Феликс Чуев - Молотов. Полудержавный властелин
Потом каждый год я посылал в ЦК одно-два письма с критикой их политики. Последнее — с критикой Программы партии, которую считаю фальшивой, антиленинской. Хрущев поднял этот вопрос, и меня исключили из партии. А Маленков и другие ничего об этих письмах не знали, жили себе. Но одного меня из партии исключать неудобно — нужна «антипартийная» группа, исключили четверых.
22.04.1970, 08.01.1974, 09.05.1985
— Я не думаю, что я помог, что вышибли из партии троих. Кагановича, Маленкова и меня, Шепилова присоединили, а он ни при чем. С экономикой, я не знаю, насколько он глубоко был знаком, но он очень хороший оратор. Честный человек, чувствовал, что критика против Сталина заходит дальше объективной истины, поэтому он не удержался и поддержал нас неплохо. «И примкнувший к ним Шепилов» — это же нарочно сделано. Нарочно, чтоб дискредитировать.
— В народе говорили: самая длинная фамилия.
— Издевательски. Шепилов не стал служить Хрущеву. А Хрущев очень надеялся на Шепилова. Я, видно, в данном случае подставил ножку Хрущеву, хотя Шепилова почти не знал.
04.12.1973, 30.12.1973
— Я слышал, Шепилова видели. Он, говорят, о вас хорошего мнения.
— У него нет оснований быть плохого мнения, — говорит Молотов.
— Его восстановили в партии.
— Восстановили, я знаю, да, — говорит беспартийный Молотов.
14.10.1983
«Пустой барабан»
— Жаль, никого не выдвигают из молодых, — говорит Молотов. — Суслов — это же сухая трава!
(Когда умер Суслов, опубликовали медицинское заключение, где было сказано, что он многие годы страдал атеросклерозом. И этот человек руководил всей идеологией страны! — Ф. Ч.)
Узнав о его смерти, Молотов сказал: «Пустой барабан!»
05.02.1982
На этой книге собраны автографы видных членов «антипартийной группы» Молотова, Кагановича, «и примкнувшего к ним Шепилова».— Суслов на меня производил впечатление подхалима, — говорю я. — Перед всеми выслуживался — перед Сталиным, Хрущевым, Брежневым…
— А на меня он производил впечатление тупицы, — говорит Молотов.
— Я был недавно у кремлевской стены. На могилах Сталина и Андропова цветов больше, чем на других.
— Правдоподобно, — говорит Молотов. — К Андропову хорошее отношение.
— По иронии Суслов похоронен возле Сталина. Охранник мне говорит: «Почему Косыгина не положили возле Сталина, а ведь заслужил!»
— Насчет Суслова перестарались, — замечает Молотов.
— Но его и не вспоминают.
— Хорошим словом не вспоминают, а плохим не хотят.
08.06.1984
Говорю Молотову: когда Жуков узнал о том, что Хрущев снял его с поста министра обороны, он спросил: «А кого назначили?» — «Малиновского». — «Ну, это еще ничего, а то я подумал — Фурцеву!»
— Сострил, — говорит Молотов.
— Знал, что она к Хрущеву близка.
— Она с неплохой стороны… — начал Молотов и не договорил.
— А что она хорошего сделала, Фурцева?
— Из рядовых она выделилась.
— Только и всего?
— А хвалить ее не за что. Ничего выдающегося не было, — закруглил Молотов.
09.03.1985
— Хрущева я не считаю преданным коммунистом. Человек он способный, безусловно. Но вился только… К идеологии не имел никакого серьезного отношения. То, что так легко ему удалось расправиться с Маленковым, Кагановичем и мной, конечно, было неспроста, потому что большевистской устойчивости настоящей в этот период не было. Должны меня наказать — правильно, но исключать из партии? Наказать, потому что, конечно, приходилось рубить, не всегда разбираясь. А я считаю, мы должны были пройти через полосу террора, я не боюсь этого слова, потому что разбираться тогда не было времени, не было возможности, а мы рисковали не только Советской властью в России, но и интернациональным коммунистическим движением.
14.10.1983
— Я написал письмо в ЦК из Женевы, когда был в Комиссии по атомной энергии, — о том, что Хрущев продолжает повторять ошибку Сталина, который говорил, что коммунизм можно построить в капиталистическом окружении. Меня вызвали. Исключили из партии в первичной организации Совмина. Больше всех свирепствовали Лесечко и какие-то женщины, которых Хрущев привел. Исключили, я обжаловал. На бюро тоже исключили. Я снова — заявление. Потом Свердловский райком, затем МГК исключал. Я обжаловал. Демичев резко выступал. Взял у меня партбилет… Единственный, кто вел себя порядочно, — Шверник. Он не стал против меня голосовать, отказался участвовать в этом деле. Я подавал четыре заявления с просьбой восстановить меня в партии, писал Брежневу. Ни разу не было ответа. А Шапошникова коммунистам на конференции на вопрос о моей партийности ответила — он не подавал заявления с просьбой о восстановлении в партии. К XXIV съезду снова напишу заявление.
Когда меня исключили из партии, такие, как Сердюк, кричали о репрессиях. Но ведь меня-то из партии исключали не за репрессии, а за то, что мы выступили против Хрущева, хотели снять его! Когда на XX съезде были осуждены репрессии, меня не только не исключили из партии, но я был избран в состав Политбюро!
19.02.1971
— Когда вас исключали из партии, вам репрессии вменяли в вину?
— Вменяли. Дескать, антипартийная группа боялась своего разоблачения. Кстати, бояться надо было именно Хрущеву. Игра была сыграна неплохо…
— Когда вы сняли Хрущева, почему вы не обратились к партийным организациям, к народу?
— Партийные организации были не в наших руках.
— Все равно вы не воспользовались моментом.
— Я и не мог этим воспользоваться. И надо еще одно добавить к нашему минусу: мы были не подготовлены к тому, чтобы что-то противопоставить. А Хрущев противопоставил — вот при Сталине вам было тяжело, а теперь будет легче. Это подкупало. Подавляющее большинство голосовало против меня. Обиженных было очень много.
— Но это среди верхушки.
— Не только среди верхушки. И среди кадров.
— Но рабочий класс был за вас.
— Рабочих тоже подкупили: теперь, мол, будет спокойнее, не будет гонки вперед.
02.12.1971
— Вячеслав Михайлович, вы рассказывали, когда в МК Демичев забирал у вас партийный билет, вы облегчили ему эту процедуру.
— Я не думаю, чтобы я облегчил, потому что он сказал: «Вы должны сдать ваш партийный билет». Там было немало людей, выступали. Подобрали несколько человек. Я вначале выступал, давал объяснение. Потом, поскольку меня крыли, коротко говорил. Главным образом, по тридцать седьмому году. Выступил председатель Московского Совета Дыгай. Он при мне, когда я работал в ЦК и в Совете Министров, был по строительству, я с ним имел неоднократно дела. Способный работник. У меня никаких таких с ним споров или неприятных случаев не было. Стал крыть. Ну, он обязан в таких случаях. Конечно, он председатель исполкома, а секретарь, так сказать, руководит — как же он будет молчать. Я, собственно, на него с удивлением глядел.
— Они неловко себя чувствовали?
— А кто их знает? Я уж не буду об этом рассуждать.
— В 1956 году в Грузии детей расстреляли, — говорит Шота Иванович. — Портрет Микояна сняли и в уборной повесили — там он должен занять свой дом, — портрет Хрущева к трамваю прицепили, а ваш портрет вперед понесли: «Центральный Комитет во главе с Вячеславом Михайловичем Молотовым!» — было такое.
Погибли дети, и погибли знаете какие ребята? Дети тех, чьи родители в тридцать седьмом сидели. И похоронить не разрешили. И люди плакали, не понимали: «Твои родители погибли от рук Сталина, а ты за него?»
16.01.1973
— Хрущев нашел возможность шельмовать меня за ввоз картошки в Москву. Обывателю это может, так сказать, импонировать. Я, как Председатель Совнаркома, должен был изменить порядок. Кормить нечем. Ну вот, конечно, выколачивали всячески эту картошку из Белоруссии, из Северо-Западных районов, из Новгородской, Черниговщины выкачивали последнее, добирали. Мне была поставлена задача: на москвичей нажать, у них возможностей гораздо больше, пускай их накормят картошкой, было трудно москвичам. Я, конечно, проводил такие постановления, которые обязывали москвичей какую-то часть заготовлять у себя и соответственно мы сокращали паек из Белоруссии, потому что просто не хватало на местах. Как хочешь тянись, только выколачивай. Хрущев поднялся: «Молотов, он до чего доходил, у нас картошки не хватало, а он нам ограничивал паек…» Опубликовано, есть его доклады по сельскому хозяйству, где он наезжал по моему адресу. А вот я бы хотел сказать, как бы он поступил на моем месте? Никто же другого ничего не предлагал. Поэтому, в конце концов, когда все-таки москвичам не хватало, мы говорили: добывайте себе сами хотя бы часть!
