Александр Гера - Набат-2
Она сразу подчеркнула это:
— Я ваша должница.
Мило улыбаясь, она провела его в столовую. Столик на две персоны, де розовые свечи, коньяк, шампанское в ведерке, бутылочка легкого вина.
— Прошу…
— Я вообще-то водку употребляю, — усаживая хозяйку, обмолвился Судских, хотя, если доводилось, пил именно коньяк. Чего он упомянул водку…
— Да, мой господин, — подхватила она и открыла дверцу холодильника. В дверце «Электролюкса» выстроилось десятка два бутылок. — Здесь водка, джин, текила…
— На все вкусы! — подхватил он и выбрал «гжелку». — Не обременительно ли для простой переводчицы?
— Во-первых, я не просто переводчица, а синхронист, во-вторых, кроме английского, я знаю японский и делаю литературные переводы. А за это хорошо платят, — ненавязчиво подчеркнула она.
— Нет вопросов, — сделал глубокий поклон Судских.
— Английский я учила сама по себе, а японский — в Японии. Мы там прожили десять лет. А в-третьих, я ждала вас и старалась не осрамиться, — закончила она, протягивая руку за его тарелкой. — Позвольте, я поухаживаю…
Закуски на столе не подкачали, а путь к сердцу мужчины, как всегда, лежал накатанной дорогой через стол.
Разговор напоминал легкое игристое вино. Вроде бы ни о чем, но хмелил и подзадоривал. Судских расслабился, тайных происков не видел, а в Любаше, кроме обаятельности, которая пьянила его, — тем более. Невыспавшийся, он скоро осоловел и попросил кофе покруче. Она сварила его немедленно, и Судских, выпив с удовольствием чашечку, взбодрился. Определенно, и опоить его не хотят.
Около половины двенадцатого они прощались.
«Останься, дурак!» — во все печенки толкал его внутренний голос. «Топай, топай, балбес!» — подгонял другой, которому он привык подчиняться. Оба нахлебника считали его недоумком и, судя по бурлению в желудке, собирались устроить меж собой скорую разборку.
— Так жаль отпускать вас, — вторила Любаша его внутреннему голосу, а другой ответил его словами:
— Увы, надо.
Она, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку, и Судских захотелось еще чашечку бодрящего кофе. Дома не балуют.
— Не забывайте меня, — шепнула она. — В следующий раз я расскажу вам японскую сказку.
— Хорошо, — пообещал он, поцеловав ей ладошки.
Водителю он велел ехать обратно в Яссново. Охранники молчаливо одобрили.
Родной по частым ночевкам диван вовсе одобрительно встретил его, обнял и убаюкал. В мертвом сне с улыбкой на губах явился Тишка-ангел.
— Бдишь, княже, наказ?
— Бдю, — вздохнул, переворачиваясь на другой бок, Судских. — Так вся жизнь и проходит. То мясного не ешь, то филейных частей не трогай…
Такой крепкий сон прервал телефонный звонок. Вскочил как ошпаренный. Кому надо в третьем часу ночи?
— Судских, ты прописался там, в своей гребаной конторе? — услышал он нетерпеливый от злости голос жены.
— Заработался, — сказал он, проснувшись окончательно. — Тебе впервые, что ли?
— Я-то думала, по бабам пошел, — успокоилась она.
— Дай поспать, — начал раздражаться Судских.
— Эх ты…
«Как это они все чувствуют?» — готовясь заново провалиться в сон, подумал Судских.
— Княже, — тормошил Тишка-ангел. — Ты японскую сказку обязательно послушай. Быль это.
— Ладно, ладно, — не хотел просыпаться Судских. — Передай нашим, что мы пашем. Иди. — И Тишка ушел огорченный.
Едва утром он привел себя в порядок, появился Смольников. На часах чуть больше восьми.
— Игорь Петрович, простите великодушно. Сказали, вы здесь, и я прямиком сюда.
— Неотложно? — с участливым юмором спросил Судских. — Чай пил?
— Не успел, — переминался у входа с ноги на ногу долговязый Смольников.
— Тогда присаживайся. За чаем и побалакаем, — указал он на столик и кресла в углу. Заказал завтрак на двоих.
Прожевав первый бутерброд, Смольников больше не утерпел от подпирающих сообщений:
— В архиве Мосводохозяйства я натолкнулся на удивительный документ.
— Раз натолкнулся, значит, фарватер не чист. Ты как там оказался?
— Разыскивал старые карты Москвы. Дошел до восемнадцатого века, ничего нового не обнаружил. Собрался уходить, но архивариус указал на дверь в подвале и подсказал: там свален всякий писчий хлам, его собираются выбрасывать, едва завершится инвентаризация документов.
— Так-так, — намазывал хлеб маслом Судских. — Помойки — слабость органов. И там, конечно, обнаружилась неведомая доселе рукопись исторического значения?
— Рукопись не рукопись, но обнаружилась, — кивнул Смольников, давясь горячим чаем.
— Не торопись. Нашел, не отберут. Выпей прохладного апельсинового сока и веди меня в чудесную страну находок.
— Вот! — торжественно выложил на стол Смольников стопку пожелтевших листов.
— Но это не восемнадцатый век и даже не девятнадцатый, — перелистал стопку Судских. — Копии.
— Но тот, кто печатал это, видел оригинал шестнадцатого века! — убежденно говорил Смольников.
— Ох и легковерный, — покачал головой Судских, но листки снова взял в руки и стал вчитываться заинтересованно. — Явно на «Ундервуде» печаталось, где-то в начале века…
— Указан двадцать седьмой год. Печатал служащий Исторического музея, вот его послание, — не менее торжественно протянул Смольников еще один пожелтевший листок.
«Спешу закончить работу и боюсь не успеть. Завтра оригиналы передают в Лондон по приказу Троцкого, где будут проданы или уже проданы инкогнито. Нашим вождям история России ни к чему, бесценные документы меняют на презренный металл. Боюсь, весь штат музея с приходом Лепешинского ждут неприятности и разгон. У меня не осталось даже возможности вынести отпечатанные тексты: на выходе нас тщательно обыскивают. Оригинал сразу перевожу на общепринятый язык. Достаточно и этого. Повторяю: рукопись бесценна». Чуть ниже приписка от руки: «P.S. Уже стало известно, что рукопись покупает американский миллионер Джозеф Триф».
— Постой, Леонид, — нахмурился Судских. — Это какой-то новый родственник Ильи Натановича?
— Точно, Игорь Петрович. Прямая родственная связь. Я тщательно проверил. Практически все управляющие, президенты, учредители коммерческих банков начинали благодаря поддержке зарубежных финансовых магнатов. Став на ноги они возвращали долги и работали в связке с инвесторами. С нуля никто не начинал. Правительство Гайдара устроило этим новым русским бездонную кормушку, цифры вымытых накоплений астрономические. К 1996 году таких банков практически не осталось, приток дармовой валюты оскудел. Держатся на плаву только банки с родственными связями. Система вымывки средств усложнилась, но приносит вполне приемлемые проценты.
— Знакомо, — кивнул Судских, ожидая продолжения. — Джозеф Триф купил рукопись?
— Нет, Игорь Петрович. Мне удалось выяснить, что пароход «Саломея» налетел в тумане на отмель острова Готланд. Вез он не только рукописи, а многие друге исторические ценности. Руководил отправкой некто Сунгоркин. Когда Сталин узнал о происшедшем с пароходом «Саломея», он в диком гневе приказал Менжинскому расстрелять Сунгоркина без суда и следствия, а прочих участников вывоза пустили по делу троцкистско-зиновьевского блока. Туда же попал и автор злополучной рукописи.
— Жаль, — сказал Судских. — Лучше бы купил кто-то.
— Не спешите, Игорь Петрович, — остановил его Смольников. — Ценности на «Саломее» были очень велики, по нынешним деньгам на шесть миллионов долларов, и Менжинский провел тщательное расследование гибели «Саломеи». Многое не сошлось. В частности, жители южной оконечности Готланда уверяли, что возле них никакой катастрофы не было, зато на севере острова в ту ночь что-то случилось. Будто гудели в момент катастрофы два разных гудка. Может быть, с парохода на пароход перегружали груз, снимали людей. Уже опустошенную, «Саломею» сняли с отмели и отвели в ближайший порт на ремонт. Принадлежало оно финскому промышленнику, судно было застрахованным. Согласно форсмажорным обстоятельствам, за груз он не отвечал.
— Что еще известно по этому делу? — дотошно выяснял Судских, полагая вполне определенно, что Смольников держит в руках ниточку, ведущую к библиотеке Ивана Грозного. Зря не примчался бы в такую рань.
— Известно, — усмехнулся Смольников. Такая усмешка всегда говорила о десерте, который он приберегал напоследок. — Во-первых, Сунгоркин расстрелян не был, а всего. Лишь отсидел на Соловках три года. В тридцать первом году он выехал на поселение в Сыктывкар и умер в 1956 году. Из его многочисленной семьи в живых ныне двое: дочь Юлия, она проживает сейчас на Украине, сын Иосиф эмигрировал в Израиль в 1972 году. Внук Сунгоркина Виталий Иосифович, сорока восьми лет, является ныне вице-президентом банка «Интсрглобал». Правая рука Ильи Трифа.
