верхами.
- Приехали поступать в отряд, - шепнул мне Матющенко, шедший сегодня в арьергарде.
- Надо взять их на проверку, - сказал я ему.
- Их Швайка уже целую неделю проверяе...
- Твое мнение? - спросил я подошедшего Швайку.
- Хлопцы ничего. Там один парубок мировой. Вон в рябой шапке. Васылем звать. Комсомолец. В подполье оставался по заданию. Через него я и связался с населением.
- А остальные?
- Ребята с понятием. Васыль этот с Горыни им немного мозги проветрил.
Я подозвал Васыля. Высокий, чернобровый, с синеватым пушком на губах и хмурой складкой между бровей. Он внушал доверие.
Швайка толкнул Васыля локтем, словно приглашая на гулянку.
- От тут и выкладывай все свои прегрешения.
Паренек хмыкнул что-то и с отчаянием поднял на меня глаза.
- В чем дело? Какие прегрешения?
- Сбежал он. Вот и сумлевается. С поста вроде сбежал.
- Говори яснее.
- Давай, Васыль, выкладывай. Чего там, - решительно сказал Швайка.
Васыль наконец решился.
- Не могу я больше. Не могу. В подполье я был оставлен. Затем связь наладил с сабуровцами, хотел сразу в червоные партизаны, а они мне задание - в полиции робыть. Я стал выполнять. Хлопцев подобрал хороших. В последние дни стал Гонта за нами примечать. Вы думаете - он чего нас в селе оставил? Чтобы проверить. Своих шпиков для надзора за нами отрядил. Был там один куркуль - дядько Мыкыта. Он у них вроде шпика какого. Ух, зверюга. За нами увязался. Ну, теперь ничего. Уже капут. Я теперь только с оружием в руках хожу. Я как увидел вашу армию, - все у меня оборвалось. Не могу я больше полицманом прикидываться. Я там такого насмотрелся, - в голосе его послышались слезы. - Мне ж приходится с ними... против наших людей... Понимаете, и, справившись с собой, он уже спокойнее продолжал, покусывая губу: Да и на подозрении мы.
- Хлопец правду каже, - подтвердил Швайка. - Их организация мне здорово помогала. Но стали замечать за ними. Не сегодня завтра все равно засыплются. Погибнут от пули фашиста или на виселице.
- Как ты думаешь? - спросил я Матющенко.
- Думаю, хай ребята воюют. Парубки молодые, здоровые. Врага видели в самое лицо - и фашистов, и всяких сволочей...
Васыль с Горыни рассказал нам подробную историю "дядьки Мыкыты", петлюровского офицера, активного пособника бандеровца Гонты. Он застрял еще в двадцатом году в пограничном селе. Надежда на интервенцию и войну против Советского Союза магнитом держала его здесь. До войны - пока действовала польская дефензива, он находил себе работу. Жил на подножном корму у контрразведки. Затем переметнулся к немцам, а последние месяцы был чем-то вроде начальника штаба местного гарнизона.
