Александр Гера - Набат-2
И Воливач, и Судских поняли сразу: охотились не столько за Мастачным, он стал отработанным материалом, его не трогали, поскольку не было распоряжения президента, его хотели припугнуть, и не больше, а помощники его были на особом счету, от них шли какие-то нити, теперь они обрывались. Кто именно охотился — не обсуждали. Понятно без слов. Оба еще лучше поняли.
Когда Судских вернулся в Ясенево, на столе его ждала ксерокопия от Смольникова.
— Шмойлова передать офицерам Воливача, — распорядился Судских. — Меня на полчаса нет. — И углубился в рукопись.
Она начиналась совершенно неожиданно. Скорее всего перепечатчик экономил время, отобрал важный, по его мнению, кусок текста.
«… В лета 6769 (1261) года в ставке хана Золотой Орды была учреждена епархия Православной церкви с епископом и митрополит Кирилл присутствовал при открытии в Сарае. Событие это глубоко возмутило ордынцев, которые вопрошали тогда к хану: «Как же быть нам, если мы защищаем нашу веру от византийских ворогов, а теперь вороги наши стали здесь своим храмом?» На что хан ответил им: «Вера дедов и отцов наших сильна издревле и негоже свободным казакам бояться чужого Бога. Зато дань Белая Орда и Синяя обязались платить исправно. Что вам чужой Бог, власти над вами не имеющий?»
И случилась тогда в Волжском царстве (в Золотой Орде) смута великая, не желали казаки и ордынцы делить небо и землю с пришлыми иноверцами и богом их Иисусом. Неохотно служили они в Орде, а многие прислушивались к проповедям монахов, которые в большом множестве ходили по караванным путям. И не хотели служивые люди отправляться далеко из Золотой Орды, а в западных и южных землях подати собирались плохо, и данники уклонялись от податей, если не приезжали за ней сборщики.
Длилось так долго, и правители Золотой Орды сменялись часто, пока не дошли слухи от половцев, что поп костромской Иоанн собирает под свою руку соседние княжества и запрещает им носить дань в Орду, а передавать ее в Кострому на содержание общей дружины. Случилось это в лето 6836 (1328), когда великий князь Иван Данилович Калита сел княжить на владимирский престол.
Человек он был хитрый и расчетливый, зря время не тратил, попусту не суетился. Поспешая, он отправил посольство к хану Золотой Орды Хулагу с богатыми дарами и грамоту передал, что он, Иван Калита, «не помышляет дань платить неисправно, а токмо собирается ее сбор среди князей окрестных упорядочить, воевод посадских заставить, чтобы жизнь своего собрата и защитника, хана Хулагу, облегчить.
Воцарился недолгий покой. Говорил Иван Калита красиво, а дань в Орду не отсылал. По смерти Ивана Калиты сел княжить сын его Дмитрий, который вознамерился владения свои продлить и захватил земли рязанские и литовские. Князья Олег и Ольгерд возмутились, били челом в Золотую Орду, прося хана Мамая о помощи. «Мы, — писали они, — исправно платили тебе дань на содержание охранных дружин, а ты, великий хан, защищать нас обязан по договоренности, иначе зачем же мы даем тебе деньги и вынуждены страдать?»
Заручившись поддержкой Мамая, литовский и рязанский князья просили еще половцев, касогов и ферязей отогнать Дмитрия. «Либо назад в Великий Новгород, либо на Белозеро, чтобы неповадно было распоряжаться чужими землями, аки своими».
Обида эта исходила от распоряжения князя Дмитрия посадским воеводам в Коломне, Муроме, Владимире, в литовской крепости, в Москве и в Рязани «людей прислать, лес рубить, камень Тесать и свозить к Москве, чтобы город каменный строить на зависть и восхищение и княжить там». Олег, рязанский князь, оскорбился тому: «Никогда рязанские не исполняли самодовольства Новгорода и не тебе приказывать нам, а великому хану Орды, которой и ты и мы присягали на верность».
Взял Олег и пожег заготовленный лес, поселения лесорубов и каменотесов разогнал, а Москву жечь отдал Ольгерду. Случилось то в осень 6887 (1379) года, когда дожди лили нещадно и оскорбленный Дмитрий воевать Москву не пошел, а Рязань разрушил, с чем и ушел в Кострому, где держать стал княжеский престол.
До самой следующей осени Мамай собирал войско, чтобы проучить непокорного Дмитрия. Насобирал он под свою длань рязанских и литовских дружин, волжских и крымских казаков, татар и устюрцев, ясов и касогов, полян, древлян и ферязей, которые помогали Мамаю деньгами тож.
Дмитрий дожидаться нашествия не стал и собирал в Коломне волжских и сибирских казаков, способных воевать в конном строю, своим воеводам велел спешно готовить дружины.
С обеих сторон рати собрались немалые — до четырехсот тыщ конных и пеших. С такими ратями удобным полем для встречи были окрестности Москвы. Мамай двинул свое войско туда, где разбил ставку на Красном холме, а Дмитрий из, Коломны пришел на Кузьминкину гать, сделал привал и утром отправился через Дон-реку и вышел на поле Куличково, где и стал, чтобы надежно иметь простор для конных, а пешим где способней военного ворога встречать.
Князь рязанский Олег, чтивший древних богов, перебежал к Дмитрию и просил соратников его не воевать с Мамаем: «Что же мы, русичи на русичей пойдем? Казак он или ордынец, вера наша одна, что же смутила нас вера христова, раздор и разор принесла?» Дмитрий при всех князьях и воеводах ответствовал ему: «Завещал мне отец мой Иван Данилович избавиться от ордынцев, не платить им дани, а строить Русь великую, Рим третий, а какие боги защищать ее станут, завтра знать будем. Помогут нам Перун и сам Сварог, а если Христос, аки ты с нами, быть победе и Руси строиться заново. Нет у нас, как прежде, земель на западе и юге, славяне отделились, точат мечи на Русь, забыв обет подчинения Трибогу. Были мы Мегалион, великая держава, а теперь нет и величием кичиться былым не пристало. Усобицы князей и зависимость от Золотой Орды — плохое подспорье. Так не лучше ли, князь, новому объединению Руси послужить, а богам это понравится, новым и старым».
Бил челом Олег Дмитрию, клялся служить верно, но веру исповедовал прежнюю.
А когда случилась великая сеча и убитых было множество, повелел Дмитрий восемь дней на поле Куличковом стоять, убиенных воинов хоронить в братские могилы у заложил церковь христову Рождества Богородицы, поскольку свершилась сеча в такой день, и церковь всех святых на Куличках ставить. Велел князь отделять своих от нечестивых, а иноков Пересвета и Ослябю, павших в первый день сечи, в Троицкую обитель не везти, а схоронить у стен этой церкви. Тогда спросил его князь рязанский Олег: «Как же ты, великий князь, крещеных предал земле, а прочих бросаешь волкам на съедение? Ты обманул меня!» — «Не перечь мне, — отвечал Дмитрий. — Служители христовой церкви помогали мне, ратников благословляли на подвиги а волхвы и не подумали явиться». Совсем оскорбился Олег и так ответил: «А потому не пришли, что славяне побивали славян ради гордыни твоей». И отбыл гордо со своей дружиной в Рязань и не простил обиды Дмитрию, враждовал с ним целых пять лет, когда заболел крепко, принял крещение и замирился с Дмитрием.
А через два года занялся Дмитрий строительством каменного Кремля в Москве, и захватил ее литовский князь Остей. Тогда великий князь Дмитрий позвал на подмогу суздальских князей, сам пришел из Костромы, где стол княжеский сохранил, и опять бились дружины за гордыню Дмитрия, хотя Москва им не нужна, и свершилась сеча великая, и множество народу билось с обеих сторон, и полегло много. Дмитрий победил, и хоронили воинов на месте, где зачинался Кремль и площадь перед ним, и повелел Дмитрий назвать ее Красной. С той поры по московскому взятию перенес он престол великий в Москву и на пролитой крови основал новую столицу Государства Российского и христову веру поощрял повсеместно, ибо считал Иисуса Христа подлинным заступником его. Многие князья обиделись на распоряжение великого князя Дмитрия ставить христовы храмы в своих землях, но спорить не стали и позволяли посадским своим веру соблюдать любую, к какой душа лежит больше. Так надеялись они смуту не подымать и с Дмитрием в ссоры не встревать.
Передавал Дмитрий московский престол сыну своему, Василию Первому, свободным от поборов Золотой Орды. Не осталось в ней нужных конников, ушли они ниже по Волге и руку нового хана-ордынца принимать отказались. Не приняло казачество новых уложений в Орде и богов христианских, не питало к ним уважения».
Отложив недочитанную рукопись, Судских задумался. Летописцу он верил. Получалось, империю развалили, поддавшись чужеродным веяниям, потом на се развалинах строили новую, убеждая всех, что именно такая Русь нужна русским. Думая о свежей листве, рубили безоглядно корни.
Стоит ли?
Зуммер прямого телефона с Воливачом оторвал его от тягостного анализа. Трубку он снимал автоматически.
— Игорь Петрович, Мастачный желает сделать заявление в твоем присутствии. Он в твоем госпитале.
— Как в моем? — не дошло сразу до Судских.
